A way

Если бы кого-то из участка попросили охарактеризовать Гэвина Рида одним словом, то вместо букв пришлось б писать звёздочки. Но Ричард бы сказал, что детектив сложный. Нахальный, едкий, малообщительный и щедрый только на оскорбления с саркастичными подколами, он не вызывал желания как-либо контактировать. За исключением тех редких случаев, когда у Рида было маломальское хорошее настроение и из «Великого и Ужасного» тот превращался в «Низкого и Терпимого». — Ну, перепало небось вчера, Гэв? — всегда комментировали коллеги, на что оный всегда язвительно отвечал: — Ага, с твоей женой. Что-то не менялось. Но мало кто знал, что он просто бродил по городу полночи под свой давно составленный для таких прогулок плейлист. Снимал накопившейся стресс, если не успевал сорваться на ком-то в отделе. Давно выработавшаяся привычка. Подростком он часто уходил из дома, ибо наблюдать грызню бухающих родителей мало хотелось. Иногда он брал с собой гитару, сидя где-нибудь на холме, и отдавался музыке. Гэвин считал, что только через неё можно было передать свои чувства. Искусство для того и создано — слов и так слишком много. Гэвин считал, что слова переоценены, что лучше действовать, чем 10 минут стоять, треща о том, что ты будешь делать. Хочешь — делаешь. Не надо лишнего. Гэвин считал, что полюбить парня — это нормально. Пока за это его не стали избивать в школе, а родители не выгнали из дома. Гэвин считал, что всё наладится, закрывая дверь в комнату за статным бизнесменом, постоянным клиентом, дающим щедрые чаевые. Поэтому его передернуло в клубе «Рай» и он безумно рад, что может глупо отшутиться, свалив оттуда поскорее, ибо начинал накрывать приступ астмы. «Гребанная природа», — думал Рид, — «Кто ж, блять, ещё может придумать такой извращенный механизм? Ты задыхаешься, инстинктивно пытаешься справиться с удушьем и на миг забываешь о боли. Потом боишься возвращения удушья и благодаря этому можешь пережить горе.» — А ты знаешь, что астматики, когда у них начинается приступ, должны выйти? Даже если там, куда они выходят, меньше воздуха, они всё равно должны выйти. Это такой синдром погони за кислородом. Парадоксальный, потому что само поспешное бегство отнимает кислород. А знаешь, что в тюрьмах заключенным-астматикам тоже позволяют выходить из камеры во время приступа? Иногда в камеру гораздо меньших размеров и без окон. Но даже это действует. Потому что тут всего лишь синдром — причина в мозгу, а не в легких и бронхах, — говорил Рид своему напарнику, RK900, на перерыве, закуривая вторую сигарету. Тогда Ричард ничего не ответил, пораженный откровенностью детектива, который не вставил ни одного матного или оскорбительного слова за столь длинный монолог. Впервые за их относительно долгое «сотрудничество» андроид предположил, что крепкий орешек не так прост, как ему казалось. Пришлось менять линию поведения. Мало кто знал, что дома у копа много книг, а на работу он надевал линзы, так как испортил зрение, читая при плохом освещении. Гэвин считал, что книжки могут стать бинтом и гипсом. Гэвин считал, что нужно быть мудрей других и не показывать им этого. Гэвин считал, что даже в сети он одинок. В Интернете всё «на расстоянии вытянутой руки». Надо только знать, как вытянуть руку. Гэвин считал, что бесповоротно просрал себя. В свои года он имел всё и ничего. Он видел жизнь и смерть, радость и отчаяние, любовь и ненависть. Видел, но не чувствовал, а поэтому не верил. Никто б не смог назвать его жизнь легкой, но никто эту жизнь и не знал. О нет, он не был одиноким в общепринятом значении этого слова. Были коллеги и знакомые, любовники и любовницы. Одни даже считали себя частью его жизни, просто никто не замечал, что не знает ни о его прошлом, ни о планах на будущее. Он появился из ниоткуда, а потом уйдет в никуда… — Отъебись, ведроид с гвоздями, не нужна мне твоя помощь. Со мной всё в порядке, — пытался отвязаться Рид от назойливого напарника, который без стеснения закидывает его на плечо и уносит из бара в не понятном направлении. — Детектив, Вы пьяны. Вам нужен душ и восьмичасовой сон для нормального функционирования завтра. Рекомендую прекратить сопротивление, — отвечал Рич брыкающемуся напарнику. — Джентльмен, Вы ходите по охуительно тонкому льду! Я не хочу домой, Ричард! На хую Камски вертел я твою программу. Пусти, тебе говорят! Не лезь ко мне и в мою жизнь. Андроид всё-таки вернул домой заснувшего от усталости копа, положил на кровать и ушёл на поиски таблеток от похмелья на утро. Квартира оказалась достаточно приятной. Стены окрашены в кирпично-красный цвет, сочетающийся с темно-коричневой мебелью и паркетом. Вместо гардеробной у Рида была домашняя библиотека с огромным стеллажом во всю стену, винтажным креслом и светильником, а в гостиной аккуратно висели в деревянных рамках плакаты его любимых групп, вырезки из газет, где молодой полицейский успел засветиться, мотивационные постеры по типу «Твоё будущее в твоих руках». Ричард также ожидал увидеть фотографии родителей или друзей, как принято обычно у людей, но удивился, не обнаружив таковых. Всюду были расставлены кружки с кофе (Рич провел анализ), валялись листочки с обрывками фраз, четверостиший или готовых песен, а в углу красовались, как на пьедестале, гитары. Standard Blackout Stratocaster Fender (ограниченной коллекции) и Gibson J-200 в винно-красной отделке. Над ними были закреплены черные звукоизоляционные панели, оканчивающиеся у телевизора, но эти квадраты Малевича не ограничивались гостиной, так или иначе заполняя пустые места по дому. На диване лежал теплый плед с множеством подушек, а на спинках кресел покоились слои одежды, которые иногда встречались и на полу. Все эти мелочи RK900 для себя подмечал, формируя совершенно другое представление о личности детектива Гэвина Рида, и нечаянно заметил, что настало утро. Мало кто знал, что Рид не так сильно ненавидит андроидов, как могло показаться на первый взгляд. Гэвин считал, что человечество слишком далеко «вытянуло руку». Гэвин считал, что слишком горд, чтобы «любить по прейскуранту». Гэвин считал, что с Ричардом что-то не так. Тот слишком часто напоминал о вреде курения, слишком часто задерживался с ним допоздна, слишком часто находил поводы посетить его обитель. Но Гэвин не против. Он слишком устал быть один. — Знаешь ли ты, что глухонемые плачут точно так же, как люди, которые нормально слышат и говорят. Они издают совершенно те же самые звуки. Должно быть, плач, вызванный страданиями или радостью, был первым, что выработали люди. Ещё до того, как научились говорить, — произносил коп, обращаясь к напарнику на очередном перерыве, закуривая вторую убийственную сигарету. Тогда Ричард ничего не ответил. Ломая свою программу, пытаясь понять сказанное. Детектив постоянно что-то делал или говорил, что заставляло андроида вставать в ступор с отчетливо читающейся на его лице надписью «Error 404»; или бросаться под пули, потому что детектив так и норовит схватить её со скоростью света. Это раздражало, злило. И как же хотелось врезать непутевому копу за пренебрежительное отношение к своей жизни и за то, что вызывал сбой в программе из-за волнения. Программа твердила: «Преувеличение полномочий». Ричард отвечал про себя: «Ебись ты конём». В его коде появился вирус, имя которому Гэвин Рид, и никакой Камсперский не спасал. Он уже большой мальчик и мог признать, что, во-первых, безнадежно испорчен, во-вторых, ни за что не сможет покинуть своего человека. Мало кто знал, какие мысли приходят в голову детектива, когда он гулял по ночному Детройту под свой старенький плейлист. Гэвин считал, что любовь включает в себя страдание. И оно неизбежно, хотя бы при расставаниях. Дружба — нет. Гэвин считал, что любовь может быть неразделенной. Дружба — никогда. Гэвин считал, что любовь преисполнена гордыни, эгоизма, алчности, неблагодарности. Она не признавала заслуг и не раздавала дипломов. Гэвин считал, что не должен любить Ричарда. Самое большое — асимптотическая связь. Она должна была непрестанно приближать их друг к другу, но так и не награждать прикосновением. Поэтому Рид ловил каждый нежный и заботливый взгляд серых глаз, каждое изменение в мимике, каждую девиантскую эмоцию, каждое подрагивание губ… Гэвин считал, что его защитный механизм ломался в присутствии Ричарда. Раньше вызывающий облик должен был прикрывать неуверенность, робость, страх, комплексы или простую впечатлительность, чтобы другие никоим образом не могли задеть его, причинить боль, высмеять, обвинить в уязвленности, слабости… Сейчас же в этом нет необходимости. Но теперь то, что скрывалось за железными замками, мешало ему признаться Ричарду в чувствах. Поэтому музыка звучала особенно грустно. — Плакать надо, когда никто не мешает. Только тогда это приносит радость. Сказал когда-то Рид в один из тех перерывов, закуривая вторую сигарету. Ну, что ж… Больше не скажет. Чертов придурок так и не научился меньше рисковать на полевых заданиях. А Ричард впервые не успел — на него неожиданно напали из засады. Хм, не успел… Мало кто знал, но RK900 выкупил квартиру детектива. Ричард считал, что девиантам нужно собственное жилье. Ричард считал, что любовь — глупость. Ричард считал, что его состояние похоже на то, что люди называли депрессией. Ричард считал, что неплохо было бы завести кошку. Гэвину нравились кошки. В понедельник. Рич недавно выяснил, что он родился в понедельник. Это был опять счастливый понедельник, в который он пришёл к нему. — Нет ничего несправедливей, чем скучать по кому-то без взаимности, — звенел в ушах его голос. Ричард с ним полностью согласен. И он чувствовал как начинал задыхаться. Только вот выйти некуда. — Вдруг так тихо сделалось в моем мире без тебя.