Just Cared Too Much

«Я счастлив, если другие счастливы». Эти слова постоянно всплывают в голове у Чу Шучжи, словно их выжгли там — на долгую память. В них весь Го Чанчэн — постоянно стремится помогать другим. Конечно, он может ошибиться и натворить дел, но всегда старательно выполняет порученные ему задания. Даже если боится, даже если трясётся — всё равно спешит на подгибающихся ножках. Малыш Го вкладывает душу в то, что делает, пытаясь помочь всем на свете, пусть чаще всего и сам нуждается в помощи. Даже когда Шучжи ругается на него и шпыняет его, он краснеет, пыхтит, но покорно соглашается и продолжает следовать за кукловодом. Чанчэн похож на птенчика, который открыл глазки и принял за маму первое увиденное им существо — ведь Шучжи был первым, кто защитил его в открывшемся неожиданно с новой стороны мире. И теперь этот птенчик всюду следует за Чу, уцепившись за хвост (за край его длинной чёрной накидки, если быть точным). Шучжи невольно сравнивает Сяо Го со своим братом, и чем больше времени они проводят вместе, тем мягче он к нему относится. Ведь они и правда, как братья, как родственники, иначе почему сердце Чу пропускает удар, когда Чанчэн улыбается ему и послушно выполняет его указания, когда радостно сообщает, что всё выполнил?.. Губы растягиваются в улыбку сами собой, а по телу растекается тепло, разрушая ту тьму, которой Шучжи окружил себя. Застигнутый врасплох этими нежными чувствами, Чу не сразу осознаёт, что постепенно к ним примешивается ещё кое-что. Возможно, причина в том, что Чанчэн его беспрекословно слушается, будя своим покорным поведением дремавшие инстинкты доминанта, или, может быть, в его кротких взглядах. Шучжи гонит от себя неправильные мысли, но его тело реагирует на чужую послушность явно неоднозначно: его это заводит совсем не по-братски. Начальник их разношёрстного коллектива, Чжао Юньлань, что обычно видит на три метра под землю, по-хорошему должен бы блюсти порядок и целомудрие в рядах сотрудников, но ничуть не помогает, раз за разом отправляя их вместе с Сяо Го на задания с фирменной ухмылочкой, которая как бы намекает, мол, может, ты и выглядишь возмущённым для других, но я-то вижу, что тебе это нравится. И он как всегда прав. Чу адски нравится командовать младшим и отмечать, как послушно выполняет его поручения Чанчэн. Только он. Только его покорность приносит Шучжи удовлетворение, как будто тот чувствует, что суровому кукловоду нужно на самом деле. А потом несносный шеф отправляет его малыша (да, малыш принадлежит только ему!) в логово к хладнокровным ползучим гадам. Шучжи-то просто никто не спрашивал, да и не было его в тот момент — иначе он бы ни за что не отпустил Чанчэна без присмотра. Естественно, всё идёт наперекосяк: девушка и Сяо Го пропадают, реликвии похищают, бойня на свадьбе не остаётся без жертв, а девочку с магическими способностями забирает Цзю. Откровенно говоря, Чу нет до всего этого дела — его беспокоит лишь то, что Чанчэн может пострадать, поэтому он, даже не дослушав приказ Чжао, спешит на поиски пропавшего в змеином логове новичка, успев пообещать, что потом обязательно придушит Чжу Хун. Найти змей оказывается довольно сложно: они умело прячут своё жилище от чужих глаз, используя гипноз или морок. Шучжи не знает, сколько точно проходит времени, пока он, наконец, не обнаруживает змеиное поселение. Когда он видит старейшину, направившего нож на малыша Го, всё внутри холодеет на мгновение, он не собирается терять его, как потерял когда-то брата. Резкое движение — и синие нити связывают старика, отбросив его в угол комнаты, ещё одно — и Чу крепко сжимает маленькую тёплую ладошку. Кажется, Чанчэн что-то говорит и даже пытается упираться, но кукловод его тащит его за собой подальше от этого змеиного гнезда, совсем не слушая. — Чу-гэ, остановись, ты не так понял! — рука Сяо Го выскальзывает, и Шучжи испытывает острое желание схватить её снова. — Шеф приказал доставить тебя живым, а я выполняю приказы. — Старейшина не хотел причинять мне вреда, он собирался отпустить меня, и даже разрешил Чжу Хун работать у нас. Я смог убедить его. Я же молодец? Наивный дурачок улыбается, открывая белоснежные зубки, а у Чу внутри разгорается пламя. — Я пообещал вернуть тебя живым… но не обещал — в полном комплекте. Можно, например, оторвать руку или ногу… — зловеще улыбнувшись, Чу готовится напасть, как хищник на жертву, но ему мешает зазвонивший вдруг телефон. — Да? Задание выполнено. Хорошо, понял. Он кладёт трубку и видит, как Чанчэн облегчённо выдыхает. А вот это зря. Не успевает малыш Го выпрямиться, как его прижимают к дереву, сдавливая горло. — У тебя есть хоть какой-то инстинкт самосохранения? Это не простые люди. Мы все дисинцы, мы монстры, дети ночи, в нашей душе нет места состраданию, — Чу рычит, не осознавая, как тесно прижимается к чужому телу; сейчас он может думать лишь о том, что опоздай он хоть на десять минут — и младшего уже не было бы в живых, а виноват был бы он, как и тогда, с братом. — Чу-гэ, — жалобно тянет Чанчэн, коротко и часто вдыхая. — Никогда не верь дисинцам, ни одному их слову, ты понял? Шучжи наклоняется слишком близко, и между их губами остаётся лишь несколько сантиметров. Дыхание его учащается, он вдруг осознаёт, что хрупкое тело малыша сейчас полностью в его власти, и с ним можно сделать всё, что угодно. Чу заставляет себя резко отстраниться и отворачивается, находясь в крохотном шаге от того, чтобы совершить непоправимую ошибку. — И даже тебе? — звучит тихий вопрос ему в спину. — Даже мне, — кратко отвечает Чу. — Пошли, нас ждут. Уверенный в своих способностях к запугиванию, Шучжи надеется, что после такого сурового внушения младший будет держаться от него подальше, но, кажется, в мозгах у новичка логическая цепочка складывается совершенно не так, как надо. Теперь Чанчэн начинает усиленно тренироваться, радуясь любым успехам, даже самым маленьким, и эмоции, бьющие из него ключом, не оставляют Чу равнодушным. Иногда он ловит себя на том, что улыбается, слушая наивные речи Сяо Го, или гордясь, что малыш умело отбил коварную атаку. Шучжи едва успевает одёргивать себя, прежде чем это кто-то заметит. Он забывает о том, что от всевидящего ока Чжао Юньланя не скроется ничего. Взяв новое дело, шеф велит Го Чанчэну разведать обстановку на подпольных боях и выжидающе смотрит на кукловода, словно предоставляя выбор (которого на самом деле нет, ведь Шучжи не может отпустить этого ребёнка одного). Естественно, Чу идёт за ним, успевая заметить хитрую полуулыбочку усатого интригана. Вот удивительно, за время работы ему так и не удаётся раскусить Юньланя и понять, какое из лиц его настоящее: то он шутит и строит из себя клоуна, то слишком жесток и суров даже по меркам дисинцев. На Сяо Го, вероятно, наложено проклятье, иначе не объяснить, почему он постоянно попадает в неприятности, и его так часто похищают. Ладно, на этот раз Шучжи сам виноват, что слишком уж надеется на собственные силы — из-за него они попадают в смертельный ледяной плен. О себе он не переживает: никому не нужен, никто его не ждёт, но Чанчэн, этот невинный ребёнок, должен прожить долгую и счастливую жизнь со своей семьёй и любящими друзьями, он просто не имеет права умереть вот так. — Ты не повторишь судьбу моего брата, я не позволю, — хрипит Чу, укутывая парня в своё пальто и прижимая к себе, отдавая последние капли тепла. — Не засыпай, говори со мной! — Прости, Чу-гэ, я опять всех подвёл, — еле слышно говорит Чанчэн, прикрывая глаза. — Нет, нет! — Чу сжимает его ладони, пытаясь согреть своим дыханием, касаясь холодными губами маленьких пальчиков. — Прошу! Шучжи не знает, кто услышал его, ведь он успел помолиться всем известным ему богам, но электропитание в маленькой смертельной лаборатории вдруг отключают, и холод постепенно отступает. Когда Чу удостоверяется, что Чанчэн в порядке, он мечтает придушить собственными руками того, из-за кого пострадал дорогой ему человек, но получается лишь врезать Чжу Цзю, слегка удовлетворив свою жажду крови. Он наблюдает за беспомощным врагом с торжеством, как истинный дисинец, получая от этого удовольствие, и лишь присутствие Сяо Го сдерживает его, не давая тёмной натуре проявить себя. Шучжи приказывает привести Чжу Цзю на допрос, чтобы с глазу на глаз разъяснить ему, где он был неправ, но длинноволосому злодею удаётся сбежать — опять он был слишком самонадеян. После бесследного исчезновения главного врага клубок интриг запутывается ещё больше, и в конце-концов всё кончается… семейным ужином. Шучжи не успевает понять, как его впутали в это дело-дрянь: на мероприятие шеф делегирует его. Кукловод ненавидит светские рауты и всех этих высокопоставленных чиновников, но ему всё-таки любопытно, какие они, люди, воспитавшие Го Чанчэна. С первой же минуты, проведённой в высшем обществе, ему становится понятно, почему малыш Го такой неиспорченный и такой потерянный: никто не интересуется им по-настоящему, никого не волнует, что его увлекает и что ему нравится. Здесь всё решают за него. Чу молчит, не вмешиваясь в разговор, лишь наблюдает, как меняется настроение его маленького напарника с восторженного до подавленного. Его пусть небольшие, но успехи в глазах этих людей выглядят невзрачными, его действия кажутся им глупым. Будь это дисинцы, кукловод бы давно их связал и хорошенько помучил, но это всего лишь люди, поэтому он вынужден поступать так, как поступают люди: он резко встаёт, благодарит за ужин и уводит за собой послушного зайку Чанчэна, прежде чем кто-нибудь успевает среагировать. Вечерний воздух чуть остужает взбешённого Шучжи. Машина стоит поодаль от дома, поэтому у него есть время взять себя в руки, пока они прогуливаются. Сяо Го благоразумно молчит, научившись различать все оттенки настроения Чу и не горя желанием получить и от него. — Чу-гэ, не злись, — лишь дойдя до машины, Чанчэн решается открыть рот. — Они хотят помочь, я же непутёвый. И знаешь… Ааааа! Громкий вскрик разрезает ночную тишину, когда сильные руки сажают его на капот припаркованной машины. Шучжи чувствует, как только-только улегшиеся эмоции снова вырываются из-под контроля, он на грани, выдержка трещит по швам. Руки его упираются в железное покрытие в опасной близости от стройных ног, глубокое дыхание заставляет грудь тяжело вздыматься. Силясь понять, что именно его так разозлило, Чу приходит к очевидному выводу: малыш не должен слушаться никого, кроме него. Ни этих людей, ни каких-то других, он принадлежит только ему, Шучжи, и покорным он должен быть лишь для него. — Чу-гэ… — широко распахнутые глаза и приоткрытый рот Чанчэна придают ему совсем беспомощный вид. — Я готов понести наказание, только не срывайся на других. Его слова разрушают остатки самообладания: младший сам попросил, Шучжи остаётся только выполнить эту просьбу. Его губы накрывают мягкие губы юноши, рука сжимает затылок, предотвращая возможное сопротивление. Податливость чужого рта сводит с ума, срывая оковы, удерживающие зверя, не знавшего раньше тепла и ласки. Чу изучает, проникая глубже, подавляя волю и лишая сил. Ему кажется, что ещё немного — и он сможет полностью поглотить Сяо Го, сделать частью себя, лишь каким-то чудом ему удаётся почувствовать, что маленькие ладошки упираются в его плечи в попытках оттолкнуть. — Чу-гэ, что ты делаешь??! — Чанчэн переводит дыхание, когда его губы, наконец, выпускают из плена. — Так нельзя! Нас… Кратковременная передышка заканчивается очень быстро, но теперь ненасытные губы идут дальше — вдоль скулы до нежного ушка, и ниже, по тонкой шейке, где так сильно бьётся голубая жилка. Малыш Го теряется и начинает заикаться, в глазах его плещется отчаяние. — Чу-гэ, нас увидят… Чу-гэ, прошу!.. — он беспомощно закусывает губу, пытаясь удержать стон, когда мужская рука ложится на пах, мягко поглаживая. — Нет, пожалуйста! Чанчэн даже не представляет, насколько соблазнительно выглядит в этот момент, каким беззащитным и хрупким он кажется. Шучжи хочет защитить это слабое существо, но в то же время он отчаянно хочет им обладать. — Я же говорил, не верить дисинцам, ни одному их слову, — низкий голос звучит возбуждённо и опасно. — Обычно ты такой послушный, почему же именно эти слова пропустил мимо ушей? Почему готов пожертвовать собой ради других? Жестокий, рациональный и холодный, Чу лучше погибнет сам, чем позволит малышу Го пожертвовать собой ради чужих людей, которые этого даже не оценят. Да, он не умеет выражать свои чувства, произносить продуманные речи, так что он покажет это единственным доступным ему способом — первобытным, после которого Чанчэн уже точно никогда не назовёт его братом. Он снова завладевает истерзанными губами, чувствуя, как пальцы цепляются за его плечи, как неумело его малыш отвечает на поцелуй. Сильные руки справляются с застёжкой и избавляют от мешающей одежды, последней преграды, последней черты, за которой их ждёт или наслаждение, или мучение. Ладони Шучжи сдавливают узкие бёдра, прижимая горячее тело, резкий толчок делает их единым целым. Чанчэн дрожит, но лишь сильнее льнет к мужчине. Чу грубо целует его, глотая чужой крик боли, и продолжает терзать хрупкого юношу, проникая с каждым разом всё глубже. Тихие стоны лишь сильнее заводят Шучжи, он привлекает Чанчэна ближе и произносит только одно слово: — Кусай. Послушный мальчик выполняет приказ, вцепившись своими острыми зубками в тёмную шею, пытаясь передать всю свою боль. Две сущности кукловода впервые хотят одного — это хрупкое создание, которое должно принадлежать ему целиком и полностью. Толчки становятся сильнее, и по прерывистым всхлипам вперемешку со слабыми стонами Чу понимает, что не он один получает удовольствие. Ещё немного, и Чанчэн вскрикивает, пряча лицо на широкой груди, а по майке Шучжи расплывается вязкая жидкость. Он не может больше терпеть и кончает, толкнувшись в последний раз. Полуживой после пережитого потрясения Чанчэн еле удерживается на капоте, пока Чу приводит их в порядок и уничтожает следы своего падения. На его лице застыло привычное безэмоциональное выражение, но за ним скрывается целая буря чувств. Он едва успевает подхватить на руки своё сокровище, которое чуть не падает — хватит с него на сегодня. — Чу-гэ, — еле слышно слетает с искусанных губ, — я… — Тихо. Просто спи, — Шучжи укладывает парня на сиденье, пристегнув и накрыв своим безразмерным платком, и нежно целует в висок. — Потом поговорим, я никуда не денусь. Если дисинец когда-нибудь достигает солнца, даже смерть не вынудит отказаться от него.