the things we called love.

Первый раз Чунхон влюбился в пятнадцать. Наивно, по-глупому. Ёнгук был для него почти что личным ангелом хранителем. Ладно, это чересчур громко, но в свои пятнадцать Чунхон именно так и думал. Чхве был на удивление жизнерадостным подростком, любил помидоры черри, ездить на скейте и посвящал всего себя танцам. Жил с ачжумой, не имея понятия, где его родители. Нет, порой, его, разумеется, посещали мысли, что это за люди и почему отказались от него, а какого брошенного ребёнка такие мысли не затронут? Но Чунхон смог как-то очистить себя от них. Все равно он лишь подросток и ничего не решит, да и не хотел он знать наверняка всех ответов, они тёмные, что-то так и шептало, а вокруг слишком ярко светит солнце. Мир прекрасен. В свои пятнадцать лет Чунхон верил в это. Он узнал старшего в танцевальной студии: Чунхон жил танцами, а Ёнгуку просто нравилось, он не был из ряда вон выдающимся танцором, но двигался хорошо. Просто однажды, разучивая новые движения у Бана не выходило очередное закавыристое "па", и тренер попросил именно Чхве помочь ему. Вот так банально, да, но они познакомились. И разве мог Чунхон отказать? Оказывается они пол года ходили мимо друг друга. Ёнгук стал его приятелем. Ёнгук стал его лучшим другом. Ёнгук стал ему старшим братом. Ёнгук стал тем, в кого Чунхон влюбился впервые. Даже тогда он уже на голову был выше своего хёна. А Ёнгук помогал этому странному ребёнку, с непонятными выбеленными кудряшками на голове, в таком трудном жизненном водовороте. На самом деле трудном, Чунхон просто не понимал, наверное, всего, а ещё улыбался как весеннее солнце. И разве мог Ёнгук отказать? *** Чунхону семнадцать и кажется, его любовь к Ёнгуку наконец-то прошла. Он и в пятнадцать был не глупым: любить своего хёна, который для тебя всё — неправильно. Но тогда ещё Чхве не унывал: любил чисто, светло и тихо, радуясь, что Ёнгук рядом, что познакомил его со своими друзьями, что делился первым с ним своими текстами, переживаниями и искренними мечтами о собственной студии. Ёнгук талантливый как никто в этом мире, в это Чунхон верит и сейчас, когда ему семнадцать, и когда старший пускает его к себе пожить. Потому что ачжума в больнице с очередным приступом, и мир не кажется больше таким солнечным как в пятнадцать. ㅤ ㅤ — Чоноп, а что мне делать, если... — слова в горле стрянут, а невидимые когти стягивают шею. Больно. — Не думай об этом, не сейчас, ты же сам сказал, что она пошла на поправку. — Да, правда, но...у меня же нет никого, а я не совершеннолетний, я не могу вечно пользоваться добротой Гука, он...как брат мне, но Чоноп... — Не загоняй себя ещё больше, Хон. — друг жмёт плечами и взгляд его сочувствующий, полный контраст всем утешающим словам. Чоноп его лучший друг. Чхве знает, что Мун пытается утешить, хотя и не особо обладает данным навыком, но...но это жизнь, а у неё на всё свои планы. В семнадцать Чунхон забыл про любовь к Ёнгуку, потому что в семнадцать ему пришлось стать взрослым. *** — Ты не будешь делать этого, хён, — Чунхону всё ещё семнадцать, а у него слёзы из глаз, он всегда был эмоциональным слишком. Он не любил плакать перед Ёнгуком, но делал это слишком часто, особенно в последнее время. Вчера они все в шестером: он, Ёнгук, Чоноп, Химчан, Ёнджэ, Дэхён, они просидели всю ночь в больнице в полном молчании. Чунхон не понимал, зачем они все пришли, он хотел побыть один, а они лишь сидели, молчали, отводя взгляды. Впервые Чунхон злился на своих друзей, на себя, на жизнь. Чунхону почти восемнадцать, и он один в этом мире. Внутри пустота, а в груди дыра, кажется, размером с космос. Всепоглощающий мрак. Мир вдруг повернулся с кардинально другой стороны. Чунхон не хотел решать проблемы с деньгами, жильём, учебой, то, куда ему теперь, что он теперь и зачем. В один момент слишком много всего. А он не был готов. ㅤ ㅤ — Неужели... — Ёнгук злится, его и без того низкий голос душит. Чунхон ненавидел когда старший злился. — Ты понимаешь, что если я этого не сделаю, тебе придётся жить...непонятно где. — Бан выбирает слова, но уже можно было называть вещи своими именами. Чунхон не дурак, понимает всё. — Ты этого хочешь?! Не хочет. Бан кидает на стол перед ним документы и пальцами зарывается в волосы, выдыхая. — Решение за тобой, Хон, но мы единственное, что у тебя осталось, мы хотим и готовы помочь. Позволь нам, мне, тебе помочь. — это правда, и это больно. Ёнгук взял над ним опеку. По всем юридическим законам. В восемнадцать Чунхон не верит в любовь, но кажется, верит в настоящую дружбу. *** Чунхону восемнадцать и ему приходится жить с Ёнгкуом, вкалывать в двое больше, чем всем сверстникам, но он вновь научился радоваться, кажется. Оказывается, семья это не только кровь. Чхве вновь, не без подачи друзей (в частности Чонопа) начинает заниматься танцами, снова начинает улыбаться и наблюдать с утра солнечный свет, что пронизывает стекло в доме Бана. Всё ещё немного грустно и больно, но ведь если в кофе добавить две ложки сахара, он станет слаще. Ёнгук ему как брат. Заботится как брат и отчитывает за первую в жизни пьянку тоже как брат, держа за ворот толстовки в ванной над унитазом. Чунхону кажется, что он снова влюбился. *** Ему девятнадцать, и у него первая девушка, а затем и вторая, и третья. Кажется, любовь к Ёнгуку так и смылась в белого друга в ту пьяную ночь в ванной комнате. Девушек сменяют парни, а пиво напитки куда крепче. Чунхону девятнадцать, и он чувствует свободу всем своим естеством. Какая к чёрту любовь? Зачем она ему? У него есть друзья, у него есть Ёнгук, а всё остальное неважно. Становится неважно даже то, что его выгоняют из танцевальной студии, потому что однажды он не просто не пришёл на репетицию, а завалился туда пьяным в хлам. Ёнгук снова отчитывает его. Чунхон всё ещё не любит, когда старший кричит, когда ругает его, потому что чувствует себя по гроб жизни обязанным этому человеку, потому что именно старший платит за все его развлечения, потому что вновь хочется разреветься как ребёнку. Чунхон ненавидит, когда Ёнгук злится, потому что не выносит ссор и ругани со старшим, а их и так стало слишком много, но не может ненавидеть самого Ёнгука, потому что он знает, что сам во всём виноват. ㅤ ㅤ — Отдай, — низкий бас рядом, а сильная рука выхватывает из рук бутылку. Чунхон снова пьян. Циферблат настенных часов показывает 4:44 утра. Забавно. — Чунхон, прекращай. Он назвал его Чунхоном, не Хоном, не "мелким", а Чунхоном....кажется, всё совсем дерьмово. Ёнгук даже больше не злится. Как интересно светит солнце на мир сегодня? — Снова будешь кричать? — Нет. С губ младшего смешок. Он так и не закуривает в присутствии Бана. — Выгонишь? — ведь он уже два с лишним года висит у него на шее. Старший смотрит на него: его лицо освещает утреннее солнце. Чунхон понимает, что ляпнул совершенно отвратительную вещь. Бан ни за что его не выгонит. Никогда. — Я люблю тебя, хён. — Иди спать, Чунхон. *** Чунхону наконец-то двадцать, но он по-прежнему живёт со старшим. Тот разговор на кухне больше никто не поднимал, о словах Чунхона больше не вспоминали. Но от чего-то младший знал, что Ёнгук прекрасно помнит всё. Ему двадцать, и кажется, у него голова начала вставать на место. Чунхону больших трудов стоит сохранить своё место в академии, его чуть не выгнали. В студию ему так и не позволили вернуться, увы. Зато Ёнгук открыл свою личную, музыкальную, как и мечтал. — Хён, ты не можешь, — старший протягивает ему конверт, и Чунхон знает, что там - деньги. Деньги на учёбу в более профессиональной танцевальной студии, чем была до этого. Хоть Чхве выгнали год назад из старой, но про танцы он ни на миг не забывал. — Я и так обязан тебе всем, что у меня есть. Это дорого. — Ты ничего не должен мне, — Ёнгук улыбается ему по-доброму, как солнце, а у Чунхона сердце разбивается. *** Чунхону двадцать один, и он до сих пор любит Ёнгука. Ему двадцать один, а жизнь решила сыграть с ним в русскую рулетку. Чунхону кажется, что над ним всё же кто-то зло шутит, всё это время, все пять лет, потому что просыпается посреди ночи от звонка, как и тогда, где сухой женский голос, холодный и раздражающий, говорит о том, что Ёнгук в больнице, что попал в аварию. У него дежавю и голова кружится: снова больница, снова эти белые стены, яркий свет и тошнотворный запах. Они все ходят, все пятеро, ходят к Бану каждый день. Чунхон поправляет старшему подушку, приносит фрукты и говорит о том, как проходит учёба и занятия в студии. У Бана сильно надорвана поясница, сломаны рёбра и небольшая гематома на голове, но он улыбается ему как всегда. Как тогда, в пятнадцать. ㅤ ㅤ — Не смотрите на меня так, словно думали, что я помирать собрался, — они встречают Ёнгука у больницы, у того палка, подпирающая локоть и сильная хромата. Но всё в порядке. Он облегчённо выдыхает. Чунхону кажется, что вмиг он становится старшим, потому что впервые приходится ухаживать за Ёнгуком, как тот когда-то за ним. *** Чунхону двадцать один, и мир снова улыбается ему, кажется приветливым и полным возможностей. Ёнгук целует его, когда он наклоняется, чтобы поставит на стол, перед диваном, тарелку с обедом. Губы старшего немного сухие и потрескавшиеся. У Чхве сердце готово выпрыгнуть из груди. Ёнгук улыбается ему как и всегда. — Я тоже люблю тебя, Чунхон-а. Чхве Чунхону двадцать один, и солнце снова светит ярко, как тогда, в пятнадцать.