Молоко

Приступы кашля всегда неприятны. Ни для того, кто кашляет, ни для того, кому приходится это слышать. Особенно неприятны приступы сильного, сухого кашля. Особенно ночью. Игорь думал, что уже уснул, когда его настиг именно этого жуткий приступ до боли в груди, до остановки дыхания. Вот уже второй день не спадает температура и не проходит ужасный, чёрт пойми откуда взявшийся, кашель. Хорошо отпраздновали победу над Испанией, ничего не скажешь. - Чего?.. Чёрт, Игорь... - это был Тёма, проснувшийся от жутких звуков. Задыхающийся Акинфеев буквально давился воздухом, его грудь подбрасывало на кровати от тяжелых хрипов. И это ещё не самый страшный приступ. Артём боялся, по-настоящему боялся, что вратарь получил воспаление лёгких, но на рентгене, который был сделан днём нет ни единого признака. «Возможно, воспаление трахеи», только и сказал врач. Артём действительно испугался, когда впервые услышал этот кашель прошлым утром. Он расспрашивал Акинфеева о его самочувствии, но тот, ожидаемо, заверял, что всё хорошо и не стоит волноваться, что это просто кашель, который он получил после того как наорался вчера. Такая жалкая отмазка Дзюбу не убедила, он сам орал как сумасшедший, более того, он был готов спорить на любые деньги, что громче и больше всех вчера кричал. Когда же форвард дотронулся до лба Игоря, все слова уважаемого капитана вообще потеряли для него всякий смысл. Поднялась температура. Артём, взяв на себя роль заботливой мамочки, уложил Акинфеева в пастель, привёл штатного врача, после чего прокатился с Игорем в больницу, где в конце концов поставили диагноз трахеит, и обратно. Ну, а теперь вот вообще спал рядом с ним. На самом деле он сидел, но потом, сам не заметил, как, принял горизонтальное положение и заснул. До этого момента. Артём поднял корпус парня в вертикальное положение, заставляя последнего сесть и подложил ему под спину вторую подушку. - Тихо, тихо...не давись, дыши спокойно, слышишь? Игорь, давай... – Тёма мягко гладит его по спине, сам не зная зачем, и держит другой рукой ладонь вратаря. Артёму кажется, будто этот приступ длится вечность, хотя на деле же, он продолжался меньше трёх минут. - Как же мы тебя на ноги поставим до Хорватии… - тяжело вздыхает форвард, аккуратно укладывая Акинфеева на место и укрывая его поплотнее одеялом. - А чего меня сразу…не один я вратарь в сборной… - Чуши не неси. Один. - Дзюба, к своим товарищам по сборной нужно относиться с любовью и уважением. Ко всем. Одинаково. – серьёзно смотрит на него Акинфеев, включил, так сказать, капитана. А Артём на него смотрит с доброй усмешкой. Такой Игорь нравился ему особенно сильно. - Да нормально я отношусь ко всем. И, да, есть у нас, ясен чёрт, вратарь другой, но это же уже не ты, Игоряша. Ты – номер один для меня. И не только для меня, поверь. Вратарь только смеётся тихо на это нелепо трогательное высказывание и снова начинает кашлять. Дзюба напрягается, кажется, каждой клеточкой организма, ожидая новый приступ, но нет, это лишь остаточный ветерок от прошедшего урагана и Игорь, улыбнувшись, поднимает ладонь, как бы сообщая, что всё хорошо и не стоит так переживать. Но Дзюба не может за него не переживать. За ЭТОГО человека не может. Слишком сильно он привязался к нему, слишком крепко. Артём давно это понял, давно стал замечать за собой, что не просто относиться к капитану своей сборной, как к хорошему, опытному и уважаемому игроку, не просто как к другу, даже. Он не мог объяснить себе, что же это за странное чувство поселилось где-то в глубинке его души, оно никак не хотело раскрывать своего инкогнито. Он засматривался на подтянутое, красивое тело Игоря, на каждое его движение, залипал на него на тренировках. Своего апогея это странное чувство достигало, когда Акинфеев улыбался, даже если не ему. Эта улыбка, эта, отчего-то такая безумно манящая улыбка, выбивала землю из-под ног, завораживала. Когда же Дзюба наконец додумался, что странное чувство никогда не скрывалось, не появлялось внезапно, а было всегда и было естественно и ясно, как взгляд карих глаз номера один сборной России по футболу, ему стало страшно. Он сделал какую-то бессмысленную загадку из самого понятия этого чувства просто потому, что боялся сам для себя его признать. Сказать себе «да, любить парня это абсолютно нормально». Это не было похоже ни на животное влечение, хотя и его отголоски ощущались, ни на пресловутую юношескую влюблённость, хотя и без неё не обошлось. Это была любовь. Осознание, буквально, шарахнуло Дзюбу по голове, словно гром среди ясного неба. И всё же самым неожиданным было то, что Артём мог, осознавая всю катастрофичность своего положения, продолжать спокойно общаться с Игорем. Понятно, да? Днём ходишь тихо, мирно, веселишься, болтаешь, мячики гоняешь, а ночью тоже гоняешь, но уже не мячики, выстанывая в подушку имя своего капитана. Классно же, да? Такой расклад пугал Артёма, естественно, это же похоже на какое-то раздвоение личности, чёрт возьми. Но, пока в его действиях не было ничего опасного для Игоря или сборной в целом, Дзюбу всё устраивало. Пусть так. Главное без ущерба для окружающих. К тому же, никто ничего не знает и не догадывается. И вот, болезнь Акинфеева разрушила привычные странные будни Артёма, заставив его, как только что, приоткрыть железный занавес чувств для Игоря и, слава богу, вратарь из-за жара, или из-за собственной некой невнимательности, не заметил железный стояк форварда, который уже с середины дня чётко виден значительной такой выпуклостью в области паха на штанах, а теперь на боксерах. - Ладно тебе, Тём, ты столько на меня уже сил потратил, встану я на ноги до Хорватии, встану… - заверяет его вратарь, снова прикрывая глаза, а с губ не исчезает очаровательно смущённая улыбка. - Ты уж постарайся. Я без тебя на поле не выйду. - Даже так?! – смеётся Акинфеев, снова прикрывая рот рукой и непродолжительно кашляя. - Даже так. А ты не смейся, опять кашлять будешь. – Дзюба замолкает, но не на долго, потому что долго Дзюба молчать не умеет. – Хочешь, я тебе молока тёплого с мёдом принесу? И Игорь вновь заливисто смеётся, открывая глаза и глядя прямо на форварда. - Тём, а кто-нибудь ещё знает, какой ты бываешь заботливой мамочкой, а? - Да пошёл ты, Акинфеев! – нет, Тёма не злится, Тёма смеётся вместе с Игорем и падает на кровать рядом с ним. - А можно ещё с корицей и без пенки? – Вратарь поднимает серьёзный взгляд на парня. - Молоко? - Да… - несколько смутившись, отводит взгляд. - Хорошо… - Дзюба ласково чуть улыбается уголками губ и, потрепав капитана по голове встаёт с кровати, пока последний, недовольно что-то бурча, поправляет испорченную ночную укладку. Выходя за дверь, Артём останавливается в проёме и, не поворачиваясь, полушёпотом выдаёт: - Люблю тебя… - И я тебя люблю.