***
После того, как они с Лайлой вернули талисман Черного Лондона туда, где ему и место, они вдвоем стояли на коленях в тронном зале. Келл буквально чувствовал разочарование, исходившее от короля и королевы, поэтому даже не хотел поднимать взгляд и смотреть, как в их глазах разливается неприкрытые досада и недоверие. Правители выслушали его рассказ спокойно, ни разу не перебили, а в конце Эмира задала лишь один вопрос: «Где наш сын, Келл?» Он поддался моменту и поднял взгляд на королеву. В ее глазах не было больше той теплоты, с которой она всегда смотрела на антари. Она больше не считала его сыном. Точно не ровней Раю. Ох, Рай. Внутри больно защемило, а шрам над сердцем неприятно заныл при мыслях о брате. Келл постарался как можно спокойнее объяснить родителям, что с принцем все в порядке, хотя правдой это назвать было сложно. Но маг лишь сглотнул, не в силах больше врать, и рассказал всю историю, как есть. Не скрыл ни о том, как собственноручно пронес едва ли не самый опасный артефакт к ним в мир, хоть при этом и был сам обманут; рассказал о прочих своих контрабандах, из-за которых и произошло это страшное недоразумение с черным камнем. И самое главное – выдал правду о Рае. Как его телом завладела бледная королева из Белого Лондона, как заставляла Келла передать ей талисман, иначе убьет принца. И когда антари не выполнил просьбу – воплотила угрозу в жизнь. Но история на этом не закончилась. Он поведал и о том, как пошел на самое темное заклятие, о котором маг мог только помыслить: вернул брата к жизни. «Я сделал все, что мог. Если нужно было бы отдать за него жизнь, я бы отдал. Но я смог лишь поделиться ею».***
Келл дотронулся до метки, потерявшей свой первоначально черный цвет из-за опустошения источника магии, наложившей ее, но все равно почувствовал исходящую от нее силу. Две недели старался он не возвращаться мыслями к тем воспоминаниям. Две недели не хотел он переживать вновь то, что сотворили с ним и с его принцем близнецы Даны. Но это было неизбежно. Про себя антари удивился тому, что смог протянуть так долго. Наверное, виной тому были ежедневные долгие разговоры с Раем обо всем, чем угодно, кроме самой важной темы: их связи. По глазам брата маг видел, что того эта ситуация волнует не меньше, чем самого Келла, но все, что мог делать принц, чтобы уменьшить груз вины юного чародея, это меньше об этом говорить. Стоило антари ненадолго остаться одному, как мысли галопом понеслись у него в голове. И он сразу вспомнил все, как будто парня заставили вновь пережить ту ночь. И для Келла не было пытки хуже, чем эта. Он уже устает повторять «не отключайся», на что Рай все равно никак не реагирует и уже не подает признаков жизни. В ушах гремит, Лайла пытается ему что-то сказать, кричит, а все, что слышит Келл, это тишина, ведь сердце брата не бьется. В голове лишь одна мысль: «Заклятие крови должно было сработать. Да, оно действует не сразу, но уже должно было. Почему ничего не происходит?» Они кладут тело принца на койку в келье, и девушка отступает на пару шагов назад. А он не может. Непозволительно для него отойти от брата даже на несколько сантиметров, потому антари обессилено опускается на колени рядом с кроватью. Ни одной идеи в голове, кроме как поднести окровавленную руку к ране в груди брата, надавить и произнести «Ас хасарис». «Исцелись». Не работает, как и прежде. В который раз он уже пробует? Келл сбился со счета. Внутри все съеживается от нежелания принимать действительность. Он роняет голову на кровать рядом с Райем, не в силах больше смотреть на умирающего брата. Или умершего, какая теперь разница. Лбом он чувствует холод его пальцев и ежится, а самому ему становится трудно дышать. Лайла твердит, что все кончено, но он ее не слушает, просто не может. Однажды антари уже спас жизнь принца, так что сейчас мешает? Как принять тот факт, что он позволил Раю умереть? Как продолжать жить в мире, где нет принца с его ребячеством, вечными шуточками, похождениями по тавернам и втягиванием их обоих в неприятности? Почему он, Келл, должен продолжать жить, а брат из-за нелепой оплошности должен исчезнуть? Он упорно продолжает игнорировать слова Лайлы о том, что ему ничего не изменить. Кажется, антари даже на автомате удается ей что-то отвечать. Его собственное сердце сейчас бьется за двоих с Раем, но это бесполезно. Принцу это не поможет. Или нет? В кармане плаща пульсирует черный камень, как будто чувствует желание Келла. Маг медленно поднимает голову и смотрит на лицо брата. Глаза закрыты, губы плотно сжаты, но он почти наяву слышит голос, твердо, как умеет только Рай в нужные моменты, говорящий ему «даже не вздумай». Но разве есть у него выбор? Рукой он нащупывает гладкую поверхность камня, взывавшего прикоснуться к нему с первой секунды их присутствия в святилище. Келл сначала осторожно сжимает талисман, как бы проверяя, способен ли он все еще его контролировать, но бросив очередной взгляд на мертвое тело рядом с ним, забывает о сдержанности и вцепляется в артефакт как в символ последней надежды. Чем он, собственно, и является. «Спаси его», — мысленно приказывает камню антари, чувствуя, как магия проникает в вены, разливается по телу и отдает приятным теплом, которое на самом деле жаждет заполучить контроль над магом. Он напрягается, чтобы не дать камню желаемое, но в какой-то момент испытывает такое приятное спокойствие и умиротворение, понимает правильность этой ситуации и впускает силу. Она следует по всему кровотоку прямо к сердцу мага, как будто изучая ранее недоступные территории. Сначала парень хочет противиться этому новому чувству, но вместо этого лишь подчиняется. «Моя жизнь – это его жизнь. А его жизнь – моя. Привяжи ее к моей и верни его обратно». Дым струится из пальцев все еще прижатой руки Келла к ране Рая. Камень начал подчиняться. Антари лишь наблюдает, как черный туман силы всасывается через кровь в тело брата, наполняет его, словно живительный эликсир, столь необходимый принцу в данный момент. Маг не знает, что должен испытывать в этот момент, поэтому лишь следит за процессом, как вдруг чувствует покалывание в области сердца. Первая мысль в тот миг о том, что артефакт обманул парня и не собирался помогать брату. Что он всего лишь получил контроль над антари и решил, что этого достаточно. Но боль была другой. Не похожа на ту, которая обычно сопровождает заклятия завладения телом или душой. Она была... приятной. Если бы боль могла быть такой. Но Келл все равно непроизвольно морщится, продолжая при этом наблюдать за тем, как туман не только проникает в кровь Рая, но еще и обволакивает его снаружи, оплетая словно нитями грудь принца и руку мага, прижатую к ране между ребрами. И он чувствует долгожданный стук сердца. Келл уже собирается обрадоваться, но в тот же миг становится нестерпимо больно. Вот это настоящая агония, и маг, дергаясь в конвульсиях, роняет голову на грудь брата. Он бы расплакался, если б мог. Но все, что было в его силах, ощущать, как боль пожирает его кожу, мышцы, кости, а от жара кровь едва ли не закипает. Сильнее всего горит у сердца. И в тот момент, когда Келлу уже начинает казаться, что сейчас тело разорвет, все прекращается. Он слышит вдох Рая и обессилено улыбается. А потом его собственное сердце останавливается. Вероятно, прошла целая вечность, пока он снова не открыл рот и не наполнил желанным воздухом легкие. Его движение повторяет и брат. Лайла теребит антари за плечо, что-то говорит о его потере сознания, но все внимание Келла сконцентрировано на медленно вздымающейся и опускающейся грудной клетке принца. А потом он замечает шрам. Как раз на том месте, где у него самого боль была сильнее всего во время ритуала. И он неосознанно расстегивает на себе рубашку и проводит пальцами в области сердца. Маг быстро находит линии метки и понимает, что только что произошло. — Что ты сделал? – наконец может он отчетливо расслышать вопрос Лайлы. Он смотрит на черную печать у себя на груди, затем на такую же на груди брата и со свистом выпускает воздух. Но от осознания становится не больно, не досадно, а приятно и спокойно. И пусть дальше им придется нелегко, и вряд ли брат согласится с решением антари, примет это и когда-либо забудет о жертве, принесенной чародеем. Все это не важно. Его жизнь – вот, что самое ценное для этого мира и самого мага. — Привязал жизнь Рая к своей, — хрипит Келл, продолжая касаться указательным пальцем шрама, не отводит взгляд от принца, убеждаясь, что он его не покинет. – Пока я жив, он тоже будет жить. Келл и не заметил, что все еще трогал уже бесцветную метку, которая сейчас выглядела больше как шрам, чем символ сильнейшего заклятия. Проверять ее наличие уже стало неким ритуалом для антари. Будто он боялся, что она рано или поздно исчезнет, что конечно же было невозможно. И пусть она приносила больше неудобств, чем пользы, ведь иногда Рай, казалось, специально влезал в неприятности, лишь бы сделать больно брату, но за две недели Келл уже не представлял, каково это не чувствовать принца. Эмоции, физические чувства: все было у них на двоих с момента Черной ночи. Иногда в тишине чародею мерещилось, что он даже может ощущать сердцебиение брата вместе со своим. В такие моменты он сразу вспоминал, как частенько с тоской говорил о том, что Рай ему не родной брат. Жаловался на отсутствие воспоминаний о настоящих родителях, сравнивал себя с подарком королевской семье. Никогда Келл не отрицал, что он скорее трофей, зверек короля и королевы, чем сын, хотя мало, что давало ему поводы сомневаться с искренности чувств приемных родителей. И Рай всегда выходил из себя, когда маг по неосторожности снова произносил свои пессимистические мысли вслух. — Плевать мне, откуда ты, кто наградил тебя этим твоим даром антари и всем прочим, — воскликнул как-то раз принц, указывая на черный глаз чародея. – Пусть они хоть оба будут чернее ночи, ты мой брат. Кровью родство не ограничивается. И тот день, когда ты это поймешь, я буду отмечать лично. А став королем, еще и национальным праздником сделаю. Тогда Келл лишь в очередной раз отмахнулся от слов брата, хотя и почувствовал приятное волнение, пока он произносил свою речь. А сейчас, вспоминая те моменты, он понимал, как был несправедлив по отношению к нему. Нет, он не сомневался в его чувствах, никогда не думал, что Рай может считать его не родней, а предметом коллекции. Но антари четко не осознавал, как ранят принца его слова, пока не увидел его реакцию на весть о том, что отныне их жизни связаны. Никогда еще во взгляде беззаботного Рая не было столько сочувствия и сожаления, как тогда. И это было не из-за того, что он не считал Келла достойным человеком, с кем можно было бы переплести судьбы. Ему было больно за то, что отныне брату придется испытывать все его чувства, переживать каждую негативную эмоцию вместе с ним. Мало что ли было антари своих проблем? Так теперь он должен был жить на два фронта, оберегать непутевого братца еще больше, чем раньше, лишь бы не столкнуться с болью самому. А ведь Рай даже не догадывался, как мысль о том, что они с Келлом будут иметь все чувства на двоих, успокаивала мага. Если раньше он просто понимал, что несет ответ за благополучие брата, то после получения метки он четко понял одну важную вещь: никогда он не позволит случиться с ним ничему плохому. Если что-то пойдет не так, пострадает при этом он сам, что будет немым напоминанием его ошибок. Но антари был готов терпеть, лишь бы брат жил. Дороже принца у него никого не было и не будет. И в очередной раз это подтвердилось изменениями в отношении к нему короля и королевы. Один только брат оставался на его стороне. И если Келл хоть и с тоской, но вполне спокойно переживал недоверие родителей, то поступи так с ним Рай, это бы его опустошило. И пусть после Черной ночи принц изменился, что нельзя было не заметить, стал более серьезным, рассудительным, в какой-то степени повзрослевшим, это все равно по-прежнему был его Рай. Отношения их не изменились, разве что пару раз он будто нарочно в перепалках пропускал удары, хотя раньше всегда хвастался своими превосходными боевыми навыками. Как и всем остальным, ведь это же принц. Это был немой укол Келлу за то, что поставил на кон так много. Сам антари тоже понимал, что в перемены настигли и его, что это было неизбежно. Он стал больше тренироваться в магии, ведь оказалось, что его навыков не хватает, чтобы победить куда более сильных врагов. Почти все свободное время маг проводил если не с братом, то в Цистерне, и пытался убедить самого себя, что это ни в коей мере не намекает на то, что он – узник во дворце. Он и сам не замечал, как пролетало время за его упражнениями. Вот и сейчас. Он взглянул на песочные часы и заметил, что задержался. Рай определенно будет недоволен и станет причитать половину их прогулки. Хоть что-то в принце остается неизменно. Но Келл готов был потерпеть. Если брат услышит, его завышенное самомнение взлетит до небес, а антари обязательно будет все отрицать. Но ради него он мог терпеть все, что угодно.