Надо делиться

      Кто такой Гэвин Рид?       Коннор не слишком часто задавался этим вопросом раньше, ведь это не входило в задачу, но теперь, работая в полицейском участке, он понемногу изучал всех его обитателей. Не всем это нравилось, но детективу Риду не нравилось как-то особенно сильно. На работе все называют его детективом Ридом, случайному собутыльнику в баре он может представиться по имени, а когда Коннор осторожно спросил Хэнка, что он думает об этом человеке, лейтенант только криво усмехнулся, бросив одну красочную рекомендацию — говнюк. Коннор решил, он хотел сказать, что детектив Рид не самая уравновешенная личность в участке и стоит максимально сократить общение с ним во избежание неприятных последствий. Впрочем, не сказал.       Конечно, андроид мог бы проанализировать всё то, что было в его досье, хранящемся в базе данных, и не нашёл бы ничего хорошего. Но каких-то ответов он в любом случае не смог бы отыскать между сухих строк с констатациями очевидных фактов — их можно было найти, только проанализировав, догадавшись, предположив по обрывкам фраз, случайным неосознанным жестам, малейшим изменениям в мимике лица. Например, что…       Гэвин Рид — первый драчун в школе. Он дерется постоянно и со всеми, как злобное отродье волка, добела стискивая кулаки, ссадины на костяшках которых никогда не заживают, по-звериному ощеривая клыкастую пасть, запугивая страшной гримасой. В начальной школе он дерётся, чтобы показать, кто тут главный, чтобы отомстить тому, кто решил его пнуть, чтобы поставить на место того, кто назвал его «мелким», пусть даже это и правда. В старшей школе он дерётся, чтобы показать своё превосходство, чтобы подавить своей силой, чтобы показать, что никто кроме него не смеет смотреть на ту девчонку, пусть даже она сама никогда не посмотрит на него. Гэвина все боятся. Он вечно крутится в стаях плохих парней, которым безразлично, кого лупить — вчера это был кто-то левый, сегодня кто-то из своих, а завтра, может, и сам Рид будет. Впрочем, с Гэвином Ридом в школе мало кто хочет связываться, потому что дерётся он неистово, а бьёт очень больно, словно каждому своему противнику за что-то мстит.       Гэвин Рид — лучший хозяин на свете для своего кролика. Он мог забыть сделать уроки, умыться на ночь, вымыть посуду, но сменить в клетке сено и наполнить кормушку не забывал никогда. Кролик Гэвина Рида, по прозвищу Ушастик, без сомнения, самый счастливый кролик во всём Детройте. У его хозяина, может быть, не самая богатая фантазия на свете, и не самая светлая голова, но зато руки — самые добрые. Хоть и не самые чистые. Кролик Гэвина Рида действительно самый счастливый. И как многие везунчики, счастья своего он не понимал. Потому и удрал во время пикника на озере из заботливых рук, которые так часто гладили его по мягкой шерстке, навстречу вольной жизни. Кролик Ушастик, возможно, и любил хозяина, насколько могло любить его махонькое кроличье сердечко, но вряд ли настолько, чтобы хоть раз откликнуться на своё прозвище и слёзные просьбы вернуться, ещё примерно год время от времени звучавшие над озером.       Гэвин Рид часто посещал полицейский участок ещё задолго до того, как стать детективом. Чаще всего он оказывался там с разбитым носом, синяками и ссадинами на лице, причём в компании тех, кто благодаря его кулакам выглядел и того хуже. Капитан Фаулер не единожды грозил отправить его в колонию для несовершеннолетних за мелкое хулиганство, но только угрозами всё и кончалось. Иногда он пробовал говорить мягче. Взывал к его рассудку. Но Гэвин в ответ на это только неприятно усмехался и кивал, словно соглашался, хоть это и было совершенно не так. Он-то знал, что в его голове только ветер и злоба на весь мир.       Гэвин Рид рос без отца, и брать пример ему было не с кого. Потому в какой-то момент жизни его внимание привлёк лейтенант Андерсон — самый молодой и успешный лейтенант Детройта образец того, каким должен быть настоящий коп, решительный и бескомпромиссный в борьбе с преступностью и несправедливостью, словно сошедший с обложки какого-нибудь фильма про крутых полицейских, которые Гэвин так любил в юности. Он частенько слышал о его подвигах и не единожды видел его в участке. И в тайне, даже от самого себя, хотел быть таким же: кем-то, кого уважают и любят за то, что он делает свою, правильную работу. Но сам он пока умел только набивать морды и за это сидеть в полицейском участке, что не слишком приближало его к той стороне, где был Андерсон с его принципами и убеждениями. Как-то Гэвин остался один в кабинете Фаулера, в ожидании очередной воспитательной беседы, когда вдруг внутрь вошёл этот образец настоящего полицейского — живо оглядел кабинет, остановился на единственном его обитателе — подростке с разбитым носом и синеющим под глазом фонарём.       — Фаулер вышел?       — Не заходил.       — А ты чего тут? Рожу начистили?       — Это я рожу начистил.       — Да ну? Это за что?       — Утырок сигаретой не хотел поделиться.       — А! Я тебя вспомнил: ты же тот самый парень, которого тут каждую неделю мурыжат. Не надоело, шкет?       Неожиданно, Гэвину Риду стыдно, аж до краски на щеках. И приятно. Ведь его запомнил сам лейтенант Андерсон.       — Твою бы энергию, да в нужное русло… Завязывай ты на улицах драться — приходи к нам, тут тоже есть кому морды бить.       Лейтенант лихо подмигивает ему и скрывается за дверью, дальше искать своего босса. А Гэвин Рид судорожно думает, что, может быть, для него не всё потеряно. Что, может быть, этот удивительный человек говорит дело, и ему стоит попробовать. И спустя полгода, окончив обучение в школе, поступает в полицейскую академию.       Гэвин Рид — далеко не лучший из выпускников академии, но своё дело знает. Лучше всего он знает, куда пойдёт работать и кто будет его напарником. Разве может быть иначе, он же так сильно старался ради этого, так много усилий к этому приложил, что даже угроза исключения нависала над ним всего каких-то пару раз. Всё должно было идти как по маслу — он будет хорошим парнем, будет делать свою, правильную работу, будет работать с Андерсеном и никогда ни у кого не будет напарника лучше. Без вариантов — юношеский максимализм не давал ему смотреть дальше своего носа.       Гэвин Рид, придя в тот самый участок, понял, что никогда так не ошибался. Ему и прежде случалось разочаровываться, и не раз, но редко когда это задевало его настолько сильно. Горящий своим делом лейтенант тут больше не работал — здесь был сломленный горем человек, не видевший смысла в дальнейшей жизни. И Гэвин, видя это, чуть ли не впервые в жизни искренне хотел предложить свою помощь, и попробовать поддержать того, кто, сам того не осознавая, привёл его сюда, кто вдохновил его… Хотел бы, но его никто не спрашивал. Его не просили помочь. Просили только катиться отсюда нахрен, да подальше, и не совать свой сопливый нос в чужие дела. Гордый своей работой полицейский остался где-то там же, где и Ушастик, а его место занял ворчливый и озлобленный мужик, который никого не желал видеть возле себя. Гэвин Рид же, кажется, даже особенно сильно бесил его. Возможно потому, что какое-то время с упорством, достойным лучшего применения, игнорировал предупреждения и как мог пытался навязаться. Но, в конце концов, терпение никогда не было сильной стороной Гэвина, тем более теперь, когда ему казалось, будто его кто-то предал. Он не умел просто успокоиться и отступить, забыть, спокойно жить и работать дальше, а потому решил поступить так же, как и его «пример для подражания» — оттолкнуть от себя всех и вся. Но если Хэнк Андерсон мог просто замкнуться в себе, то Гэвина тянуло чесать свои кулаки об кого попало (хоть бы и об коллег), орать матом и всячески нарушать дисциплину, создавая непоправимую репутацию неуравновешенного говнюка. У Андерсона личное дело тянуло на толстенный роман, у Рида — на тетралогию. И как только его оттуда не выперли? Должно быть, только из-за нехватки сотрудников в те времена, когда до супер-помощников было ещё далеко. Однако, всё проходит и всё притупляется, и даже такой безбашенный и неугомонный, как Гэвин, постепенно успокаивается: втягивается в работу, и даже кое-где преуспевает. Пустоту от разбитых юношеских мечтаний заполняет рутина серых дней Детройта, похожих один на другой, как братья-близнецы. Иногда, глубокой ночью, не в силах уснуть после увиденного за день, он даже допускает мысль, что ему некого винить, кроме самого себя. Но сон по три-четыре часа в день делает его ещё более нервным, и злоба не уходит окончательно, оставаясь чем-то навроде сезонной болячки.       Гэвин Рид ещё в юности любил злоупотреблять алкоголем и сигаретами. Тогда ему казалось, что это делает его круче. Теперь ему казалось, это необходимо, чтоб не слететь с катушек. Он курит так часто, что сигаретный запах, кажется, стал частью его самого, но никотин притупляет рецепторы, и он не замечает этого, ему кажется, что так всегда и было. В барах изредка Гэвин надирается так, что доходит до пьяной драки, но тут уж он отводит душу — руки хорошо помнят, как наподдать.       У Гэвина Рида синяки лиловых оттенков под запавшими глазами от хронической бессонницы. Он всегда похабно шутит при своих людях, какое бы сложное или страшное дело ему не попалось, но часто дома, ночами, засиживается за компьютером до утра, понимая, что не сможет уснуть, или спит всего несколько часов, мучимый кошмарами. На работе Гэвин пьёт кофе чаще остальных, иногда кофе сменяет энергетик, но вряд ли кто-то это замечает, а если и замечает, то ничего не спрашивает, ведь связываться с таким говнюком — себе дороже. Вредная пища тоже становится плохой привычкой, что отнюдь не улучшает состояние здоровья.       Гэвин Рид совершенно точно самый злобный человек во всём Детройте. Нет. Озлобленный. Коннор чувствует его ненависть на себе почти сразу после того, как начинает расследовать дело о девиантах, но осознаёт её только теперь. Это не ярость Хэнка — искренняя и внезапная, но проходящая. Это что-то совсем иное — затаённое, неконтролируемое и весьма опасное, что-то, буквально на грани. Когда он вызывается допрашивать подозреваемого андроида, Рид смеётся над ним громче, чем положено, нарочито и при всех, и за этим неестественным смехом недвусмысленно проглядывает агрессия. Потому что…       Гэвин Рид хотел бы быть на месте Коннора. Это он должен был ходить с Андерсеном, расследовать преступления, всюду таскаться за ним, как преданный пёс… Но Гэвин — не терпеливый андроид, который не понимает, когда ему говорят «катись отсюда!» и твёрдо стоит на своём, потому что это записано в его программе. Рид не оказывается рядом в нужном месте и в нужное время, чтобы помочь, спасти жизнь напарника, или поговорить с ним о чём-то важном. Гэвин привык действовать только грубой силой и горячими злыми словами. Коннору же удавалось всё то, чего так хотел он, причём удавалось так, словно он и не старался — и это бесило Гэвина ещё больше. Свою злость он выражал при любом удобном случае, и как правило, на людях — он знал, что опускать надо так, чтоб это видело как можно больше людей. Но с Хэнком это не работало. Если бы кто-то видел лицо Гэвина, когда в ответ на его лошадиное ржание, Андерсон преспокойно позволил андроиду вести допрос, то поразился бы, глядя на то, как быстро с него схлынула краска. Риду самому в тот момент показалось, что он сейчас взорвётся. А уж когда, защищая Коннора, Хэнк наставил пистолет на Гэвина… Чтобы Хэнк защищал кого-то, угрожая пустить пулю в голову! Сраного андроида защищал! От него!.. С того момента детектив просто мечтал проломить Коннору голову. Мечтал, это и дураку было понятно. И возможность скоро представилась. В тот самый момент, когда он остановил андроида у входа в архив, а Коннор, не сдержавшись, иронично ответил на очередной выпад, восьмисотый хорошо запомнил его лицо — он уже наставил пистолет на его голову, но только сделал вид, что стреляет и негромко засмеялся, ощерив зубы. Теперь андроид понимал, что это точно был смех не от веселья — словно через силу выдавленный, фальшивый и будто с какой-то бессильной злобой. Он и тогда не преминул сказать ему пару ласковых слов, превратил всё в какое-то глупое шоу для себя самого, развернулся и ушёл. Но разыгравшаяся в участке сцена, которой он сперва не придал значения, разъярённо ревущий на агента ФБР Андерсон, Перкинс, лицо которого было разбито тяжёлыми кулаками лейтенанта... это нелепое зрелище заставило Гэвина всё осознать. Хэнк его снова выгораживал, этого преданного щенка. Засранец провёл его. Рука, сжимающая пистолет, затряслась от плохо сдерживаемого гнева. И предвкушения скорой расправы.       Теперь, когда на всё хватало времени и можно было спокойно размышлять, Коннор постепенно раскладывал все мысли по полочкам и всё вставало на свои места. Гэвин насмехался над ним тогда, в кафетерии, явно рисуясь перед офицером Чен, но на короткий миг после того, как Коннор назвал свою модель, в его словах, помимо усмешки и злости, засквозили нотки скрываемой тревоги: «Машины скоро нас всех заменят, так что ли?»       Страх быть заменённым кем-то другим. Конечно. Ведь напарника, пусть и не состоявшегося, уже можно заменить. Заменить на кого-то более послушного, более терпеливого, более… подходящего. Ничего не требующего взамен на свою преданность.       Всё оказалось таким до смешного простым и прозрачным — Гэвина мучила обида: совершенно глупая, детская обида, за которую никто не может ответить. Фаулер не виноват, что Коннора велели поручить Хэнку. Ни Хэнк ни Коннор не виноваты в том, что им поручили работать вместе, и что расследование настолько сблизило их. Никто не виноват, просто, в отличие от Гэвина, Коннор появился в нужный момент. И всё-таки, кто-то должен остаться крайним. Этим крайним с самого начала был определён андроид. Но драка, состоявшаяся в архиве как итог этой ненависти, ничего не дала. Он рассчитывал выйти победителем, но пистолет из дрожащих рук выбить было проще простого, а драка, подобная тем, в которых Гэвин всегда побеждал, закончилась весьма прозаично - пара точных ударов и всё заполонила темнота. Конечно. Андроид был быстрее и точнее. К тому же, его голову не затуманивала ярость. Уже придя в себя, оставленный в медицинском отсеке коллегами, Гэвин чувствовал себя униженным... и в то же время будто в конце концов пришло осознание - ничего не изменится. Даже одержи он тогда верх над Коннором, это не помогло бы исполнить наивную юношескую мечту, скорее наоборот. Пожалуй, тогда он впервые понял, что ему ничего больше не остаётся, кроме как опустить руки.       Сейчас, сидя за собственным столом в департаменте и глядя в сторону кафетерия, Коннор снова видит ссутулившуюся фигуру возле одного из столиков. Он единственный, кто замечает это и кто может спросить, но не станет, потому что вероятность успешного разговора решительно стремится к абсолютному нулю. Только в какой-то параллельной реальности Гэвин Рид в ответ на его участие вдруг скажет, что больше так не может и как его всё замучило. В остальных случаях высока вероятность получить в ответ язвительную мерзкую шутку или кулак в лицо.       Андроид вполне мог бы успокоиться, в конце концов, его это не должно волновать — детектив Рид его ненавидит, как и всех вокруг, а Коннор может стараться игнорировать его присутствие, как и все вокруг. До недавнего времени он бы так и поступил, но теперь с удивлением для себя понял, что уже не сможет.       В какой-то из книг, что он находил у Хэнка дома, Коннор почерпнул одну простую истину — если у тебя всё есть, а кому-то чего-то не хватает — надо делиться.       — Коннор, ты чего завис?       Пару раз моргнув, андроид повернулся к Хэнку, обеспокоенно приглядывающегося к нему. Коннор отрицательно качает головой, решает ничего не говорить сейчас. Отложить разговор на вечер.       А вечером, дома, постепенно и не спеша выкладывает всё Андерсону. Хэнк бы отмахнулся от этого, не доверяй он андроиду чуть более, чем полностью. Спокойный голос Коннора, а так же его слова, заставляют задуматься, припомнить, разглядеть в этом агрессивном говнюке того самого подростка с разбитым лицом и потерянным взглядом. Хэнк задумчив весь оставшийся вечер. Коннор не докучает лейтенанту, потому что думает — это хороший знак.       И не ошибается, ведь на следующее утро Андерсон вдруг здоровается с Ридом, нехотя и неловко, но всё же произносит «доброе утро, Гэвин», и спешит уйти, чтоб не видеть его ошарашенного взгляда, прожигающего спину. Коннор тоже здоровается, но Рид уже не слышит и даже забывает про какое-то ехидство, которым сперва планировал наградить их обоих при встрече. Такой простой, но слишком неожиданный жест заставляет треснуть многолетнюю броню, и весь следующий день Гэвин выглядит будто растерянным. И сердитым. Но не как обычно.       Коннор — девиант, но ему всё ещё нравится анализировать и просчитывать. Например то, что с вероятностью семьдесят три процента через неделю Гэвин начнёт здороваться в ответ и на тридцать четыре процента снизит агрессию по отношению к окружающим. К Хэнку, пожалуй, даже на тридцать шесть. Вероятность начала нормального общения через пару-тройку месяцев равняется семидесяти семи процентам. Сперва будет казаться, что всё это как-то неправильно и глупо. Но как-нибудь окажется, что они болеют за одну баскетбольную команду, а ещё что они вполне способны работать вместе. А вероятность честного разговора друг с другом возрастала на целых…       Андроид остановил внутренние вычисления, с улыбкой глядя на детектива Рида, задумчиво гоняющего в руках пустой стаканчик из-под кофе. Люди и правда бывали подобны книгам, но их истории куда живее сухих строк с констатациями очевидных фактов, а поведение не всегда поддаётся точным вычислениям. Хэнк был для Коннора самым близким другом, чуть ли не отцом, и начиналось у них тоже не слишком гладко. Но теперь андроид был рад поделиться точно такой же возможностью с тем, кто думал, что уже давно её упустил.