stay with me.

ㅤㅤㅤКим Чунмён ненавидит воду, она забрала у него самое дорогое в этой жизни. Она забрала у него сердце. Задыхаясь холодным ветром в лицо, спёртым дыханием; давясь ощущением разорванных лёгких, запинаясь за каждый камешек и ветку под ногами, Чумнён бежит так, как никогда до этого. Лишь бы успеть. Он должен. Он обещал. Обещал тысячу раз и ни один из этих разов не пришёл вовремя. Вот только теперь, теперь, может быть поздно. Если он не успеет на этот раз — не успеет уже никогда. Чанёль звонил и ни один раз, писал, пытался связаться любыми способами, а Ким? А что Ким? Он просто ошибся. Ошибся один чёртов раз, но этого раза стало достаточно, чтобы им пришёл конец. Он не мог смотреть в родные, горящие изнутри огнём, глаза. Правда Чунмён не видел, как огонь в них, огонь в самом Чанёле угасал с каждым днём, медленно, как песок сквозь пальцы. Весь мир на части. А вчера, только вернувшись из Германии, он получил письмо — маленький комочек бумажки, небрежно брошенный в почтовый ящик. Кажется, он пролежал там пару суток. Кривым, совсем не аккуратным почерком была написана лишь дата и время. Чунмёну не нужны были объяснения, чтобы понять, что это, от кого, зачем, и что значат эти цифры. Всё в один простой, крошечный миг, встало на свои места. Его предупреждали, но он до последнего не собирался, не хотел в это верить, не моет же всё зайти так далеко? Не может же Чанёль зайти так далеко? Или это сам Ким изрядно заблудился? В тот момент лишь злость ударяла по нервам, он считал, что это манипуляция, притом ужасно низкая. Просто Чунмён всё ещё не хотел принимать действительность. Пальцы сами набирали заученный, стёртый на кончиках пальцев, номер, но в ответ лишь три коротких гудка и: "Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети". Тогда сердце Чунмёна рухнуло в первый раз, как и телефон из рук, глухо ударяясь о пол. Ким так и не понял что треснуло: экран мобильного или его душа. Он выбежал на улицу прямо так, в чём был. К морю. Ветки ударяют по лицу, ушибленные места горят огнём, он почти на месте. Ну же, ещё немного, пожалуйста Чанёль, дождись. Не делай того, о чём пожалеет каждый. В горле игла стоит и металлический привкус крови, но Ким ни на секунду не останавливается, не может. Непозволительная роскошь. Слишком долго и так стоял в стороне, прятался, из тени, с горечью сожаления наблюдая за тем, как затухает его любимый человек. Как гаснет свет в Его мире. Фитиль догорающей свечи. Раньше Чунмёну казалось, что огонь Чанёля никогда не перегорит. Он выбегает на лесную опушку: холодный весенний вечер, низкий туман и высокие сосны, стремящиеся к солнцу, которого давно не было. Тогда сердце Чунмёна рухнуло во второй раз, давая новую трещину — Чанёля здесь нет. Чунмён срывается на крик, но отвечает ему лишь маревая тишина, холодный усилившийся ветер, дующий с моря, и звук волн о берег. Колени начинают подкашиваться, пальцы холодеют. У обрубка пня, в сыром от влаги мхе, Ким цепляет взглядом брошенные (оставленные специально) часы Пака. На ходу подбирая их, Чунмён выбегает на узкую вытоптанную тропинку, лицом встречая поток морского воздуха. Но ветер этот не приносит облегчения — лишь липкий груз надвигающейся бури. Чанёль, пожалуйста. Задыхаясь, Чунмён ступает на пустой, бесконечный, уходящий в серость, берег; срывает связки в отчаянии. Пусто, никого нет, лишь волны, пеной разбивающиеся об старые скалы и одинокий, пролетающий орёл над головой. На не гнущихся ногах, дыша через раз, Ким идёт к воде. Вода. . . хочется рассмеяться в голос. Вода — стихия, его сила, часть его сущности. Но если бы он только мог, он бы разверг эту стихию, клешнями вырывая из своих вен. Он никогда не просил этих сил. Никто из них не просил. Как больше не просит ощущения горячих губ на своих собственных, он лишь молит о том, чтобы эти самые губы могли сделать ещё один вдох. Только бы успеть. Шаг за шагом, песчинки бьют по лицу, попадая в глаза. Ветер всё сильнее. Этот путь кажется вечностью, но у Чунмёна есть ещё надежда, пока. . . Его словно под дых ударяют, сгибая пополам, заставляя упасть на холодный песок, выбивая весь кислород из груди, на миг, короткий, но бесконечно-длинный, всё тело прошивает дикая, нет, убийственная боль. Невыносимо: Чунмён жмурит глаза до белых кругов и прикладывает ладони к ушам, всё звенит, хочется кричать. А затем, в один момент, всё прекращается. Он снова может дышать, снова может встать. Только. . .в этой боли разбилась его надежда. Ким застеклянелыми глазами, - как у бутафорной куклы, за блестящим стеклом которой застыли слёзы, - смотрит на бьющуюся о берег пену, резко встаёт и бежит, забегая в воду по щиколотку, по колено, осматриваясь по сторонам, не помня себя, отчаянно кричит. Глотает как воздух злые слова. Эта боль, этот знак, он знает, что это, знает, чёрт подери, но не хочет верить, не хочет принимать. Потому что если примет, то мир застынет уже навсегда. Если почувствовал он, то почувствовали и другие. Но это же не правда не может ею быть. Где бы они все не были, их всегда было двенадцать: они жили, чувствовали друг-друга, нерушимая связь веками. Не может же...Чанёль не умер. Нет. Чунмён продолжает отчаянно звать до сиплого голоса, до сорванных связок. Вода в очередной раз отходит от берега, и тогда Ким может рассмотреть выброшенное только что на берег пальто. До него каких-то пару метров, Ким подходит и падает на колени, снова. И плевать, что вокруг него холодная, пронизывающая до костей, вода. Чунмён дрожащими пальцами берёт промокшее насквозь пальто. Точно, Чанёля. Воротник прожжён слегка на том же месте. Ком в горле и щиплющая влага в уголках глаз, все силы, всю душу, словно высосали, не оставляя после себя ничего, кроме чёрной пустоты. Так просто не может быть, не с ним, не с ними. В секунду ничего не стало — мир на осколки. Горячие, контрастные слёзы сами скатываются по щекам, переходя в судорожные всхлипы, в рыдания: Чунмён кричит, отчаянно бьёт кулаками по толще воды — "Верни, верни, верни мне его!", как будто это правда может помочь. Не успел. Снова. Вода убивает Огонь. Ким Чунмён ненавидит воду, она забрала у него самое дорогое в этой жизни. Она забрала у него сердце. Он так и сидит: холодный вечер перекочевал в холодную ночь, слёзы высохли, оставляя глубокую, ничем не утешаемую боль, тело бьёт крупная дрожь. Вот только согреть больше некому. Он больше никогда не согреется. — Прости, я пытался. — еле слышно, сорвавшимся голосом шепчет Чунмён, ему наплевать, что он промок весь насквозь, что сидит на мокром, грязном песке, ему вообще на всё плевать: в руках лишь синее пальто, а перед глазами улыбка Чанёля, которой он улыбался ему тогда, в последний раз. "Ты меня не простишь, и я не прощу", — сказал Пак, если бы Ким только правильно понял, правильно истолковал. Он думал младший говорит об его собственной ошибке, за которую Ким никогда не простит себя, думал и Чанёль не сможет. Чанёль и не простил, но хотел. Если бы Чунмён только знал, о чём тогда говорил Пак. Зачем он решил оставить младшего? Чунмён должен был сделать больше, должен был спасти, сделать всё, что можно, всё, что нельзя. Если бы он только мог повернуть время вспять. На дно, в пустоту, в тишину. И нет спасения. Прижимая к себе пальто, он может урвать последние обрывки воспоминаний его хозяина, скоро и они сотрутся. Чанёль ждал его, там, в лесу, потом на берегу. Он не хотел умирать вот так, он верил, что Чунмён придёт, но время шло, а старшего всё не было. Чанёль боялся, очень, от того и отчаянно, с разбега, прямо воду и об скалы, чтобы за один раз. Вода убивает слабый Огонь. Чанёль был слаб. Ким вспоминает про часы, достаёт дорогое изделие, - Чунмён сам их дарил -, открывая позолоченную крышку, из под которой вываливается маленький листочек, помятый и влажный, но даже по расплывшимся чернилам не трудно понять, что написано: "Прости меня".