Пленники эпохи

      — Холмс? — громче, чем нужно, позвал Уотсон из своего кресла.       — Да, говорите, — встрепенулся сыщик.       — Я спросил, не прибавить ли свет, вы же читаете?       — Простите, не слышал… — задумчиво ответил Холмс.       — Это книга вас так увлекла или что-то покрепче? — насторожился доктор, обеспокоенный отсутствующим взглядом друга, характерным для определенного состояния.       — Покрепче, — немного подумав, ответил Холмс.       — Понятно. — Уотсон решительно встал и огляделся, пытаясь найти маленький ящичек со шприцами. Он переворошил кипу лежащих на столе журналов «Стренд», снял с полки одну из папок и пошарил рукой за остальными, открыл ячейку картотеки. Ничего. Осознавая, что поиски могут затянуться, так как Холмс не только гениально раскрывает убийства, но и мастерски прячет белый порошок, Уотсон подошёл к детективу:       — Повернитесь, пожалуйста, к свету — проверю ваши зрачки…       — Мой дорогой Уотсон, осмотр ни к чему: во мне ни грамма кокаина, — отмахнулся Холмс.       — Но вы сказали… — возвращаясь в кресло, сказал доктор.       — Наши мысли — вот самый сильный яд. Они одурманивают, отравляют и разъедают мозг.       — Мир потерял в вашем лице философа, — наливая виски в стакан, усмехнулся Уотсон.       — Книга неплоха, — Холмс провёл ладонью по страницам. — Это новое издание Ф. Гальтона «Отпечатки пальцев» — важный шаг в криминалистике! С помощью предлагаемого метода легко определить личность преступника. Что же касается наркотиков, они приносят пользу только во время расследования.       — Признаюсь, ваши рассуждения несколько туманны, — Уотсон приподнял брови в ожидании логической цепочки объяснений своего друга. Холмс дёрнул уголками губ, в этом движении читалось нежелание продолжать разговор. Но детектив знал, что это только больше раззадорит падкий на загадки непритязательный ум своего биографа.       — Мир любой науки, а я считаю себя своего рода ученым, холоден и одинок, — с неохотой начал детектив. — Я могу сутками молчать, раздумывая над очередным делом, неделями смотреть в микроскоп, изучать трактаты или стимулировать мозг наркотиками, когда необходимо. В этом есть определённое удовольствие.       — Весьма сомнительное… — поднял палец вверх Уотсон. — Удовольствие умереть от голода, погребённым под томами собственной библиотеки?       — Такова, вероятно, участь любого, без остатка посвятившего себя чему-либо… Но иногда мне хочется почувствовать, что я всё-таки не стальной механизм, не машина, ощутить что-то живое рядом. — Холмс сложил руки в молитвенном жесте. — Взять хотя бы эти вечера, когда вы садитесь, раскуриваете трубку и открываете газету, быстро пробегаетесь по строчкам, откладываете её и пытаетесь вести глубокомысленную беседу на темы, далёкие от моих интересов. В эти минуты я ловлю себя на мысли, что человеческое общение, человек, а в особенности тот, который сидит напротив меня, таит больше, чем любая книга.       Уотсон слушал, не моргая. Он вряд ли мог припомнить случай, когда его друг вёл себя столь открыто и сентиментально.       — Такие сантименты притягательны, но губительны для рассудка, — продолжал детектив. — Но мне хотелось бы узнать, важно ли вам это так же, как и мне?       — Сидеть у камина с несносным соседом? — ласково улыбнувшись, спросил Уотсон.       — И все же? — прищурился Холмс.       Уотсон коротко взглянул на собеседника, оставил своё кресло и зашагал по комнате.       — Мы живём в интересную эпоху — всем и вся правит мораль, доведённая до абсурда. Приличной девушке нельзя выйти на улицу одной, для этого она заводит компаньонку. Порядочный джентльмен не должен снимать квартиру в одиночку, поэтому живёт с другим мужчиной. — Уотсон развёл руками и подошел к окну. — В обществе мы должны быть как заводные фарфоровые куклы: идеально одетыми, с безупречными манерами и бесстрастными. Даже наедине с близкими держим себя в рамках, потому что так требуют правила и воспитание. — Доктор поправил тяжёлую ткань штор. — Но ирония в том, что на самом деле никого не интересует, что происходит за занавесками, — многозначительно добавил он.       — Слава богу, они у нас достаточно плотные. Может, с улицы и не видно отрубленной головы на столе, но… — хотел было отшутиться детектив.       — Холмс, — вздохнул Уотсон, — вы знаете, о чём речь, а я понимаю истинную суть вашего вопроса. Мы несколько лет делим эту квартиру, пережили многое и стали важны друг для друга, может, даже больше, чем требует чертова мораль. Так какого дьявола, я не могу хотя бы назвать по имени того, кто мне так дорог? — сказал Уотсон и положил руку на плечо Холмсу. Тот сидел не шевелясь. — Шерлок?       Холмс вздрогнул, поднял голову и столкнулся с уверенным и немного отчаянным взглядом доктора. Он нерешительно протянул руку и накрыл своей ладонью ладонь Уотсона.       — Да, вы правы, друг мой, — коротко ответил Холмс.       Уотсон слегка наклонился, задержав взгляд на серо-зелёно-голубых — боже, каких? — глазах с крапинками цвета охры вокруг зрачков, затем аккуратно взял Холмса за подбородок и мягко поцеловал. Он ждал и желал ответного поцелуя или слова, но детектив, казалось, превратился в восковую копию себя из музея мадам Тюссо. Уотсон с горечью начал медленно отстраняться.       — Джон! — опомнился Холмс и потянулся навстречу, успев вскользь дотронуться до губ в ответ.       Уотсон выпрямился, откашлялся, но не спешил нарушать тишину. Его совесть была в смятении. Он убеждал себя, что чувство, толкнувшее совершить неблагопристойный поступок, имеет платоническую природу, краем сознания, однако, догадываясь, что им уже уготовано отдельное место в аду.       — Мы только что… совершили преступление, — понизив голос и оглядываясь на дверь, констатировал Уотсон. — Простите, если… — Доктор закусил губу. — Да не хочу я раскаиваться! — крикнул он в порыве и провёл рукой по горячему лбу.       — Поправка Лабушера от 1885 года — два года тюрьмы или каторжных работ, * — вставая, неуместно радостно процитировал уголовное законодательство Холмс. Он приблизился к доктору и аккуратно смахнул пепел с лацкана его пиджака.       — Вы ведь не пойдёте в полицию? — спросил тот, виновато глядя на друга.       — Нет, обычно она приходит ко мне…то есть к нам, — улыбнувшись и нежно погладив кожу в месте соприкосновения с усами Уотсона, ответил Холмс.