Святая Троица

      Марио улыбался от уха до уха и весь словно светился, будто решил подменить ушедшее в отпуск солнце Петербурга. Несмотря на то, что он жутко устал после просмотренного матча, да и Чемпионата в целом, пусть даже и чисто эмоционально, Фернандес был счастлив тому, что он сейчас в этой команде. Он просто любил окружающих его людей, которые, веселясь, шли со стадиона; он любил Акинфеева, который пытался научиться говорить по-испански просто потому что петух в одно место клюнул; он любил Дзюбу, решившего сфотографироваться с Дэдпулом и пребывающего в восторге от сделанного снимка; он любил братьев Миранчуков, которые шли и шутили о том, кто из них чаще ходит налево; он любил Кокорина, обожающего подшучивать над Игорем и Артёмом, хотя зачастую и несмешно; ну и больше всех Марио любил Черышева, который сейчас пытался объяснить Акинфееву, куда в некоторых предложениях в испанском деваются личные местоимения. Фернандес был благодарен Богу за то, что всё сложилось именно так: за то, что сам Марио был из Бразилии и знал испанский; за то, что он перешёл именно в сборную России, где единственным способным разговаривать с ним человеком был Денис; за то, что Черышева увезли из России в Испанию; за то, что этот чудесный человек играл в сборной родной страны. Марио любил его всей душой, любил его игру, его речь (и русскую, и испанскую, и несколько португальских слов), его доброту и отзывчивость, его эмоции, которые так легко читались по лицу, его прикосновения, его рост, из-за которого Денис вставал на носочки для того, чтобы обнять, любил от футбольных бутс до кончиков коротко стриженных волос, любил утром, днём и вечером, а больше всего ночью, когда Денис спал на соседней кровати их комнаты. Почему-то именно сейчас Марио понял, что любит эту команду. Несмотря на все предыдущие события, сейчас он был до невозможного счастлив, правда, никому не говорил об этом — это выглядело бы странно. Поделиться этим он мог только с одним человеком и только наедине, поэтому, как только они с Черышевым остались одни в номере, Фернандес неожиданно обнял его. — Можно? — спросил он, чуть ослабив объятия, испугавшись, что, может быть, Денису это неприятно. Черышев молча обнял Марио в ответ, мягко коснулся губами плеча, по привычке целуя, и замер, уткнувшись носом в шею Фернандеса. Интересно, а Черышев вообще понимает, что сейчас сделал? Или это только Марио настолько остро чувствует каждое его прикосновение, что перестаёт думать о последствиях? — Hazlo de nuevo, por favor /исп. Сделай так ещё раз, пожалуйста/, — тихо попросил Марио, сам смущаясь своих слов и мгновенно пожалев о сказанном, потому что Денис ведь мог быть не в настроении, или устать, или хотел просто побыть один. Черышев сначала в недоумении повернул голову, пытаясь в темноте комнаты поймать взгляд Фернандеса, а потом послушно снова коснулся губами его плеча, аккуратно и почти невесомо, словно поставив опыт, целью которого было выяснить реакцию Марио. Тот глубоко вдохнул и медленно, неслышно выдохнул, чуть сильнее сжав Дениса в объятиях. Черышев понимал, что он ещё раз не попросит, что Марио всегда до жути стеснительный и пытается лишний раз не навязываться и не приставать, что исходящая от него инициатива — большая редкость, поэтому сам снова поцеловал его, только теперь в шею, где заканчивался вырез футболки. Марио его не отталкивал, лишь пытался выровнять дыхание и выразить всю свою любовь как-то без слов и без действий, просто позволяя Денису целовать его всё выше и выше, пытаясь дотянуться губами до линии челюсти и делая небольшие перерывы между поцелуями, чтобы Фернандес смог оттолкнуть его, если сочтёт нужным. Черышев не знал, почему боялся этого, ведь Марио попросил о поцелуе сам, но вдруг это было так, одноразовой акцией?       А Фернандес лишь крепче прижимал Дениса к себе, тщетно пытался ровно дышать и сам поцеловал Черышева, когда тот уже встал на носочки для того, чтобы дотягиваться поцелуями до губ. Денис ответил на поцелуй и аккуратно потянул большими пальцами футболку на Марио вверх, проводя ладонями по его животу, пояснице, рёбрам...       В номер кто-то постучал. Черышев отстранился и, разочарованно выдохнув, опустил футболку обратно​ и, отходя, слегка задрал её : — Сними, — бросил он, выходя в небольшую прихожую и включая свет. На пороге стоял Дзюба и, как только дверь открылась, быстро затарахтел: — Слушай, мне срочно нужно позвонить на ресепшн, а у меня телефон сломан, умоляю, дай позвонить!       Черышев молча дал пройти и ушёл в спальню к Марио, уверенный, что ничего у Артёма не случилось, он просто королева драмы. — Как уйдёшь, выключи, пожалуйста, свет, — попросил Денис, закрывая за собой дверь.       Фернандес сидел на своей кровати, сосредоточенно что-то печатая на телефоне. Футболки на Марио не было. — ¿Quién es? /исп. Кто это/? — не отрываясь от экрана, спросил он. Черышев подошёл к тумбочке, на которой заряжался его телефон, и взял его в руки. Все уведомления были выключены, проверять социальные сети не было ни малейшего желания. Денис на время Чемпионата прятался от своей девушки, не зная, что стоит ей говорить. С семьёй тоже общался очень мало, больше всего с отцом, который хвалил и критиковал игру. — Тёма, — Черышев со вздохом разблокировал телефон. Нахмурился, читая сообщения и отвечая на них. — Спасибо! — послышалось из прихожей, затем щелчок выключателя и хлопок входной двери, а потом быстрый топот по коридору. В номере тихо, если не считать тихих ударов пальцев об экран. — ¿Cuándo vuelas a Brasil? /исп. Когда ты улетаешь в Бразилию/? — тихо спросил Денис, нарушая паузу. — Mañana por la noche /исп. Завтра ночью/, — погасив телефон, ответил Фернандес и встал с кровати. Черышев задумался на несколько секунд, вздохнул и продолжил печатать. — Te escribiré /исп. Я буду писать тебе/*, — тихо сказал он, когда Марио обнял его сзади. Тот в ответ согласно что-то промычал и уткнулся носом в изгиб плеча, щекотя ресницами кожу и погружаясь в собственные печальные мысли о предстоящей разлуке. Денис аккуратно развернулся, окинул взглядом поникшего бразильца и снова поцеловал, не зная, как ещё выразить ту любовь и поддержку, которую он хотел бы оказать. Фернандес положил руки ему на талию, крепко сжимая ткань футболки и отвечая на поцелуй. Воздух вокруг невероятно душный и жаркий, будто бы они сейчас не в Петербурге, а где-нибудь на родине Марио в самый солнечный период. Черышева отстранился и стянул с себя футболку, оставив ее валяться на полу рядом с тумбочкой, а сам, аккуратно шагая спиной вперёд, повел Марио к кровати, коротко целуя и не отпуская его шеи.       Как только спина Черышева коснулась холодных простыней, а Марио навис сверху, собираясь спуститься поцелуями ниже, в дверь снова постучали. В голове у Марио мат на португальском, у Черышева на русском, а высказали мысль оба на испанском. Денис, уверенный, что это снова кто-то из ребят, пошёл открывать в том виде, в каком был, а на пороге оказался юноша с ресепшена, вручивший футболисту презерватив, пожелавший хорошего вечера, хотя на дворе была ночь, и ушедший восвояси за то время, пока Черышев недоумевал. Эдакий ангел-хранитель, решивший спуститься с небес ради того, чтобы секс с Фернандесом прошёл как нельзя лучше. Даже с размером угадал, охренеть.       Денис был довольно религиозным, поэтому в такое объяснение произошедшего мог бы поверить, если бы не вспомнил, что несколько минут назад у них в номере Дзюба звонил на ресепшн. Черышев убрал презерватив в карман джинс, обещал Марио вернуться через минуту и постучал в номер напротив. — Если это Денис, то Тёма просил слать тебя в жопу Фернандеса! — послышался голос Акинфеева из-за двери. Ага, то есть на самом деле ангелом-хранителем являлся Артём, а не юноша с ресепшена. — Где эта скотина? — угрожающе спросил Денис . — От тебя прячется, вроде как у Миранчуков.       Денис подошёл к соседней двери и постучал. — Кто? — зло спросил один из близнецов. — Где Артём? — Сам не ебёшься — не мешай другим, — так же зло ответил второй, а потом первый, рассмеявшись, добавил: — Мы его прогнали к Ко-ко-корину, бля-я-ять, Лёш, дай поговорить с человеком! — чуть ли не выстонав "блять", воскликнул Антон, на что получил возмущённое "Я тебе сейчас дам!". — А в каком номере Кокорин? — продолжал донимать Денис, надеясь, что Лёша не будет ему мстить.       За дверью Антон рассмеялся в ответ на угрозу Алексея: — Это я знаю, — а потом, повысив голос, ответил Черышеву. — Ко-ко-корин по другую сторону от Игоря. — Спасибо, прошу прощения за беспокойство, — улыбаясь, Денис направился к номеру Кокорина, надеясь, что Смолов не у него, а то и этих обламываться не очень хотелось Как только он хотел постучать в дверь, в номер Акинфеева кто-то быстрее молнии вошёл и быстро заперся. Даже по мимолётной тени было понятно, что это Дзюба. Черышев подошёл ко входу в номер Игоря и Артёма. — Тёма, дорогой, я не сделаю тебе больно, выходи, поговорим.       Дзюба в это время пытался открыть дверь на общий балкон, чтобы уйти к Кокорину. Акинфеев, оторвавшись от просмотра какой-то советской комедии, с любопытством наблюдал за тем, как Артём пытался разгадать сложный механизм неисправной ручки. — Игорь, ну ты разумный человек, ну дай мне по душам поговорить с Артёмом! — Не верь ему, он меня хочет убить! — драматично заявил Дзюба, залезая под кровать. — Если что, то я ушёл через балкон. — Он через балкон ушёл к Сашке, — крикнул Акинфеев, обратно откидываясь на подушки и снова включая матч. — Пиздит! — ответил Смолов из номера Кокорина, так что Игорь лишь руками развёл. Сами как-нибудь разберутся. — Артём, выходи, я тебе кое-что дам! — Пиздюлей? — Нет, блять, конфетку!       Дверь номера напротив открылась, и на её пороге появился Фернандес, решивший выяснить, что же всё-таки происходит, и с недоумением посмотрел на Дениса. — Да чего ты боишься, ты же дерёшься нормально? — спросил Акинфеев у Дзюбы, пытаясь заглянуть под кровать. — Что вы за детский сад устроили? Выйди уже и разберись по-мужски!       Артём немного подумал, вылез из-под кровати и открыл дверь. На пороге стоял Денис, а за ним, на пороге номера напротив, стоял Фернандес, оба были в одних штанах и продолжали раздевать друг друга взглядом. Гейская аура была осязаема, казалось, она вот-вот превратится в что-то материальное. Осознав, что Артём открыл дверь, Черышев, стараясь сделать это незаметно для Марио, вытащил из кармана презерватив и, не зная, что говорить, просто вопросительно посмотрел на Дзюбу. — Прости, Денис, но у нас с Игорем всё серьёзно, — с похоронным видом заявил Артём и кивнул на Фернандеса. — Я не хочу отбирать такого чудесного мужчину у Марио, будьте счастливы. — Дзюба, хватит бред нести, ты мне лучше объясни, что это. — Презерватив, — сделав самое невинное выражение лица, ответил Артём, а потом взволнованно спросил: — По размеру не подошёл? — Да я не... — Не пользуешься презервативами? — ещё взволнованнее прервал Дзюба. — Пользуюсь, но... — Неужели он сверху? — Да ты... — Он что, против? — Артём изобразил самое сочувствующее выражение лица из всех, на какие был способен, получилось настолько профессионально, что создавалось впечатление, будто Денис только что сказал, что он натурал. — Марио, неужели ты не хочешь переспать с этим замечательным мужчиной?       Фернандес мотнул головой, пытаясь понять, где ошибка: в его знании языка и неправильном переводе или же он просто не расслышал до конца. — Да у меня свои есть, в конце концов, не лезь в нашу личную жизнь! — наконец смог сказать своё слово Черышев, на что Дзюба сначала впал в ступор, а потом спросил: — То есть я могу этим воспользоваться?       Денис молча отдал презерватив Артёму и ушёл в свой номер к Марио. — Y que paso? /исп. А что случилось?/ — спросил Фернандес, закрывая за Черышевым дверь. — Thema bromeó /исп. Тёма пошутил/**. — ¿Qué me preguntó? /исп. Что он спросил у меня/? — Марио догнал ушедшего в комнату Дениса и взял того за руку, разворачивая к себе лицом. Черышев аккуратно поцеловал его, снова вставая на носочки. — ¿Me quieres? /исп. Ты меня хочешь/? — спросил он, отсранившись и поглаживая Фернандеса по скуле большим пальцем. Тот удивлённо выдохнул то ли с немым вопросом "А это не очевидно?", то ли с другим "Ты совсем совесть потерял?" и кивнул, снова целуя Дениса. На этот раз Марио потянул Черышева в сторону кровати, слегка толкнул его на неё и сам устроился сверху.       В дверь снова постучали.       От этого звука хотелось снять дверь с петель, чтобы в неё больше не стучали. Денис недовольно выдохнул и сел на кровати. — Кто там?       Тишина. Снова стук. — Кто там? — громче повторил Черышев, поглаживая внутреннюю сторону бедра Марио.       В ответ снова несколько ударов в дверь.       Денис, чисто внешне сохраняя спокойствие, выбрался с кровати и, внутренне матеря того, кто находится за дверью, открыл. На пороге — растрёпанные братья Миранчуки, в нижнем белье и c очень серьёзными лицами. Они осмотрели Черышева с головы до ног, а Лёша, понимая по стояку Дениса, что пришли они вовремя, ехидно улыбнулся: — Это месть.       Черышев закрыл дверь и тяжело вздохнул. Ну теперь им точно никто не помешает. Замок на двери щёлкнул, Миранчуки, судя по шагам из коридора, вернулись в свой номер, и Денис вернулся к Марио, уже готовому кричать на всё окружающее за его существование. Черышев наклонился, впечатывая его в кровать, и чуть прикусил кожу на ключицах, чтобы потом мягко поцеловать и спуститься поцелуями на грудь, чувствуя перебирающие короткие волосы на затылке пальцы и слушая рваное дыхание Марио. Проведя пальцами по рёбрам, прессу, талии Денис потянул ремень Фернандеса на себя, вытаскивая из петель и...       И в дверь снова постучали.       На этот раз на пороге снова стоял Дзюба. — Смазка не нужна?

***

      На утро Миранчуки, Дзюба, Черышев и даже Фернандес очень много писали в тетради для тех, кто матерится. Черчесов долго смеялся, выслушивая, в чём было дело, а потом так же долго ругал Дениса за то, что научил ребёнка (Марио) таким скверным словам. Фернандес защищал любимого, говоря, что до такого его довели Дзюба и Миранчуки, но Артём в свою очередь твердил о том, что их благодарить надо. — Ну тебя-то ладно, а этих вот за что? — воскликнул Черышев, отрываясь от тетради. Черчесов принял угрожающий вид и шикнул: — А ну пиши! Громче всех вчера матерился!       Денис послушно вернулся к тетради, а Миранчуки его проигнорировали, рассматривая Марио на предмет засосов. Нет, Черышев был не настолько палевным — следов нигде видно не было, а Фернандес лишь смущался любопытных взглядов.