Ванильное мороженое с привкусом мяты

      Юнги с мягкой улыбкой распахивает огромные окна в одной из больших комнат, впуская внутрь пока еще прохладный утренний ветерок. Телефон на столе привычно гудит, оповещая о начале нового рабочего дня, и омега уже поворачивается к дверям, когда слышит первые звуки юных посетителей.       Дети вбегают в помещение, быстро, буквально на ходу, целуют в щеки отцов и пап, прощаясь до вечера. У всех родителей, как у одного, меж бровей залегает морщинка, и глаза вообще-то опасно так сияют на молодого воспитателя. Юнги немного сконфуженно жмет плечами и обезоруживающе улыбается, мол, что поделать, если ваши дети любят меня с утра больше вас.       Да, дети Юнги любят и чувствуют полную взаимность, когда омега с легкостью соглашается на их хитрые игры и забавные выдумки, позволяя маленьким чертятам только по полу себя не катать. Каждый день Юнги наполнен этим смехом и детским счастливым визгом. Каждый вечер у парня тяжело на сердце, когда за каждым ребенком приходят родители, и сорванцы бегут к дверям, радостно сверкая улыбками и на ходу начиная рассказывать папам об очередной игре или проделке. И опять же Юнги ловит ревнивые взгляды. Что поделать, он любит свою работу, пусть и расставаться вечерами с чистым счастьем тяжело. Но каждый день пролетает мгновенно, и у омеги остается только одинокая ночь до новой встречи с маленькими солнышками.       Вечерами Юнги либо гуляет по старому парку, подкармливая бездомных животных, либо сидит в кофейне у старого друга Сокджина, который ту держит на пару с мужем, и слушает любимый винил, запивая все это дело отличным кофе. И неизменно, из раза в раз, одну из полюбившихся пластинок утаскивает в свою квартиру, бережно ставя на специальную полку и ухаживая лучше, чем себе могут представить хранители музеев.       Именно в один из таких вечеров, когда Юнги, после ставшего уже привычным игрового дня четверга, устало валится в кресло и лениво улыбается мелькнувшему у стойки Намджуну, к нему подсаживается Джин и утягивает в странный, но тоже привычный и надоевший уже разговор.       — Мы устраиваем вечеринку в честь расширения, — начинает издалека омега, и Юнги уже чувствует сгущающиеся над собой тучи в лице одной курицы-наседки. — И там будет много наших знакомых, — Джин озирается в поисках мужа, продолжая уже шепотом, — свободных знакомых…       Юнги отставляет кружку с кофе в сторону и укладывает подбородок на сложенные на столе руки:       — Хватит уже, хён. Мне это неинтересно.       Собравшийся вновь вступить в перепалку Джин замолкает, едва к их столику подходит Намджун, держа на руках ярко улыбнувшегося при виде Юнги малыша.       — Привет, Тэтэ! — Юнги расплывается в улыбке и тянет руки к ребенку.       Намджун со знакомым уже ревнивым вздохом передает ребенка Мину, а сам опускается рядом с мужем.       — О чем разговор?       — Ни о…       — Все о том же, — перебивает Джина Юнги, ни на секунду не отрываясь от ребенка и слушая, что тот лопочет на своем, лишь ему понятном, языке. — Твой муж подался в свахи, пора его увольнять с должности администратора.       Пара переглядывается, и Джин жмет плечами под укоризненным взглядом Намджуна.       — Я просто хотел предложить…       — Подложить друга под кого-то из новеньких альф в городе? — язвительно заканчивает Ким, и Юнги хоть и немного неловко, но он благодарен альфе за такую защиту от собственного мужа. Иначе разошедшегося Джина не заткнуть, и Мину пришлось бы весь остаток вечера выслушивать то, какие хорошие у друга знакомые и так далее по списку. Юнги надоело.       — Ты утрируешь, — вздыхает омега и переводит взгляд на сына. На полных губах тут же появляется теплая улыбка. Которая незамедлительно меркнет, едва Тэхен взвизгивает от радости, когда Юнги начинает на пальцах показывать маленькие фокусы. Вновь поворачивается к мужу, пальцем тыкая в Юнги. — Ну серьезно, Джун! И ты мне будешь говорить, что он не хочет отношений?! Да я себя то и дело чувствую лишним и вообще не папой даже!       Джин нервно стучит пальцами по столу, пока Юнги и Намджун мелко смеются над его такой привычной вспышкой.       — Ей богу, будто Тэ не мой ребенок, а Юнги, — бурчит Ким обиженно.       — Просто я люблю детей, — замечает Юнги, продолжая играть с малышом. — Я не хочу сковывать себя браком, уж извини, — намекает он на семью напротив. — Мне нужна свобода…       — Ёбырь тебе нужен, — огрызается Джин и тут же прикусывает язык, едва Намджун строго шипит:       — Ребенок же!       — Он пока что маленький, — парирует омега, — не понимает еще.       — Я бы не был в этом так уверен, — подкалывает Мин, — дети очень рано познают мир и все понимают, даже случайно вылетевшие ругательства они запоминают. Особенно ругательства…       Джин испепеляет друга взглядом и сам следит за округлившим глаза Тэхеном. Мальчик зацепился за одно из колец на пальцах Юнги и тянет на себя, совершенно не обращая внимания на разговоры взрослых.       — Вот, — всплескивает руками, ну точно курица, Джин. — Да ты помешанный на детях и еще умудряешься заявлять, что тебе никто не нужен! Ребенок тебе нужен!       — Свой, — добавляет почему-то Намджун, поглаживая мужа по спине, пытаясь успокоить запал. Не тут-то было.       — Именно! А так как дети с небес не падают, то, следовательно, нужен кто-то, кто тебе его сделает. Уж прости, милый, — обращается он к Джуну, на что тот лишь качает головой. — Говорю ж, ё… парень тебе нужен, — Джин кидает взгляд на ребенка, осекаясь на ругательстве. Видит насмешливую улыбку Юнги и сдувается, махая рукой. — Ааа… хрен с тобой, дурной ты какой-то, со школы еще. Все на свиданки бегали, а ты кошек кормить. В универе у всех любовь-морковь, а он — винил собирает. Сейчас у всех семьи и дети, а он… — Джин начинает задыхаться от возмущения, пока его на свои колени не перетягивает Намджун, успокаивающе целуя за ухом и улыбаясь.       Они уже привыкли к тому, что Джин заводит эту песню минимум раз в две недели. Видимо, сегодня особенный день. Или неделя. Потому что этот разговор уже третий по счету и Юнги лишь веселит.       Омега перекладывает парнишку, уже успокоившегося, с руки на руку и с улыбкой, мягкой и нежной, будто подтаявшее мороженое, отвечает очень тихо.       — Мне не нужен «кто-то», Джин. Не всем так везет, как тебе…       И Джин смолкает в руках мужа. В словах Юнги оба чувствуют немного горьковатую зависть и грусть одиночества, тающую в свете ламп улыбку скрадывают тени, и омега, осторожно поднявшись, отдает уснувшего Тэхена на руки папе. Благодарит за кофе и прощается, оставив на столе почти полную чашку.       Пара вновь переглядывается, но на этот раз во взгляде Намджуна читается осуждение, и Джин скисает, укачивая Тэ.       — Я не хотел его обидеть…       — Но у тебя это получается с завидным успехом, — хмыкает альфа, сжимая мужа лишь крепче. — Отстань от него. Всему свое время.       — Ему двадцать шесть, Джун-а, — тянет омега. — И он до сих пор ждет чуда.       — Не напрасно, не думаешь, — шепчет Намджун и кивает на мило сопящего Тэхена. Малыш в пальцах сжимает снятое все-таки с пальца Юнги кольцо, от чего Джин особенно грустно вздыхает и идет укладывать ребенка в кроватку.       — Знаешь, — тихо говорит уже внизу, пока они закрывают кафе на ночь, отвлекая мужа от протирания барной стойки. — Мне бы хотелось увидеть истинного Юнги.       — Солидарен, — кивает Намджун и поворачивается на звон входного колокольчика, уже собираясь сказать, что они закрыты.       В кофейню с невообразимо наглым видом входит странный субъект. И супруги удивляются не татуировкам и пирсингу — всякие люди заходят к ним; не общему мрачному прикиду и разбитым костяшкам и запекшейся крови в уголке губ; не расползшейся хамоватой улыбке. Пара удивляется сцепленным ладоням вошедшего мужчины и мальчика, тянущего того к стеллажу с мороженым. Посетители оглядывают кофейню, мужчина отпускает ребенка и подходит к стойке, доставая кошелек.       — Ванильное мороженое, большую порцию, — на стойку ложится немного мятая купюра, а Джин залипает на разбитых пальцах. Поднимает взгляд на лицо посетителя, встречаясь с черным стеклом очков и давит из себя немного испуганно:       — Мы уже не работаем.       Альфа, а судя по резкому запаху мяты это был именно он, хмыкает как-то странно, склоняется к омеге, игнорируя Намджуна, и задумчиво тянет:       — И вы откажете в маленькой радости такому милому малышу?       Мужчина кивает вбок от себя, и Джин приподнимается на носочки, чтобы увидеть умилительную кроличью улыбку ребенка и огромные оленьи глаза. Что-то внутри него дергается на чистых инстинктах, и омега кивает, открывая кассу и рассчитывая поздних покупателей. Отдавая ребенку мороженое, он не удерживается и спрашивает, присаживаясь на корточки:       — Как тебя зовут?       Малыш забирает десерт, передает старшему и вкладывает ладошку в пальцы Джина, совершенно серьезно пожимая и отвечая:       — Чонгук. И у вас вкусно пахнет.       От последнего замечания Джина немного дергает, особенно когда пришедший с ребенком мужчина утвердительно кивает.       — Точно, мелочь. Пахнет вполне себе.       Джин бросает резкий взгляд на Джуна, словно ища поддержки, но альфа не находит ничего лучше, чтобы спросить:       — Вы только переехали с сыном? Не опасаетесь так поздно гулять?       Мужчина на вопрос Кима усмехается, стаскивает очки, вешая те на карман куртки, и пожимает ладонь.       — Ага, только разгрузились, неподалеку отсюда, — уточнение про сына гость игнорирует, и Намджун не особо на этом зацикливается, продолжая рассматривать пирсинг на нижней губе и в ушах альфы. — Мелкий захотел мороженого, весь мозг мне вынес, пока коробки разгружали, что тут «так вкусно пахнет, сейчас умру», — пародирует он тон мальчишки, за что удостаивается его хмурого взгляда. — Что? Еще скажи, что я не прав, засранец.       Намджун и Джин тихо охреневают, когда ребенок в манере старшего шлет того куда подальше, забирает сладкое и тащит на выход, на прощание машет рукой. Старший кидает «спасибо» и со смехом уходит следом за Чонгуком. Звенит колокольчик.       — Ахуеть…       Джин в прострации смотрит в след посетителям и не успевает сказать еще что-то, как сзади раздается заинтересованное:       — Что такое ахуеть, папа?       Намджун готов убить мужа, пока Джин срывается с места, подхватывая Тэхена на руки и унося наверх, попутно объясняя, что это слово ему послышалось и употреблять его ни в коем случае нельзя. Малыш, конечно, кивает, но что-то Киму подсказывает, что завтра в садике Тэхен прилюдно блеснет новыми познаниями.       Юнги их убьет.       Странные гости затираются в памяти вечерним происшествием, и на следующее утро супруги даже не вспоминают о ночных посетителях, пока не звенит колокольчик и перед стойкой не оказывается милейшая улыбка и любопытные глаза.       — Ванильные кексы, пожалуйста! — звонко озвучивает малыш, протягивая деньги.       Намджун хмурится, еще раннее утро и посетителей почти нет, кексы он, конечно, пакует, но не забывает поинтересоваться:       — Ну как мороженое? Понравилось?       — Ага, — кивает мальчишка и убегает, едва получает пакет. Сквозь стекла кофейни Намджун видит, как тот запрыгивает на мотоцикл позади того самого альфы. И только головой качает в ответ на заинтересованный возглас Джина с лестницы. Смотрит на свою семью и тепло улыбается.       — Удачного пути, — целует в подставленную щечку мужа и сына и провожает до двери, и уже там цепляет за локоть Джина, шепчет. — Почему-то мне кажется, что скоро все изменится.       — О чем ты? — Джин с утра немного растерян, да и Тэхен тянет его на улицу, желая скорее увидеться с Юнги.       — Тот парень, — Намджун неопределенно машет рукой, — вчера, — и омега окончательно просыпается. — Он говорил о запахе Юнги. И мальчишка утром прибегал за ванильными кексами…       — Джун-а, — тянет Ким, растирая лицо, — то, что этот любитель детей и кошачьих пахнет ванилью, еще ничего не значит. Уж не думаешь ли ты, что Юнги клюнет на это?       — Ну не знаю. Ладно, пока, буду ждать. Удачного дня, Тэтэ!       Малыш машет отцу и утягивает папу в садик.       Юнги, разочарованный очередным давлением друга на больные мозоли, приходит домой не сразу. Сначала долго бредет по улице, на полном серьезе размышляя о словах Кимов и в итоге отбрасывая эти мысли глубоко назад. Достало. Едва ведет глазом, когда его чуть не сшибает мотоцикл, и лишь отшатывается с дороги, забредая в тот же парк, желая срезать путь. Добирается до дома в мрачных мыслях и устало падает спать, чтобы с утра проснуться впервые за многие месяцы раздраженным и хмурым. Тяжело натягивает улыбку, встречая детей у входа, смеется с ними, но прячет глаза, пока не чувствует новый запах, новый, еще неизвестный и свежий, очень легкий. Смесь мяты и мелиссы, приятный, сладковато-терпкий за счет мелиссы, и резкий — от мяты. Вдыхает поглубже, оглядываясь. И находит.       Невероятное чудо с по истине кроличьей улыбкой и глазами Бэмби, что смотрит во все глаза на него и отвлеченно кивает кому-то за дверью. Юнги мигом подрывается, собираясь встретить нового ребенка и родителя, чтобы убедить, по привычке, что их чаду ничего не угрожает. Но выходит в коридор и встречается лишь с малышом, что с восторгом озирает Юнги с головы до ног, восхищенно причмокивая губами. В руках у того пакетик с кексами, и мальчик мгновенно достает один и протягивает воспитателю со словами приветствия:       — Доброе утро, я — Чон Чонгук! Давай дружить.       Сердце Юнги отмирает и бьется в груди с каким-то обезоруживающим теплом, ровно в такт, едва-едва сбиваясь. Омега принимает подарок и тепло улыбается, берет Чонгука за ручку и ведет в группу.       — Я — Мин Юнги. Конечно, мы подружимся.       Ребенок улыбается и прижимается к ладони воспитателя, принюхиваясь, чуть дольше положенного. Юнги не чувствует намека на провокацию, подводит Чонгука к другим ребятам и знакомит. Оставляет детей в их компании, когда видит запыхавшегося Джина и радостного Тэ с квадратной улыбкой на пол лица. Распахивает объятия, ловя ребенка и слегка кружа, помогает стянуть одежду.       — Юнги, я… — Джин немного мнется, но протягивает другу большой стаканчик с кофе, опуская глаза. — Извини за вчерашнее. Я перегнул палку.       Юнги солнечно ему улыбается, так, что у того что-то екает в районе сердца и становится еще стыднее за поведение.       — Ничего стра…       — Привет!       Омеги вздрагивают, когда слышат возглас сзади, и в следующий миг в руку Юнги, все еще держащего Тэхена, врезается Чонгук. Мальчишка кивает офигевшему Джину и только после замечает Тэхена. Глаза малыша расширяются, он приближается к Тэхену, склоняется так близко, что Юнги видит в его глазах странные золотистые искорки. И тут Чонгук делает то, что до него не делал никто: щипает Тэхена за щеку.       Секунда, две, три…       На всю группу раздается животный рев, и Тэхен спрыгивает с рук Мина, пытаясь догнать улепетывающего Чонгука. Джин и Юнги пораженно смотрят на эту картину, потеряв дар речи.       — Странный малыш, — тянет Юнги.       — Видел бы ты его отца, — в ответ тянет Джин. — Ну ладно, я побежал. До вечера.       Юнги кивает и только потом до него доходит, что Джин Чонгука знает. И отца его знает. И все это в обход Юнги, что кажется Мину крайне подозрительным. Уж кто-кто, а именно он, Юнги, всегда все знает о новых детях и их родителях раньше всех. Впрочем, это все быстро затирается, когда в группе поднимается гвалт. Тэхен все-таки догнал Чонгука и, зажав того коленками, лупит кеглей по бокам. На что обидчик повизгивает и щипает Тэхена за живот. Юнги закатывает глаза и идет разнимать детей.       К концу дня у Юнги гудит голова: Тэхен и Чонгук нашли друг друга, и наступил конец света. Мелкий Ким сам по себе имел взрывной характер папочки, Чонгук же, оставаясь темной лошадкой, был непредсказуем вообще. За весь день они поссорились семнадцать раз и помирились на один больше, прямо перед приходом Джина. К тому времени в группе оставались только эти двое, что непрерывно копошились около стола Юнги, пока он увлеченно разрисовывал стаканчик из-под кофе.       — Папа!       Тэхен с радостным писком несется к дверям и целует родителя в обе щеки, тут же начиная что-то шептать на ухо, при этом тыкая на Чонгука.       Юнги переводит взгляд на немного поникшего новенького и тихо протягивает тому пару конфет, шепнув пару слов на ухо. Чонгук тут же поднимается, хорохорится и важно идет к Джину, дергает того за штанину, прося опустить Тэхена. Когда омега слушается, тот протягивает Тэхену конфеты:       — Я буду ждать тебя в понедельник.       И целует в щечку.       Что Джин, что Юнги, что Тэхен, все замирают с открытыми ртами. В итоге Джин посмеивается и забирает так и неотвиснувшего сына домой, одновременно бросая Юнги приглашение на вечер. Тот кивком отвечает.       Они остаются с Чонгуком одни, и Юнги уже напрягают глубокие сумерки за окном и одиночество ребенка. Тот же, кажется, совершенно не стесняется одиночества, что-то увлеченно рисует и после показывает Мину кривое изображение Тэхена. Воспитатель в итоге не выдерживает.       — Когда за тобой придут?       Юнги осекается тут же, видя потерянный взгляд в ответ и пожатие плечами. Конечно, глупо спрашивать у ребенка, когда его заберут родители. Откуда тому знать.       Юнги нервно ждет. Час, два… к середине третьего у него самого урчит в животе, и он отвлекается от игры с Чонгуком в какую-то настолку, чтобы отойти позвонить.       Разговор с Джином не приносит ничего. Тот только глухо ругается, прикрывая телефон ладонью, потому что Тэхен рядом, и резко выдыхает:       — Наверное, семья все-таки неблагополучная. Что будешь делать? Отвезешь в участок?       Юнги неопределенно хмыкает, выглядывая в игровую и замирая: Чонгук свернулся на полу у мягких игрушек и сопит, совершенно забыв, что ждет родителей. Юнги тут же представляет маленького потерянного малыша в огромном страшном участке и его передергивает от ужаса.       — Нет, — выдыхает он в трубку. — Возьму его домой. Если до завтра отец не появится, — перебивает возглас на том конце, — то позвоню в участок.       — Ты псих, — в ответ шепчет Джин. — Но псих с добрым сердцем. Удачи, я скажу Намджуну, что ты не придешь.       — Ага, спасибо, — Юнги сбрасывает, вновь смотрит на Чонгука и вздыхает, когда идет к единственному незапертому шкафчику. Забирает курточку малыша и ботинки, запирает все, одевает Чонгука, который так и не проснулся, закидывает себе на плечи на манер обезьянки и идет домой, попутно стараясь не думать, что его, вообще-то, посадят за кражу ребенка. И навсегда лишат лицензии на любимое дело. Но сначала он самолично придушит нерадивого папашу.       Юнги смотрит на спящего в обнимку с подушкой Чонгука и обещается убить нерадивого папашу, как только тот объявится. Но сперва он готовит себе ужин, попутно ставит стаканчик на полку с такими же, тайно коллекционируя такие извинения Джина, и уже садится за позднюю еду, когда слышит под окном рев мотора. Выглядывает, замечая ненормального, рассекающего по двору. С седьмого этажа Юнги плохо видно, но прекрасно понятно, что если и дальше будет пялиться в окно на этого неформала, то это может закончиться чем-то нехорошим. Простудой например.       Юнги едва не сигает в окно, когда сзади подходят и маленькие ладони дергают за полу футболки. Юнги позорно взвизгивает именно в момент, когда мотор глохнет. Выходит поразительно громко. Для ночного двора — тем более. Мин зажимает рот ладонью и присаживается перед Чонгуком на корточки.       — Я есть хочу, — заявляет малыш, и Юнги кивает, после же снова осторожно выглядывает и тут же прячется снова. Непонятный фрик все еще в их дворе и смотрит на его, Юнги, окна. По спине проходит холодок, и Мин с трудом утаскивает себя за шкирку на кухню, где кормит ребенка рисом и овощами, а после ставит перед ним малиновый чай с мятой. На удивленный взгляд и принюхивание отвечает, будто оправдываясь:       — Что? Я люблю мяту.       Чонгук тут же расплывается в улыбке, агакает и приканчивает чай в несколько заходов. И после почти мгновенно засыпает на кровати Юнги. Омега осторожно двигает ребенка ближе к себе и тоже засыпает, на задворках сознания гоняя мысли, что именно так он и хочет засыпать уже очень давно. И что Джин, в общем-то, прав.       Утро Юнги начинается со знакомой песенки над ухом, и ему не стоит труда разобрать заставку покемонов на заднем фоне, когда он прислушивается. Чонгук лежит в его ногах и смотрит мультфильмы, покачивая ножками. Юнги улыбается, видя, как в утреннем свете волосы малыша переливаются шоколадно-медным, как у того блестят глаза и складываются забавно губки бантиком. Юнги вообще тихо тает от умиления. Пока не вспоминает, почему, собственно, в его квартире чужой ребенок. Чужой противно корябает под ребрами, но Юнги все-равно встает, здоровается с мальчиком и гонит умываться, а после и завтракать.       — Чонгук, — малыш поднимает глаза от пюре и внимательно прислушивается. И к великой радости Юнги, тот не выглядит обеспокоенным по поводу того, что ночевал у незнакомого человека. — Ты знаешь, где живешь? — задает Юнги вопрос, который не захотел задать вчера и облегченно выдыхает, когда тот отрицательно мотает головой. — Тогда, сейчас мы поедем в садик. Я спрошу номер твоих родителей и позвоню, хорошо?       — А Тэхен? Тэхен там будет?       Юнги коротко стонет внутри. Вот и все, что интересует ребенка? Браво, Ким Тэхен, сразил пацана на повал, отлупив кеглей. Надо взять на заметку.       — Суббота, Чонгук. Тэхен дома, с папой.       — А я знаю его папу. Мы там недалеко живем. Наверное.       Юнги задумывается действительно отвести мальчика в кофейню, но представляет, что устроит Джин после. И качает головой.       — Нет, поедем в садик. Давай, доедай, мой руки и одеваться.       Чонгук немного сникает, но слушается.       Уже через час оба стоят на площадке садика и хмуро смотрят на закрытые двери. Юнги столь же хмуро думает, что ссориться тогда с охранником не стоило: и ключи бы были.       В итоге оба сидят у песочницы. Чонгук что-то лепит, а Юнги думает, что вляпался во что-то невероятно стремное. И ощущение это только возрастает, стоит услышать тихий насмешливый «хмык» за спиной. Омега тут же поворачивается, но запах ударяет ему в нос гораздо быстрее, чем он видит внешность. Мята, чистая, свежая, будто с колотым льдом смешанная, невероятная. Юнги втягивает воздух носом и едва не стонет от удовольствия. А потом уже открывает глаза. И отшатывается.       Опираясь на прутья крашенной во все цвета решетки, стоит неформального вида мужчина в темных очках и кожанке, гоняет между губ зубочистку, и Юнги замечает по блеску в нижней губе колечко пирсинга. Больше увидеть он не успевает.       Мужчина перемахивает резво через забор, вгоняя Мина в ступор, и подходит ближе.       — Эй, ты.       Грубовато и немного в нос. Юнги видит, как тот смещен, и альфе явно тяжело дышать. А еще на махнувшей в его сторону руке видно сбитые в мясо костяшки. И Юнги совсем теряется, когда вся эта кожа с цепями, пирсингом, в очках и довольно нагло наклоняется к нему, повторяя:       — Это ты пиздюка увез? Эй, земля, прием.       Фрик обдает Юнги дымом от сигарет, и тот закашливается. И сквозь свои хрипы слышит, как взвизгивает Чонгук и бежит к незнакомцу. Бежит… и со всей силы лупит найденной чужой лопаткой по ноге. Альфа шипит и за ухо ребенка подтаскивает к себе.       — Да ты прифигел, пиздюк. А ну живо домой.       Юнги только в момент, когда его подопечному сделали больно, срывается. Уже сам, господи, хватило же ума, поднимает лопатку и лупит хама по держащей Чонгука руке. Пальцы от неожиданности разжимаются, фрик приспускает очки, Чонгук восхищенно прячется за Юнги, обнимая ногу того. Юнги ахуевает. Серьезно.       — Ты, — альфа прокашливается, полностью снимая очки, — сейчас, — и прожигая Юнги взглядом темно-вишневых глаз, — на полном серьезе, — идет к омеге, видит отчетливо панику в его глазах и ухмыляется, — пизданул меня детской, сука, лопаткой?!       Юнги не находит ничего лучше, чтобы выставить эту самую лопатку перед собой на манер меча. Альфа утыкается в нее грудью и насмешливо фыркает, притворно падает на колени, зажимая невидимую рану.       — Ранен, — подмигивает Чонгуку, на что тот улыбается и хихикает. — Убит.       И падает назад, раскинув руки, подобно звезде.       Тишина. Птички. Солнце.       Ахуевший Юнги.       Прекрасная суббота, одним словом.       Чонгук и Юнги переглядываются, в глазах мальчишки отчетливо пляшут бесенята, в глазах Мина — разлита терпкая паника вперемешку с непониманием. Он присаживается рядом с Чонгуком и шепотом, будто действительно убил альфу, спрашивает:       — Ты его знаешь?       Чонгук кивает и начинает смеяться, смотря на мужчину. Юнги переводит взгляд следом. Альфа смотрит на них из-под приоткрытых век, все еще жует зубочистку и улыбается как-то непонятно и странно. После же и вовсе садится, скрещивает ноги в лодыжках, уставившись на Юнги пристальным взглядом, мгновенно вгоняя омегу в краску. Смущенный Юнги — несущий полную ахинею Юнги. Омега вскакивает на ноги, пошатывается и едва не падает. Альфа хватает его за ноги, удерживая и собираясь уже что-то сказать, как Мин взвизгивает похлеще вчерашнего и вырывается из цепких пальцев.       — А ну руки уберите, хам!       Юнги обеими руками прижимает к себе плащ, будто тот с него стягивали насильно, чем смешит мужчину. Тот низко хрипло смеется и язвит в ответ:       — «Уберите»? «Хам»? Ты из какого века, детка?       Юнги передергивает, и он отходит на шаг дальше, врезаясь в Чонгука. Гладит малыша по волосам, придавая себе уверенности. И она, уверенность, вот нисколько не пошатывается, когда альфа шагает следом. И Юнги даже не содрогается, когда мужчина оказывается настолько близко, что омеге отчетливо видно узор на серебристом колечке в губе, видно засохшую ранку в уголке губ, видно насмешливые глаза с теми же искрами, что и у Чонгука. И не Юнги тут сглатывает, завороженный зрелищем и запахом. Вовсе нет.       — Отстань от него, — снизу подает голос Чонгук, рьяно дергая мужчину за рукав кожанки. — Это мой воспитатель!       Альфа смотрит пару секунд на Чонгука и возвращается к так и замершему с лопаткой у груди Юнги, ухмыляется.       — Какой-то хуевый из тебя воспитатель, раз таскаешь детей домой. Чужих детей. Но мы, — пальцы ложатся на чужую талию, притягивая ближе. Ухмылка растягивает разбитые губы, — можем решить этот вопрос полюбовно, детка…       Юнги чует, как запахло над ним паленым и намеком на срок, и мозги отключаются сами.       — Да что вы себе позволяете! Неотесанное хамло! Живо убирайтесь с территории детского сада, пока я не вызвал полицию!       — Хэй-хэй, — мужчина примирительно вскидывает ладони, отстраняясь. — А если нет? Забьешь меня до смерти лопаткой?       В глазах напротив насмешки на сотню человек, и Юнги тихо вскипает.       — Если понадобится — то и забью, — уверенно заявляет он. — Убирайтесь отсюда, хватит сверкать своей бандитской рожей…       Альфу складывает пополам от смеха, и он нагло ржет перед грозно нахохлившимся Юнги, утирая несуществующие слезы.       — Ну, так меня еще не называли.       — Да вы свою рожу-то видели?! Криминальный элемент…       Мужчина продолжает ржать, что подхватывает Чонгук, и те уж на пару покатываются со смеху, пока Юнги пытается понять, что такого веселого в его словах. И тянется к телефону, когда смех прекращается, и на него внимательно уставляются две пары почти абсолютно одинаковых глаз.       — А вот этого делать не стоит, — меланхолично заявляет альфа, облокачиваясь на забор. — Хотите пойти под статью за похищение ребенка?       Юнги задыхается от возмущения, от чего щеки предательски краснеют.       — Это я ребёнка похитил? Это его нерадивые родители не явились вчера за ним!       — У нерадивых родителей были дела, — лениво парирует альфа.       — Какие могут быть дела, когда тебя ждёт ребенок?! До ночи ждёт! Это каким надо быть уродом, чтобы забыть?!       — Тише-тише, малыш, не рви глотку, она не для этого предназначена.       Юнги уже собирается спросить, а для чего, собственно, тогда. Но тут же осекается, когда альфа облизывает губы и смотрит… Плохо смотрит, короче.       — Кошмарный неотёсанный мудак, — заключает Юнги.       — Истеричка, — добивает мужчина.       — Я хочу есть, — добавляет Чонгук.       Все трое переглядываются.       — Ну, пиздюка я забираю, — альфа подмигивает Мину на его вдох возмущения. — И это, спасибо всё-таки.       — Пожалуйста, — огрызается Юнги, с сожалением думая, что Чонгука он теперь увидит только в понедельник. — Я выношу вам предупреждение, господин…       — Чон Хосок, — отвечает тот, зачесывая волосы назад и оголяя лоб. Смотрит насмешливо, прищуривается. — Как страшно, не могу прямо.       Юнги кажется, что ещё секунда в этом обществе, и он решится сесть за решетку, до смерти забив хама детской лопаткой. Но альфа с Чонгуком ретируются с территории: Хосок перекидывает ребёнка через забор и перелезает сам, совершенно игнорируя калитку в паре метров. Чонгук машет Юнги ладошкой и обещает вернуться. Омега кивает, все ещё прожигая недоверием спину Чона старшего.       Стоп… А он Чонгуку вообще кто?       Юнги в ужасе выбегает следом, намереваясь остановить уже запрыгнувших на мотоцикл ребят, но всё, что он получает, это воздушный поцелуй от альфы. Юнги отчётливо чувствует, как внутри вымораживает от ярости. Впервые он раздражен кем-то так сильно, что руки слегка подрагивают и перед глазами плывет.       Юнги решает прогуляться, прокручивая в голове эту встречу, и идёт в парк, по пути заходя в магазин и покупая всякой еды. Уже на тенистой аллее присаживается на свою лавочку и привычно ждёт, когда к его ногам соберутся бездомные животные. На коленки запрыгивает худой серый кот и мурчит, подставляя мордочку под ласковые омежьи пальцы. Юнги думает, пространственно водя рукой по шерсти, думает об этом фрике и его внешнем виде, о запахе сигаретного неприятного дыма и мяты, о колечке пирсинга в губе и почти сразу же пугается своих мыслей.       Всю жизнь живя детьми и своей любовью к ним, Юнги впервые так долго думает о совершенно чужом человеке. Даже больше: думает об альфе, наглом, хамоватом типе, находя его привлекательным и раздражающим. С Мином такое впервые, и обоняния до сих пор касается терпковатый привкус мяты. Юнги любит мяту.       Когда еда заканчивается, а день переваливает за середину, омега решает больше не прохлаждаться на улице и возвращается домой, где готовит программу на следующую неделю в садике и совершенно не замечает, как пролетает суббота.       В воскресенье с утра Юнги по привычке созванивается с Джином, обсуждает их предстоящий праздник и клятвенно обещает там быть, взамен же берет с друга слово, что тот его ни с кем сводить не будет. Омега ожидаемо канючит и вообще против того, чтобы Мин своим одиночеством портил вечер, но быстро сдувается лишь на угрозе Юнги не прийти вовсе. Разговор заходит о детях, и Юнги коротко и без особых подробностей повествует Киму события вечера пятницы и первого выходного.       — Ну и кадр, — присвистывает Джин, параллельно скармливая Намджуну клубнику с пирожного и хихикая, стоит мужу начать полушутливо целовать его пальцы. — Отстань! Я разговариваю!       Юнги слышит возню на заднем плане и улыбается сам себе, радуясь за друга.       — Окей, я сбежал от этого маньяка-извращенца, — смеется Джин в трубку, и слышно, как щелкает задвижка на двери.       — Этот извращенец — твой муж, — парирует Юнги.       — Завидуй молча, — в ответ смеется омега. — Так что там с обидчиком моего Тэтэ? Сильно его папаше досталось?       Юнги мнется, ковыряя ногтем бок полки с винилом.       — Обидишь твоего Тэ, конечно. Ничего ему не было. Приехал, забрал Чонгука и уехал. Я вынес ему предупреждение…       В трубке слышно лишь глухой стон разочарования, который Юнги никак не комментирует, лишь улыбается краешком губ.       — Опустим, тогда, эту тему, потому что разговаривать с глядящим в пространство человеком как-то не комильфо. Ладно, мне тут сейчас мой мужчина дверь выломает. Пока, Юнги.       — Пока, — не успевает ответить Мин, лишь слышит, как визжит Джин и как безумно хохочет Намджун. Вздыхает. Вечный медовый месяц. Тэтэ уже четыре, а они все о том же.       Юнги друзей не осуждает, но не совсем понимает. Наверно, от того, что сам себя прекрасно развлекает. Например, сегодня выставка виниловых пластинок с записями звуков природы. Юнги уже давно собирался сходить, и сегодня замечательный для этого день. Поможет всякую чепуху из головы выкинуть о странных родителях со странными запахами. Юнги ближе к трем собирается и выходит из дома, оглядывается почему-то, и точно видит на одном из перекрестков из автобуса знакомый мотоцикл. Моргает пару раз, но тот уже скрылся из виду, и нежное омежье сердце отпускает.       Парень подолгу зависает у каждой экспозиции, слушает предоставленные образцы через наушники и уже присматривает те, которые хотел бы купить. Предвкушает, как поставит их у себя дома и будет наслаждаться чистым звуком без пыток для ушей. Снимает наушники и собирается идти к следующей теме, как насмешливое хмыканье приколачивает к полу. Юнги оборачивается и почти не удивляется тому, что узнал.       Рядом с той же экспозицией стоит Чон Хосок с теми же наушниками и наигранно задумчиво слушает. Даже лицо серьезное делает. Юнги едва не коробит от такого неуважения к искусству. Это оказывается не предел.       Альфа со скорбным видом вчитывается в название пластинки и композиции, достает, к священному ужасу Юнги, айпад и быстро что-то вбивает. Надевает уже свои наушники и включает звук. Юнги стоит рядом и отчетливо слышит, как заиграл раскатами гром, как зазвенел ветер и зашептали деревья. Хосок же подходит к замершему омеге и протягивает наушник:       — Зачем запариваться на это старье, когда все можно найти в сети? — вместо приветствия выдает мужчина, продолжая всовывать Юнги наушник.       — Вы что тут делаете?!       Мин едва не шипит, отталкивая руки Хосока не совсем удачно. И только богу известно, специально альфа это сделал, либо то заслуга самого Мина, но музыка из айпада начинает разноситься на всю выставку, совершенно неожиданно переключаясь на какой-то агрессивный кошмар альтернативного рока. Все, абсолютно все поворачиваются к ним. Хосок выключает музыку и улыбается Юнги, будто извиняясь, в глазах же бесенята и ни намека на сожаления. Юнги остается только глухо простонать, когда к ним подходят организаторы и выносят предупреждение.       Щеки и шея предательски горят, пока Мин выслушивает организаторов и обещает больше такого не допускать.       — Следите за своим мужем лучше, — выдает мужчина-бета и уходит, совершенно игнорируя оправдания Юнги.       — С чего вы взяли?! Он мне никакой не муж…       Слова лишь виснут в воздухе, пока Юнги беспомощно открывает и закрывает рот, а альфа сзади беззвучно ржет. Омега поворачивается к источнику проблем и хмурится, стараясь не отвлекаться на привлекательный запах.       — Вообще-то, это все из-за вас! Что вы вообще тут забыли?!       Хосок примирительно вскидывает ладони и сразу же ими цепляет Юнги за талию, притягивая к себе. Омега пораженно застывает, от прилившего возмущения совершенно впадая в ступор.       — Малыш, не так громко, на нас смотрят. — Хосок улыбается так, что Юнги пальцы сводит ему врезать, тоже впервые. Омега замолкает под заинтересованными взглядами и позволяет себя утащить к стене, где они не привлекают так много внимания. Выпутывается из чужих рук и возмущённо смотрит на Чона, собираясь высказать ему всё, что думает о таких беспринципных хамах, как он.       — Детка, что ты тут забыл, на этом сборище пенсионеров?       — Это не сборище, а выставка, — шипит омега. — И вы здесь совершенно излишни.       — Господи, перестань говорить на средневековом сленге. Моя твоя плохо понимать.       — Вы слишком узколобы не только в настоящем искусстве, но и в вежливом общении. Хотя, — Юнги осматривает кожанку с джинсами, клипсы в ушах и прокол в губе, и хмыкает, — чего и следовало ожидать от такого внешнего вида.       Хосок внезапно смолкает и смотрит немного зло, сам Мина осматривает, не находит в маленьком омеге ни единого изъяна и рот закрывает. Снова открывает.       — Вижу, что такие лощеные куклы, как ты, только и могут говорить о высокопарном искусстве и судить по внешности.       И уходит, оставляя Юнги с неприятным осадком на душе. От слов альфы печет язык и горько, ведь сам он никогда не опускался до того, чтобы судить по внешности. Юнги накрывает мучительный стыд, и он почти выбегает следом, чтобы извиниться за грубость, но Хосока нет. Юнги раздраженно пинает бетон и возвращается на выставку. Настроение испорчено, больше ничего не хочется. Мин возвращается домой, надеясь завтра извиниться перед мужчиной на работе, если тот приведёт Чонгука.       Хосок и правда приходит утром, оставляет Чонгука и просит его не обижаться и обязательно дождаться его, если он задержится. Ребёнок кивает и убегает в группу, Юнги в этот момент только выходит из подсобки и успевает увидеть только куртку. Сразу же бросается следом, нагоняет Хосока и почти врезается в него, едва не слетая с лестницы.       — Подождите!       Хосок ловко ловит воспитателя за руку и удерживает от падения.       — Я хотел извиниться, — Мин дышит немного хрипло, но упрямо смотрит альфе в лицо, ожидая ответа. — Мне… Мне не следовало грубить вам. Обычно я так себя не веду…       Хосок вздергивает брови и поднимает ладонь:       — Свидание.       — Что? — Юнги удивлённо хлопает глазами, кивает прошедшим мимо родителям и детям, и все ещё переваривает информацию.       — Свидание, — повторяет Хосок, едва заметно улыбаясь. — И ты прощён.       Юнги думает недолго, взвешивает все «за» и «против» и утвердительно кивает.       — Хорошо. Тогда… Прогулка?       — Звучит неплохо, — Хосок дёргает плечами. — В семь?       — Я угощу вас кофе, — добавляет Мин в след уходящему альфе. Тот в ответ машет ладонью и выходит.       Юнги опускается на детскую лавочку и долго думает, почему и за что он это заслужил.       Звонит Джин и сообщает, что Тэхен немного приболел и сегодня не придёт. Юнги грустнеет ещё больше, и вечера ждёт с каким-то обречением.       Хосок заходит самым последним и забирает уже спящего Чонгука домой, коротко кивает Мину:       — В семь?       — У входа в центральный парк, — подтверждает Юнги, провожая Чонов до дверей.       Юнги ждёт полчаса уже и ему конкретно надоело торчать под множеством взглядов у входа в парк. Но изнутри печет чувство долга. Поэтому омега лишь быстро заходит в магазин и возвращается, когда Хосок уже курит на том же месте, где и стоял омега.       — Добрый вечер, — Юнги скромно улыбается и протягивает ладошку для рукопожатия.       — Добрый, — тянет Хосок, подхватывает чужие пальцы и слегка сжимает, отмечая, что те холодные. — Долго ждёшь?       — Н-нет, — запинается Юнги, отнимая свою ладонь и кивает на аллею. — Пойдём?       Хосок несколько секунд молчит, только воздух сильнее втягивает, а после стаскивает куртку и накидывает на плечи Юнги.       — Спасибо, не надо…       — У тебя пальцы ледяные, — будничным тоном сообщает альфа и продолжает курить, пока Юнги кутается в большую для него куртку.       Они молча идут по парку, совершенно не испытывая дискомфорта от молчания, и это странно им обоим. Юнги не особо общителен, но неловко чувствует себя в незнакомой компании. Хосок просто курит и смотрит на омегу, улыбаясь чему-то своему. Они сворачивают к привычному Юнги месту.       Повсюду начинают шуршать кусты и раздаваться звуки возни, Хосок напрягается и неожиданно задвигает Юнги себе за спину.       — Все нормально, — омега кладёт ладонь на плечо альфы и выходит из укрытия, присаживается на корточки, доставая из внутреннего кармана пакет с едой.       Хосок стоит поражённым столбом, выпустив изо рта сигарету и уставившись на облепленного кошками омегу. Отходит назад, покрывая нос и терпеливо ждёт, когда парень уделит ему хоть каплю внимания.       Юнги возится с уличными любимцами и далеко не сразу замечает, что Хосок отошёл на приличное расстояние и сидит на дальней лавочке. Снова курит. Уже темно, и в парке зажигаются фонари, подсвечивая яркую шевелюру альфы мистическим светом. Юнги засматривается и громко вскрикивает от неожиданности, когда его за палец больно кусает большой кот. Омега прижимает кровоточащий палец к губам и отходит от набросившихся на еду животных спиной, врезается в кого-то и поворачивается, выпуская палец.       — Ой…       Хосок хмуро смотрит на палец, на Юнги, на кошек, тихо матерится, заставляя уши омеги покраснеть, и тащит в кафе рядом с парком. Там Юнги в туалете промывает ранку и лепит поверх выданный Хосоком пластырь. На закономерный вопрос:       — Откуда?       Альфа жмёт плечами и просто отвечает:       — Мелкий постоянно что-то себе разбивает. Приходится таскать с собой.       Юнги улыбается уголками губ на своеобразную заботу и садится в предложенное кресло. Приносят меню, и за выбором блюд парни разговариваются.       Юнги узнает, что Хосок и Чонгук только переехали и ещё не совсем обжились, что им приглянулась кафешка у дома, и что там подают замечательное мороженое. Юнги на этих словах вспыхивает, но молчит, не замечает блуждающего по нему взгляда. Сам рассказывает о том, что безумно любит детей и всегда хотел работать в этой сфере. На вопрос о паре отмалчивается.       Они болтают о пустяках, и на душе у Мина спокойно, как никогда. Он немного удивлен, что хамоватый и грубый вчера и утром Хосок сейчас общается нормально, теребит пирсинг в губе и улыбается, когда Юнги смеётся над его рассказами о проделках Чонгука.       Внезапно Юнги напрягается и спрашивает в лоб, перебивая рассказ Хосока:       — Чонгук твой сын?       Хосок замолкает и откладывает приборы, смотря в упор на Юнги.       — К чему вопрос?       Юнги теряется, не зная, что ответить. Пока он подбирает слова, Хосоку звонят. Тот внимательно слушает и отвечает коротким:       — Сейчас приеду, закрой двери.       Юнги не успевает что-то сказать, как альфа извиняется, быстро расплачивается и объясняет, что ему нужно срочно идти. Предлагает подвезти до дома, но Юнги отрицательно мотает головой. Хосок тяжело вздыхает и уходит.       Юнги смотрит на оплаченный счёт и прячет лицо в ладонях. За себя невероятно стыдно. Он ещё больше представил себя в дурном свете перед мужчиной. Какой же он идиот.       Юнги только дома замечает, что куртка Хосока так и осталась на его плечах. Она всё ещё тёплая и пахнет альфой, Юнги не может разжать пальцев, так и ложится с ней на диван, засыпая мгновенно.       Юнги понимает, что что-то не так, когда утром просыпается от сковавшей тело слабости. Лёгкий жар и тяжесть вовсе не приятно заявляют о естественных утренних потребностях. Ещё больше Юнги удивляется, когда напряжение не сходит, а, казалось бы, только усиливается. В гостиной взгляд натыкается на кожанку Хосока, и Юнги невольно принюхивается к себе.       От него пахнет мятой. Запахом этого самого альфы. Мин оседает рядом с диваном и нервно смеётся. Дожил.       Осознание достигает максимума, и мозг Юнги отказывается обрабатывать информацию, предпочитая откинуть все на эфемерное завтра и забыть. Омега как обычно собирается на работу, но идёт туда с тяжёлым сознанием, неудовлетворённый и самую малость злой. Тоже впервые. Слишком много впервые на одного омегу.       Куртку передать не удалось, и Юнги весь день думает, что могло случиться, что ни Чонгука, ни Хосока сегодня нет. Нервы сжирают сами себя, воображение рисует зловещие картинки, Юнги тихо психует. День тянется мучительно медленно, не спасает ничего абсолютно. Даже вечерний поход в тот же парк лишь травит душу, напоминая, что Юнги так и не сделал ничего из обещанного: завис с кошками, бросив мужчину, получил травму и напряг Хосока, не угостил кофе, как хотел и обещал, а наоборот, поел за чужой счёт. Юнги чувствует себя сволочью, пока идёт домой и смотрит на пластырь с железным человеком, улыбается чему-то своему.       Возвращается домой и собирается уже идти спать, заполнив привычные документы.       В запертую дверь что-то сильно грохает, и Юнги подскакивает с диванчика, опрокидывая сценарий утренника. С опаской подходит к двери и прислушивается. Грохот повторяется, словно кто-то раскрытой ладонью дубасил по двери. Уже после шума Юнги различает возню и тихие маты. А потом слышит голос Чонгука:       — Не ругайся, ты его напугаешь…       Юнги распахивает двери прежде, чем успевает услышать окончание фразы.       На его этаже, на бетонном полу полусидит, привалившись к стене, кто-то. Дышит хрипло и едва слышно просит кого-то подождать. Мужчина поднимает голову на звук и слабо улыбается:       — Ну вот, Куки, не реви, дождался ты своё чудо.       От Хосока на полу отлепляется тёмный взъерошенный кусок и смотрит испуганно. У Юнги замирает сердце. У Чонгука нижняя губа разбита и на щеке ссадина. Тот весь в слезах и прижимается к Хосоку.       И да, Юнги пугается. Пугается залитого кровью лица Хосока и отчаянно ревущего Чонгука, держащего дрожащую ладонь альфы. Юнги ошарашенно переводит взгляд с одного на другого, внутри все скручивается, когда видит явно избитого Хосока, который, к слову, едва увидев, что омега вышел на порог, улыбается разбитыми губами. И шипит матом, потому что ранки раскрываются и от этого больно до мушек перед глазами. Но все равно приветственно кивает, задевая затылком стену.       — Нам тут… Помощь нужна… Небольшая…       Альфа коротко стонет, держась за бок, и у Юнги срывает остатки здравого рассудка, потому что он бросается к Хосоку, помогая подняться, и затаскивает в квартиру. Неистово орущий внутри голос о том, что Мин сам затащил потенциальную угрозу себе же в квартиру, затыкается, стоит Хосоку благодарственно улыбнуться и прошептать:       — Куки испугался, присмотри за ним, пожалуйста.       И отрубается.       Юнги, никогда в жизни не сталкивающийся с избитыми людьми и умеющий ухаживать только за животными, да пластинками, едва ли не седеет в тот вечер, мельком благодаря высшие силы за розовые волосы — седины не видно будет.       Омега с помощью все ещё ревущего Чонгука затаскивает Хосока в квартиру и запирает дверь, каким-то задним чувством предполагая, что за ними могут идти обидчики. Мозг, как известно, в панической ситуации, отключился, поэтому все дальше Юнги делал едва ли не на инстинктах.       Умыв и переодев первым делом Чонгука, омега усадил его в свою спальню, залепил пластырем ссадину на щеке и обработал губу и вручил в руки огромное ведёрко мороженого. Вернувшись в гостиную, где на диване был оставлен мужчина, Юнги замер, бегло осматривая Хосока на наличие ранений. Альфа тяжело дышал из-за сломанного носа и вообще признаков жизни не подавал кроме того же самого дыхания.       Внутренне надеясь, чтобы Хосок не очнулся в какой-либо компрометирующий момент, Юнги осторожно начал раздевать того. Куртка, уже другая, с трудом снятая, была осторожно повешена рядом с кожанкой, омега же приступил к футболке, задирая ту и осматривая живот и ребра на наличие повреждений.       Юнги хмыкает, отмечает, тоже впервые, крепкие мышцы и вообще их наличие, кончиками пальцев ведёт поверх синяков и почти признается себе, что откровенно залип на чужой пресс, когда сверху раздаётся самодовольное хмыканье:       — Ради этого стоило дать им сломать рёбра.       Юнги подскакивает от испуга и едва ли не лупит Хосока по синякам, от чего альфа низко шипит и сверкает глазами, облизывая губы. Юнги пунцовеет под пристальным взглядом и уходит на кухню за водой и аптечкой.       — Я сейчас вернусь.       Сердце у Юнги стучит где-то на уровне горла, отбивая, кажется, последние свои секунды. Юнги мысленно лупит себя со всей силы, едва вспоминает промелькнувшие неприличные мысли при виде обнажённого торса альфы. Вспоминает тяжёлое утро. Машет головой, отгоняя видения, берёт все необходимое и возвращается.       Хосок прикрыл глаза и явно не заметил возвращения омеги, раз сильно дернулся, стоило Юнги протереть смоченным в перекиси тампоном разбитый нос.       — С-сука… — заглушено ругается альфа, но, увидев растерянное лицо Юнги, замолкает.       Мин с каким-то странным чувством и под таким же странным взглядом обрабатывает все ссадины на лице и уже берёт в ладони содранную руку, когда Хосок вновь раскрывает рот:       — Спасиб… Блять! — вылетает из его рта прежде, чем он даже успел закончить благодарность.       Юнги испуганно прижимает тампон к костяшкам сильнее и замирает, поднимая взгляд на Хосока. Тот прикусил губу, и Юнги только сейчас замечает, что колечка пирсинга нет, и там, где он ещё недавно протирал, видно расширившуюся дырочку.       — Прости, — шепчет, пока убирает засохшую кровь с кожи.       Хосок мотает головой и молчит все время, пока омега обрабатывает его раны. Уже после, позволяя нанести на нос мазь, Чон слабо улыбается и всё-таки повторяет:       — Спасибо, — тихим проникновенным голосом, пробуждая в Юнги толпы мурашек.       Тот кивает:       — Не за что. Что случилось?       Хосок тут же мрачнеет, и вкупе со сломанным носом это выглядит устрашающе.       — Я… Решил одну проблему.       Звучало неправдоподобно, от чего Юнги почти специально надавил сильнее. С быстрым взглядом Хосок вздохнул и всё-таки рассказал.       — Мы с мелким шли из кино, и тут неподалеку Куки услышал, как кто-то кричит. Я и пошёл посмотреть. Посмотрел, как видишь, — усмехается и почти замирает, когда Юнги с мазью подбирается к губам. Выдыхает как-то тяжело, но продолжает. — Там в подворотне парочка мудаков зажала омегу. Пришлось объяснять, что так делать нельзя…       Юнги осторожно мажет под губой и не слышит, как Хосок замолкает и лишь дышит, пытаясь хотя бы ртом различить его запах. Тщетно, как ни пытался, не получается.       Юнги же надышаться не может, все впитывает любимый аромат и не хочет отстраняться, и под предлогом обработки и верхней губы, льнёт ближе.       Будь Юнги чуть внимательнее, и совсем немного наблюдательнее, то сразу бы отодвинулся от альфы. Но нет, сидит рядом, смазывая ранку и едва замечает, как переползает на чужие колени. Лишь по судорожному вздоху Хосока поднимает глаза и смотрит в его, читая там что-то непонятное.       — И Чонгук сказал, что здесь рядом живёшь ты, — шепчет почти в губы, осторожно обнимая омегу за спину. — Поэтому, я здесь. И спасибо…       Юнги не успевает ответить привычное «не за что», как его губы накрывают чужие.       У Хосока вкус мяты и сигаретного дыма, Юнги едва ли не льнёт ближе, абсолютно забываясь рядом с альфой. Хосок коротко стонет в поцелуй, чувствуя сладкую до дрожи ваниль и тепло, что исходит от Юнги. На кончике языка оседает чужой вкус, и Хосоку как никогда хочется ощутить его носом, зарыться в нежно-розовые волосы и вдохнуть поглубже. Весь запал и агрессия ушли, словно омега спрятал его от жестокости этого мира в своих ладонях. Хосок тянется за ещё одним поцелуем, но Юнги отшатывается, слетая с коленей и дивана, смотрит почти с ужасом Хосоку за спину, и тот точно знает, почему на красивом лице такие эмоции.       — Чонгук, а ты знаешь, что подглядывать нехорошо?       Юнги вспыхивает ярче своих волос и позорно сбегает в кухню от взглядов обоих Чонов.       Сердце выделывает кульбиты, и сам омега едва сдерживается от позорного рёва, закусывая губу, не давая эмоциям выхода. Упирается ладонями в раковину и ждёт, пока стихнет буря внутри, чтобы вернуться в комнату и объяснить Хосоку, что это ошибка, извиниться за испорченное вчера свидание, и вообще, уже поздно, давайте я дам деньги на такси…       — Не нужны мне твои деньги, — перебивает его мысли Хосок за спиной, Юнги и вовсе каменеет, опасаясь повернуться. По обонянию ударяет мята и ноги почти не держат.       Поэтому стоит спиной, зная, что повторно не сдержится.       — Спасибо ещё раз, мы поедем, не будем тебе мешать.       Удаляющиеся шаги, и Юнги поворачивается только на хлопок двери, в этот раз раздавшийся невыносимо громко. Выбегает в коридор, осматривает спальню, но ни Чонгука, ни Хосока нет. Под окнами неожиданно ревёт мотор, и Мин успевает с балкона увидеть лишь мигнувшие красным фары мотоцикла. Тяжело сползает по стенке, обнимая колени и пряча лицо. То горит, вместе с щеками и губами, на которых до сих пор чувствуется вкус альфы. Мин сквозь слезы облизывает губы, понимая, что этот Чон Хосок украл его первый поцелуй. Осознание достигает, и омега с тяжестью на сердце бредёт в комнату, где всё ещё остался беспорядок после нежданных гостей.       Руки не слушаются, Юнги впервые, как же много этого впервые в его жизни за несколько дней, оставляет всё как есть и еле тащится в постель. Засыпает тяжело, чтобы во сне по несколько раз пережить эти несколько мгновений, пропитанных теплом и уютом в чужих руках. Да и в чужих ли?       Отчего-то светящийся с самого утра неожиданно появившийся Джин неожиданно бесит, на что Юнги не отвечает улыбкой и лишь кивает. Друг, заметивший убитое состояние Мина, порывается поговорить. Юнги избегает, уходит в кабинет начальства, отчитаться о предстоящем утреннике. Когда Юнги возвращается, то Джин уже ушёл, оставив Тэхена на второго воспитателя. Малыш, увидев Юнги, уже было бежит к нему, но останавливается, заметив в дверях Чонгука.       Дети переглядываются и идут навстречу друг другу, забывая про взрослых.       Юнги молча стоит у шкафчиков, не решаясь поднять взгляд. Хватает и того, что чужой запах пропитал весь коридор, впитался в самого Юнги и явно не собирается исчезать. Юнги хватает и того, чтобы видеть рядом чужие ботинки, чувствовать тепло и резкий контраст мяты и сигаретного дыма. Юнги уже собирается вернуться в группу, как за руку хватают и останавливают, вынуждая поднять взгляд.       Омега сглатывает и всё-таки смотрит.       — Доброе утро, — почти шепчет Хосок. — Спасибо ещё раз за помощь. И, извини за вчерашнее, — пальцем ведёт по щеке, внутри радуясь как ребенок, что омега не отталкивает. — Я… Не знаю, что на меня нашло…       — Ничего страш…       — Нет, — Юнги перебивают, прикладывая палец к губам. — Я не подумал. Я вообще не понял, что произошло. И всю ночь думал. Но… Понимаешь, я в самом деле не чувствую, что поступил неправильно.       Палец опускается, позволяя омеге высказать всё, что он хотел. Юнги же молчит, смотрит в карие глаза, видит в них себя, такого кардинально другого, маленького и мягкого. Хосок же возвышается, но смотрит так странно и с надеждой, что язык не поворачивается отказать. В чём, Юнги и сам не понимает. Но кивает. Просто кивает.       Хосок расцветает и улыбается, поражая множественные нервные окончания в омеге, поражая своей улыбкой и искренним облегчением.       — Тогда, — Хосок вновь берёт Мина за руку, в этот раз позволяя себе сплести пальцы, — вы не будете против, если сегодня вечером я зайду за вами? Снова…       Несколько пафосно и забавно, Юнги прыскает в кулак, но вновь кивает, изображая немого болванчика.       — Отлично. Тогда, до вечера.       Хосок смешливо целует ладонь, машет Чонгуку, которому до Чона как до лампочки, и уходит, оставляя после себя на сердце Юнги нежные ростки первых цветов. Мятежные мысли уходят, заменяются сладким предвкушением, и омега весь день светится от счастья. И чем ближе вечер, тем сильнее он начинает нервничать. Доходит вплоть до того, что всерьез думает сбежать, думает притвориться больным, думает вообще скрыться у Джина на пару дней.       Но сердце настойчиво требует попробовать, требует рискнуть и впустить хоть кого-то в свою жизнь. Сердце требует извиниться уже за своё поведение. Сердце понимает, что Хосок не «кто-то». Юнги это только предстоит понять.       Юнги и Чонгук ожидаемо остаются последними, провожают пришедшего за сыном Намджуна и ждут, когда явится Хосок.       — Чонгук, — немного нервно начинает Юнги, пытаясь отвлечься от предстоящей встречи, — а Хосок твой отец?       Малыш отрывается от конструктора и странно смотрит на воспитателя, дуя губки.       — Ну… Он мне почти как отец, — выдаёт ребёнок, и Юнги не находится с ответом, задумываясь.       Мин на самом деле думает, что Чонгук — ребёнок Хосока, так они похожи и разница в возрасте довольно большая. Тогда где его папа? Юнги не помнит обручального кольца на пальцах Хосока, поэтому не уверен ни в чем. Расспрашивать же Чонгука он считает недопустимым этически, мало ли, что в их семье происходит.       Так и изводясь на этой почве, Юнги дожидается, когда за окнами покажется знакомый мотоцикл с уже знакомым мужчиной. Они быстро собираются, и Хосок застаёт их уже закрывающими двери в главное крыло. Кидает в приветствие Чонгуку шоколадку, а сам идёт к замершему Юнги.       — Как видите, господин воспитатель, я вернулся снова за дитем. Поздно, но вернулся.       Хосок улыбается в своей привычной манере, и сердце Юнги тает, полностью забирая руль управления у мозга.       — Вижу, — приподнимает уголки губ в улыбке Юнги и позволяет Хосоку забрать свою сумку. — Но мне кажется, что для прогулок довольно поздно.       Хосок лишь усмехается:       — Если вы боитесь темноты, то напрасно, — альфа подходит ближе, касаясь горячим дыханием щеки. — Потому что я опаснее темноты.       Юнги встречается с ним взглядом и читает в нём вопрос и ту же самую надежду, и кивает. Омега давно не в том возрасте, чтобы убиваться несколько месяцев из-за первого поцелуя. В Юнги просыпается жгучий интерес, что же следует за первым поцелуем. Нет, он знает все в теории. Но ведь куда лучше постигать это на практике, не правда ли?       Правда, думает он спустя пару минут, когда Хосок отрывается от невозможно сладких губ и дышит слишком напряжённо. Правда, когда гладит кончиками пальцев по ранке под губой и сам её целует. Правда, но так мало, когда их друг от друга отвлекает Чонгук.       — Мы так и будем здесь стоять?       Оба вздрагивают и немного нервно смеются, понимая, что ребёнок всё это время был вообще-то здесь. Щеки Юнги горят от стыда и собственной забывчивости. Уши Хосока горят от пробирающего предвкушения счастья. Впрочем, Юнги хочется так думать.       — Ну, и куда пойдём?       Хосок задумчиво косится на Юнги и пожимает плечами.       — Мы недавно в городе. Я многих мест не знаю.       — А ты куда хочешь, Чонгук? — Омега оборачивается на восседающего на мотоцикле ребёнка.       — Домой, — категорично заявляет он, вызывая в старших усмешку.       — Видимо, прогулку придется отложить, — вздыхает Мин, разом выдавая все разочарование. Ну кто он такой, чтобы вставать между ребёнком и его семьёй.       Отчётливую грусть замечает и Хосок, злобно зыркает на мгновенно икнувшего Чонгука и обращается уже к самому Юнги:       — Не слушай ты этого пиздюка, свои капризы пусть при себе оставит.       Юнги спотыкается от неожиданности и возмущённо смотрит на Хосока, после переводя взгляд на нисколько не изменившегося в лице Чонгука. Понимание, что это уже привычный стиль общения, бьёт по голове битой. Юнги прокашливается.       — Почему так грубо? Он же ещё ребёнок.       — Этот ребенок даст фору даже такому наивному цветочку, как ты, — цыкает Хосок.       — Извините?       Юнги приподнимает брови и смотрит на хитро улыбающегося Чонгука. Тот разводит руками и переводит взгляд на Хосока.       — Ну если это правда, то не стоит обижаться. Могу я, — Хосок неожиданно смущается, и это выглядит настолько необычно, — называть тебя по имени?       Юнги на автомате кивает.       — Так вот, Юнги, — Хосок снова останавливается, перекатывая имя на языке и явно получая от него удовольствие, — эта мелочь мне вынесла весь мозг про какого-то там волшебного Тэхена. И поставил ультиматум, что должен сходить к нему в гости.       Юнги продолжает удивляться.       — В общем, он выдал, что ты знаешь папу этого волшебного Тэхена и явно знаешь, где они живут. И чтобы мы спокойно свалили на весь вечер, мелкий предложил оставить его в гостях.       Хосок заканчивает под аккомпанемент аплодисментов от Чонгука и беззвучно хлопающих глаз Юнги.       Омега смотрит на Чонов и понимает, что Хосок прав. Он действительно слишком наивен даже для Чонгука. Господи, ребенку едва пять лет, и уже такое проворачивает. Юнги даже представить боится, что будет, когда Чонгук пройдет тест на определение пола.       — Нууу… Я могу позвонить Джину…       Чонгук яростно кивает, предчувствуя, что его желание сбудется. Хосок лишь улыбается, пробирая Мина этой улыбкой насквозь и теплом.       Джин ожидаемо ужасается, полчаса разглагольствует на тему беспечности, моет мозг и Юнги, и Хосоку. И в итоге соглашается, стоит маленькому Тэ спуститься вниз на голоса и увидеть знакомую макушку.       С дикими воплями дети уносятся в квартиру над кафе, и Джин только вздыхает, трёт переносицу и снова поворачивается к Юнги и Хосоку, скептически оглядывает их, вытягивает шею на мотоцикл, и вздыхает:       — Мне, конечно, безумно интересно, как и каким способом это случилось, но оставлю все при себе. Юнги, вечеринка в субботу. Ты приглашен. Вход с парами, — глаза Джина сверкают, вызывая в Юнги раздосадованный вздох. — Не обсуждается. Жду тебя. Ну, и вас тоже приглашаю, — обращается к Хосоку, все также недоверчиво рассматривая прикид и пытаясь не истерить в голос.       Джин едва сдерживает эмоции, разрываясь от контраста пастельно-розового Юнги и чёрно-металлического Хосока. Джину банально страшно за друга, но обоняние говорит слишком многое, а именно то, что запахи этих двоих в идеальном балансе. И то, что уже понял Ким, этим двоим только предстоит понять.       — Ладно, за Чонгуком я присмотрю…       Наверху раздается грохот и за ним следует рёв… Чонгука.       — Или они разнесут мне дом, — бормочет Джин, поднимаясь наверх.       Юнги закусывает губу, чтобы не рассмеяться и кивает Хосоку на выход.       — Что же, — шепчет Хосок на ухо, обнимая со спины, — в организации свиданий ты никакой.       — Угу, — мягко бормочет Юнги, тлея в руках альфы. — Что ты предлагаешь?       — М, — поцелуй за ухом, — мотоцикл, ночной пикник в парке под звуки природы из моего айпада?       — Звучит, — Юнги жмурится, понимая, что Хосок запомнил все детали их встречи, и растекается розовой лужей, — волшебно. Только давай заменим парк на мою квартиру?       — Почему?       — У тебя аллергия на кошек, — Юнги плавится и позволяет Хосоку себя держать. Слышит, как альфа хмыкает ему в волосы.       — Надо Чонгуку звёзд отвесить, чтобы информацию не выдавал.       — Как-нибудь потом, — мурлычет Юнги, и Хосок соглашается, пока целует мягкие податливые губы.       — Потом…       Когда Хосок появляется на территории детсада, Юнги просит его уйти отсюда и не пугать своим видом, но по вечерам любезно открывает ему дверь своей квартиры и обрабатывает сбитые костяшки перекисью, принимая поцелуи от пропахших табаком губ.       Юнги с каждым вечером всё больше тонет в Хосоке, позволяет быть рядом и привыкает невозможно быстро. С каждой ранкой и сбитой костяшкой влюбляется сильнее, позволяя сердцу решать за себя. Оно отбивает самые невозможные ритмы только рядом с Хосоком, тот же в ответ продолжает радовать свою ванильную сладость неожиданными подарками и сюрпризами. Юнги уже все равно на свой интерес, сын ли Чонгук Хосоку. И ему стало настолько безразлично, что он сам закрывает Чону рот и просит не говорить.       — В конце концов, какая к черту разница, — шепчет Юнги в поцелуй и льнёт ближе, позволяя уложить себя на лопатки и целовать тонкую шею.       — Да никакой, — отвечает Хосок, но после все же отстраняется и говорит до конца. — Но подарок брату мне всё-таки придется купить.       Улыбается, глядя на удивление Юнги.       — За что подарок?       Омега не разочаровывает, подтверждая, что ему действительно все равно, распуская в душе Хосока цветы.       — За то, что свёл меня с самым прекрасным и сладким омегой на свете, — Хосок прижимается к виску, вдыхает поглубже.       — Дурак, — Юнги не стирает слёзы, гладит огненные волосы и дышит чистым счастьем. — А если серьезно? За что подарок?       Хосок ухмыляется привычно подло, и Юнги чувствует, что дело не чисто, но ждёт эпичного заявления.       Впрочем, оно действительно эпичное:       — По тесту на определение пола Чонгук — омега.       Юнги не сдерживается впервые:       — Ахуеть… Ведь Тэтэ…       Джин буквально вчера звонил ему и верещал в ухо, что его малыша признали альфой. Что теперь осталось дождаться только омежку, из чего Юнги вынес, что в семье Ким ожидается пополнение.       — Вот это поворот сюжета, да?       Юнги притягивает альфу ближе и шепчет на самое ухо то, от чего глаза Хосока загораются ещё большим огнём.       — Я… Сейчас отвезу свою мелкую истеричную омегу к его мелкому альфе и вернусь. Обещаю.       Юнги смеётся, глядя вслед Хосоку и надутому Чонгуку.       Понимает, что ожидание всегда окупается.       Окупается счастьем.