Джон Леннон

Никто не мог представить, что именно в этот день. Они просто всей компанией шли гулять по очередному городу на гастролях. Просто гуляли. Дима отошёл покурить, а когда позвал Антона, тот отказался. Это было странно, ведь он заядлый курильщик. У всех было прекрасное настроение, и даже Шаст согласился пройтись в этот солнечный осенний день. Всё было хорошо, им всем было весело. А потом Дима отошёл покурить, а Серёжа направился в ближайший магазин за энергетиком. И Арс остался с ним один. Они не потеряли настроя, всё так же весело разговаривали, только было небольшое напряжение, вернее, Арсению так казалось. Столько лет. Три с половиной года было это напряжение, когда Попов оставался один с Шастуном. Первые несколько месяцев он отчаянно убеждал себя, что нет, он не влюблён, не мог влюбиться. А потом смирился. Но напряжение появилось, Арс боялся сказать лишнего, бросить лишний взгляд или сделать лишний жест. Он всё тщательно взвешивал, но на съёмках крышу сносило, и после них он паниковал. Время от времени срывался на тех, кто говорил его тайну. И знал, что они правы, знал, стыдился и молчал. А потом будто раздался щелчок, тихий такой «щёлк». И лицо Антона медленно начало менять выражение, руки поползли к животу, на котором уже растекалось контрастное с персиковой кофтой алое пятно. Глаза Шаста широко раскрылись, он смотрел перед собой немного растерянно, будто остекленев. Арс тут же подхватил его, словно тот и вправду был из хрусталя, и ноги Шастуна подкосились. Он медленно оседал на землю, пока не коснулся асфальта. Двухметровая шпала головой лежала на коленях у голубоглазого мужчины. Антон как будто смотрел с виноватым сожалением, дыхание было прерывистым и быстрым. Попов отчаянно зажимал кровоточащую рану. Кто посмел, какой безумец смог покуситься на жизнь этого чуда с травянистыми глазами?! — Позови Диму, пожалуйста. — выдохнули губы вместе с кровью. Арсений позвал и того, и другого, они подбежали быстрее молнии к двум странным мужчинам. Ну почему, почему, почему на этой улице так безлюдно. — Серый, вызывай скорую. Дим, он тебя звал. — проговорил Попов хриплым севшим голосом. — Ага, — прозвучало от обоих. Матвиенко отбежал с телефоном и начал что-то быстро говорить в трубку, а Дима подошёл к окровавленному Шастуну. — Передашь, что люблю? И что прошу прощения, что так неожиданно. — Шаст, ты выживешь. Серёга уже скорую вызывает. — Сквозные не лечатся, идиот. — Кто это был, Тох? — Я не видел. Неважно. И за что, тоже неважно. Джона Леннона же знаешь? — Тихо, молчи. Передам, если вдруг что. Но ты будешь жить, слышишь? — в голосе Позова слёзы. Антон посмотрел на Арса. — Спасибо, что попытался. И спасибо, что был рядом. Спасибо за помощь. Глаза тихо закрылись, на губах заиграла улыбка. А Арсений заплакал.

***

Прошло вот уже два дня. Два дня и две ночи, бессонных для всей команды. Все поочередно приезжали к Шасту, держали его за руку, плакали. Фанатов не пропускали, только самых близких. Ира должна была приехать с дня на день. Концерты, естественно, отменились. Попов сидит в палате. Он не покидал больницу ни на час, только покурить. Все эти два дня врачи борются, борются вместе с Антоном за его нужную для всех жизнь. Каждый час ему меняют бинты, внутривенно поят и кормят. Арс в это время стоит в дверях или сидит в коридорчике. Арс тоже борется. Не ест и не спит, сидит только рядом с Шастом и в глаза его закрытые смотрит. Будто верит, надеется, что те откроются и осветят его своей зеленью. Но тот лежит, мирно закрыв их. Аппарат пищит, зелёная линия выдаёт свои зигзаги. Арсений стоит около открытого окна в туалете и курит. Снова и снова, одну сигарету за другой, он выкуривает по две пачки за день, а раньше не курил вовсе. Вдруг мимо приоткрытой двери пробегают некто в белых халатах, медсёстры и доктора. Попову страшно, он тушит о подоконник недокуренную сигарету, кидает в окно и бежит следом. Санитары вбегают в палату Антона. Сердце Арсения делает скачок и затихает, а потом начинает биться кровью в висках. Через пятнадцать минут врачи и их помощники выходят. Смотрят на Арса. Качают головами. И идут куда-то дальше по коридору.

***

Арсений стоит на крыше. Похороны назначены на следующий месяц. Он успел увидеть зелёные, как у Шастуна, заплаканные глаза его девушки. Ира Кузнецова рыдала. Арсений Попов тоже, но его глаз не видел никто. Арсений Попов стоит на краю своего дома. Дом высокий, двадцать семь этажей. С него открывается захватывающий дух вид на Питер. Над Санкт-Петербургом туман, тучи. Над Арсом тоже. Никаких наушников в ушах, никакого привычного пафоса. В голове пусто, в сердце тоже. Единственное солнце, что у него было, взорвалось. И сожгло Попова дотла. Арсений смотрит вниз. Внизу асфальт. Внизу — счастье. Вернее, покой, счастье ушло с последним протяжным «пи-и-и-ип» аппарата и с прямой зелёной, под цвет глаз его Тоши, линией. Арс аккуратно пришпиливает кнопкой сложенный вчетверо листочек бумаги к покрытию крыши. Никакого пафоса. Арсений Попов думает о Джоне Ленноне. Ему немного грустно. Грустно, что умер не он. Но он это исправит. Арсению Попову жалко, что не жил до этого. Что не рассказал о своих чувствах, что не узнал реакции, что многое не сделал. Потому что вот, один щелчок, и ты мертв. Одна секунда падения, и ты мертв. Вот такая вот странная жизнь. Арсений Попов злится. Злится на убийцу своего возлюбленного, в бессильной ярости на этого Герострата. Он не понимает, зачем убивать этот лучик, всегда яркий и светлый. Арсений Попов убийственно спокоен в последние мгновения своего существования, его дыхание ровное, глаза абсолютно сухие, а руки ничуть не дрожат. Арсений Попов отходит подальше от края. Последний раз вдыхает влажный холодный воздух Петербурга, прикрыв глаза. Распахивает их. Разгоняется и бежит в никуда. Свобода. Он летит. Последний полёт гордого камикадзе. Из уголка невообразимо синего глаза вырывается струйка океанической воды. Это всё ветер. Вскоре на первых полосах и экранах телевизоров появятся известия о нём. Вскоре на крыше найдут пришпиленную записку. Короткую, но записку. Никакого пафоса, ничего лишнего. «Простите меня. Простите, что слаб. Простите меня, Дима и Серёжа, что сдался. Прости, Ира, что глуп. Прости, Антон, что сумел, ухитрился полюбить. Простите меня. Похороните нас на одном кладбище, пожалуйста.» А Арсению будет всё равно, ему будет никак. Их обоих не будет. Арсений спокоен, он умер с умиротворением на лице. Он не сможет услышать тихое, слезное димино: «Он так и не понял, про кого сказал Тоха тогда, Кать. Я не успел ему передать. Не успел попросить за Шаста прощения. Это я виноват.» Вскоре на ТНТ закроют шоу, любимое многими, но не всеми. Потому что известности добиваются двумя способами. Способ Джона Леннона. И способ Чепмена, его убийцы. Но не было у Леннона влюбленного идиота, ставшего самоубийцей из-за второго способа.