Исцели меня

В это утро город пропал в дожде. Он бездумно барабанил по крышам домов, заставляя золотистую облицовку тускнеть, становясь серой, сливающейся с промокающими стенами. Дома серели, становились единой грудой понаставленных многоэтажек, в которых изредка золотистыми квадратами вспыхивали окна чьих-то квартир. Дождь оставлял за собой лужи, в которых отражались проезжающие мимо повозки с белогривыми, вороными и серой масти лошадьми. Колёса телег едва слышно поскрипывали, с трудом переворачиваясь в глубоких выбоинах дорог, расплёскивая во все стороны помутневшую от пыли дождевую воду, оседающую неуловимым осадком на тонком бордюре, отделявшим дорогу от тротуара, вдоль которого, торопливо передвигаясь, колыхалась толпа. В это утро люди не отличались оригинальностью, словно решили нагнать больше тоски на и без того хмурый день. Серые, чёрные, тёмные плащи разлетались во все стороны, за редким исключением могла быстро процокать вдоль улицы белокурая девица во всём белом и тут же скрыться в дверях какой-нибудь кофейни или, обаятельно улыбнувшись прислуге, забраться в поданную карету. Голова девушки опустилась ниже, отчего ткань капюшона на голове немного всколыхнулась, а потом покорно сползла по белокурым заплетённым волосам вниз. Рядом, всего сантиметров в десяти от её ноги, беспрерывно стучали капли воды, ударяющиеся о карниз, разбившись в сотни крохотных своих отражений, и стекающие по нему. И снова вниз, на землю, чтобы разбиться вновь. Она не могла предположить, сколько времени она тут сидела. Ей казалось, что это была минута, в которой все мысли отходили на задний план, давая вслушиваться в непередаваемую музыку дождливого города. А может, это было пять минут, за которые её брат уже успел бы собраться. Вполне возможно, что прошло целых полчаса, и дверь сейчас распахнётся нараспашку, являя на порог ласково улыбающуюся старшую сестру, с парой язвительных словечек наперевес. Или это час так незаметно ускользнул с её бледных пальцев, и ладонь матери уже несколько секунд лежит на её плече, а отец стоит рядом, согревая воздух своим дыханием?.. Аида поднимает голову, делая глубокий вдох, чувствуя, как прохладный отрезвляющий воздух врывается внутрь, в лёгкие. Он распространяется изнутри, заставляя лёгкую дрожь пробежаться по плечам, и снова медленно приоткрыть глаза. Дрожащие ресницы приподнимаются полностью, ударяясь о бледную, почти фарфоровую кожу век. И на проехавшую в этот момент мимо их дома повозку без особенного интереса смотрят два золотистых глаза. Дождь барабанит. Барабанит, пока голос преподавательницы раздаётся где-то вне её сознания. Пока звенит звонок, и десятиклассники срываются со своих мест, с гоготом и хохотом выбегая в класс. Остаётся лишь один человек. Он как капля воды похож на неё, только, разве что, в мужском обличии. Белокур, высок, статен. Его длинные пряди волос чуть завиваются от той влаги, что осела на них парой часов раннее, а золотистые глаза смотрят, кажется, не на саму Аиду, а куда-то вглубь неё. И понимают. Понимают это странное меланхоличное настроение, навеянное, кажется, дождём. На улице холодно. Ветер ударяет ей в лицо, швыряет горстью ледяных капель. Прохладный воздух пробирается дальше, под тоненькую куртку, накинутую поверх школьной формы, уже так привычно тускнеющей в этом утреннем дожде. Становится холодно. Но Аида не уверена в том, что то, что она чувствует — холод. За узким проходом в переулок скрывается целая жизнь. Там не слышен звук барабанящего дождя, не слышен тихий вздох ветра. Там бойко торгуют грузные женщины в цветастых платках и бегают худенькие чумазые мальчишки и девчонки. Они звонко хохочут, танцуют под струями дождя, что на них попадают, а потом вновь убегают к родителям. Робко, но обаятельно улыбаются случайным прохожим, покупателям фруктов и овощей, наваленных большой кучей в разных деревянных ящичках, от которых в воздухе виснет тяжёлый аромат мокрой древесины, но едва сравнимой с той, которая раскидывается сотней акров в леса. Леса, укрытые лёгким белесым туманом и ноткой загадки. Нога проваливается в небольшую выбоину. Лодыжку обдаёт холодом, колготки быстро вымокают до конца. С того конца улицы несётся аромат жарящегося мяса. Её чуть шатает, пока она бредёт дальше. Холод проникает дальше, под тонкий жилет и белую рубашку, касается оголённой бледной кожи, оставляя на ней разводы мурашек, разбегающихся в разные стороны. Кажется, ей холодно. Но Аида не чувствует его. Она останавливается только в самом конце переулка. Там, среди мусорных баков, в окружении грязного тряпья и выкинутых на улицу объедков, примостилась девушка, на плечи которой были накинуты серые лохмотья, безжалостно вымоченные дождём. В её руках дрожала сигарета: кажется, она хотела закурить, но не могла. Спичка раз за разом гасла, давая короткой вспышке огня потонуть в беспрерывных потоках воды. Аида несколько секунд глядела на незнакомку, не замеченную целым миром. А потом, слегка качнувшись, медленно прошла к ней, присев на корточки. Осторожно протянула руку вперёд, забирая у неё коробок со спичками, и, доставая одну, быстро высекла искру, заставляя пламя затрепетать на ветру. Пряча его от резких порывов ветра за ладонями, протянула спасительный огонёк к концу сигареты. Она зажглась, немного затлела и, наконец, девушка смогла поднести отраву ко рту, делая затяжку. — Спасибо. Блондинка дёрнулась от этого короткого звука, как от выстрела. Подняв взгляд, столкнулась со взглядом серых глаз, поддёрнутых слабой пеленой полузабытья и непонимания происходящего. С её губ сорвалась первая белоснежная струйка прогорклого дыма, быстро растворившаяся в пропахшем озоном воздухе. — Как тебя зовут? — проведя кончиком языка по обсохшим губам, отрывисто поинтересовалась Аида, сама не понимая, что натолкнуло её на этот вопрос. — Меня? — часть потемневших спутанных волос упала ей на лицо, закрывая побледневшую кожу, под которой отчётливо были видны вены. Казалось — протяни руку и прикоснись, и почувствуешь, как они пульсируют. — Мэв… кажется. — Мэв, — эхом повторяет блондинка, глядя на неё. На её спутанные волосы, на её дрожащие руки и серые глаза, за пеленой которых кроется что-то большее, чем обыкновенная пустота. Но шестнадцатилетняя девушка не видит того, что за этим. На губах проскальзывает неуловимая улыбка, секундой позже бесследно исчезающая. — Ну, приятно познакомиться, кажется Мэв. Девушка несколько секунд смотрит на неё. А потом смеётся — негромко и хрипло. И кашляет, сгибая плечи вниз. Аида может только представлять, какой болью ей даётся этот кашель сейчас, с её состоянием. Блондинка поднимается на ноги, когда не слышит ответа. В голове возникают мысли, одна за другой. И они цепляются друг за друга, образуют цепи, а потом влетает новая и разрушает цепь. И всё рушится, и в сознании начинается самый настоящий хаос, который заставляет начать медленно сходить с ума. Аида делает глубокий вдох и выдох. Разворачивается, делая несколько шагов прочь от Мэв. Не выдерживает, останавливается, глядя на неё. На её сгорбленную фигурку в сером балахоне, среди мусорных баков и грязного тряпья, с понуро повисшей головой и спутанными тёмными волосами. В её руках давно не горит сигарета — она потухла с новой порцией воды, прилетевшей откуда-то сверху. Школьница отворачивается от случайной знакомой. Бессознательно смотрит на кирпичную стену, на проходящих мимо людей, недоумённо глядящих на неё. На железный забор и проносящуюся на смежной улице повозку. Кто-то хватает её за руку, и девушка вырывает свою руку из хватки незнакомого мужчины. Кажется, он что-то спрашивает, но она лишь хмурится, отрицательно качая головой на все его слова. Оглядывается по сторонам, с трудом различая серую фигурку Мэв среди мусорных баков. Кажется, её действительно никто не видит. — Девушка, с вами точно всё в порядке? — вновь вопрошает всё тот же мужчина. Аида сердито отдёргивает руку из его цепких пальцев, что опять схватились за запястья девушки. — Да. И, развернувшись, шагает прочь из этого переулка, из этого странного места с его странной невидимой для других обитательницей. Только, переставая находиться где-либо физически, она не перестаёт оставаться там морально. И во сне этой ночью к ней вновь приходит дождливый переулок и серые глаза его обитательницы, в которых молчит немой крик о помощи.