Дитя Аида

Эмпуза, если честно, не понимала смертных. Они казались ей безусловно любопытными, за ними интересно было наблюдать, соблазнять, пить полной чашей ночное удовольствие под покровом плаща Гекаты, а затем вновь уходить в Подземный мир, не вспоминая о лице сиюминутного удовольствия. Однако Эмпуза всегда возвращалась, ей не хватало жизни людей, их страсти и вечной спешки, ей нравилась их порывистость, горячность, недоверие, когда они видели очерченные алым губы, жемчуг зубов с острыми аккуратными клыками. О, как жестоко отомстила она смертному, посмевшему обозвать ее чудовищем, нарисовать неприглядный образ. Появившись перед ним в своем истинном обличье, она свела с ума недоступной, недостижимой страстью. До конца своих весьма коротких дней раскаивался тот в неприглядных словах в отношении возлюбленной, единственной, отнявшей сердце. Он проклинал Эрота, но в кои-то веки сыночек Афродиты был вовсе не при чем. Эмпуза не нуждалась в его усилиях, чтобы соблазнить кого-то. Она была хороша, демонически хороша и настолько же ненасытна. Эмпуза никогда не отрицала своей натуры, но если бы не умела ее сдерживать — разве стала бы терпеть ее в своей свите трехликая богиня? Разве стал бы защищать ее великий Аид, брат Зевса Олимпийского? О, нет, определенно. Эмпуза не понимала людей, сковывавших свою прекрасную, дикую натуру одежонками и правилами приличия, которые невыгодны всем и всякому. В Древнем мире жизнь гораздо проще — там до сих пор живут божества, там люди привыкли к их существованию и натуре. Там… Детский плач прервал размышления, дивные, медлительные, вальяжные, как воды Леты, столь редкие и несвойственные Эмпузе. На пороге одного из хиленьких домов лежал в корзинке ребенок, крохотная ручка поднималась, тискала конверт и смятое покрывальце, уже покрытое влагой и инеем. Вечно юная дева соскользнула вниз легко и непринужденно, только взвились лепестками ее темные, резкие одеяния, да растрепались блестящие кудри. Малыш, увидев бледное лицо с красными глазами, склонившееся над ним, совсем не испугался. О, как любила Эмпуза подобных храбрых смертных! А этот мальчик… вовсе не смертный. В нем течет кровь Аида, он отмечен самой смертью — разве можно не заметить этот дивный аромат? Разве можно не узнать белоснежную кожу, почти прозрачную, как лучший перламутр? Точно такой же хвалилась эта гордячка Левка, до самой смерти не дававшая Эмпузе ни сна, ни покоя. В самом деле, не мог ли Аид выбрать себе наложницу помягче нравом? Совершенно верно! По-видимому, темному божеству в самом деле надоела непокорность, высокомерие Левки, раз выбрал в следующий раз он скромную лесную нимфу вместо возмутительной, легкомысленной океаниды. Минта… Ее Эмпуза вспоминала с удовольствием, почти с таким же, как Персефону, нынешнюю повелительницу Тартара. Минта была нежна нравом и кудрями, перечно-сладка на вкус. А ее прекрасные изумрудные глаза, что были подобны лучшим драгоценным камням, глубинам океана и травам, зреющим жарким летом, породили немало од в свое время. Как жаль, что девочка так и не смогла принять Аида, не смогла отринуть живое ради того, чтобы воцариться в мертвом. Ее глаза… Эмпуза провела пальцами по пухлым щечкам, под самыми веками. О, да, это ее глаза. Как интересно переплелись две линии: Минты и Левки, два наследия Аида. Кровь не вода, кому как не Эмпузе лучше всех знать об этом! Рано или поздно она позовет, протянет нить и приведет… Женщина подняла ребенка на руки, не обратив внимания на упавшее в корзину письмо. Она и так знает, как зовут малыша, его имя высечено на лбу, прописано нитью над темными волосами. Гарри. Как долго она не утоляла свою вторую страсть? Как давно не похищала под покровом ночи невинных детей, чтобы отдать их тем, кто более достоин. Конечно, достойной всегда являлась она, достигнув двадцатилетия, мальчики становились чрезвычайно сладкими, любили свою приемную мать, но… Этот мальчик особенный. Его не убить так просто, усилившуюся кровь, пахнущую смертью не скрыть. — Что нашла ты здесь, Эмпуза? Сегодня Геката в своем привычном шествии выбрала облик мудрой зрелой женщины, соблазнительной, пышной, красивой. Тяжелые веки не скрывали блеска глаз, полные губы соблазняли и манили бессмертных, несмотря на титул и царство богини — Правительница Сновидений и Чудовищ. — Это мальчик, богиня, — Эмпуза склонилась, не выпуская ребенка, давая рассмотреть того, бодрого, любопытного, такого… очаровательно живого! — Потомок Аида. — Левка и Минта, — откликнулась с усмешкой богиня. — Так эти травы все же дали всходы, правда затерялись среди смертных. Отдай его Персефоне, давно мечтает она о ребенке, а в этом мальчике течет часть ее возлюбленного супруга. Эмпуза поклонилась, растворяясь в тенях, следуя к ближайшим вратам в Древний мир. Геката проводила ее задумчивым взглядом. У этого мальчика могла бы быть интересная, полная опасностей жизнь. Но… не Судьба. Отныне Мойры сплетут ему другую нить. Богиня посмотрела на оставленные вещи, подумала… и не стала уничтожать. Суматоха не повредит смертным, они слишком заплыли жиром, забыли, что значит — быть людьми. Подняв факел, богиня растворилась в его вспышке вместе со своими черными собаками.

***

Чего не ожидал Альбус Дамблдор, так это письма от Петуньи Дурсль, бывшей Эванс. Сестра Лили никогда не вызывала у него положительных эмоций, он даже позволил себе посмеяться над нею в далеком прошлом. Но нынешняя весть всколыхнула, заставила сердце болезненно сжаться. Дурацкая шутка! Какой еще Гарри? Директор широкими шагами преодолел расстояние от стола до сейфа, снял чары, распахнул дверцу… Его главное сокровище — кровь, взятая у Гарри Поттера, потемнела, превратилась в обычную жидкость. Мантия-невидимка перестала сиять, став обычной тряпкой. Это говорило лишь об одном — мальчик мертв. Директор схватился за голову, застонал. Как же так получилось?!

***

— Кто это?! Персефона, ничуть не испугавшись своего грозного мужа и его громового окрика, шикнула на застывшего в дверях Гадеса, прижав палец к полным розовым губам, а затем вновь склонилась над широким ложем. — Тише, возлюбленный супруг мой! Он только что заснул! — Мужчина в твоей постели, драгоценная жена моя, рождает в моей душе весьма резкий отклик. Даже если он… — Аид прошел вперед, встал рядом с богиней, — такой маленький. Персефона весело покосилась на супруга. Ее не обманешь, не спустя столетия прожитые вместе. Аид, которого она любила называть Гадесом, был вовсе не злым, наоборот, щедрым, гостеприимным хозяином. И очень… одиноким. Это одиночество увидела она, когда спустилась в Тартар впервые. И пожелала развеять его. Что бы там ни твердили обожающие сплетни и слухи нимфы, по доброй воле съела богиня Весны те гранатовые зерна. — Это твой потомок, о, мрачный Гадес. Смотри, как переплелись две ветви: тополиная и мятная. — Это… — у Аида перехватило горло. — Конечно, — опустила пушистые ресницы с поистине женским коварством и лукавством Персефона, — если ты его не хочешь, я признаю мальчика своим ребенком. Научу играть на арфе, танцевать с нимфами… вышивать… — Не бывать этому! — всколыхнулся Аид, громыхнул вновь голосом, его бронзовая кожа потемнела от мысли, каким вырастет мальчик при подобном воспитании. Как будто мало им одного Эрота, любимца Афродиты! Мальчик завозился, потревоженный, но не проснулся, однако Аид был вынужден смирить свой нрав и голос. — Я займусь его обучением. Но только… имя это… Гарри… — Нам не изменить то, что уже написано, — мягко возразила Персефона. — Это имя дали ему родители, мы не вправе отнимать у него. А поить из Леты ребенка только ради смены имени… — богиня покачала головой, заставив локоны цвета красного дерева заскользить по мраморным плечам. Аид вздохнул, вновь смирился. Он был спокойным богом, в отличие от своих братьев. — Пусть будет Гарри. Но кто принес его? — Эмпуза. — Геката… — бог подземного мира усмехнулся. — Как я не догадался! Он посмотрел на мальчика, такого крохотного в просторном ложе Персефоны, такого… нежного. Эта гладкая кожа, чуть тронутая загаром. Этот разрез глаз и цвет волос… Эта смерть, отметившая с рождения… Да, определенно, это его потомок. Его родители были друг другу предназначены самой кровью! Прикоснувшись пальцами, он мягко забрал из шрама на лбу мальчика крохотный темный сгусток. Не душа, не пойми что. Уродство — так извратить душу, искалечить ее ради… ничего? Аид отбросил комок, отослал его в сторону чудовищ Тартара. — Эвридика! Призрачная девушка, юная, в венке из цветов, появилась в тот же миг, затрепетала, опустившись на колени. — Позаботься о моем сыне! Отныне ты его няня. Лицо девушки расцвело счастьем. — Благодарю, повелитель! Оставляя ребенка на призрачных слуг, Аид утянул за собой улыбающуюся Персефону. Впервые за долгие столетия его супруга расцвела полностью, пронзенная счастьем материнства, которое не мог подарить ей он, ведь смерть так редко соседствует с Весною. Однако теперь цветение вновь придет в подземные чертоги!

***

Широкий луг полей для воинов заливал свет Плеяд, мальчик лет одиннадцати, крупный, широкоплечий, с густыми кудрями, стянутыми на затылке, размахивал тренировочным клинком. Его туника насквозь была пропитана потом, но он не отступал, заставляя отца, прекрасное темное божество, постепенно отступать. — Супруг мой, не пора ли остановиться? Богиня-мать появилась как всегда в разгар сражения и остановила его кротким взмахом изящной руки. — Матушка… — Сын мой… Гарри подставился под ласку, он не знал богини прекраснее и нежнее Персефоны, воплощения Весны и Жизни. И не считал нужным стесняться проявлять свою любовь и благоговение к ней прилюдно, пусть даже свидетелями являлись лишь души умерших давным-давно. — Гадес, пора вершить суд. Двери зала уже открыты, души жаждут услышать свой приговор, — мягко напомнила Персефона. Аид усмехнулся, его бронзовая кожа блестела, словно натертая маслом, на сильных руках вздувались вены. Гарри гордился и отчаянно жаждал когда-нибудь стать таким же, как отец. — Сегодня ты отлично постарался, сын мой, — широкая, мозолистая ладонь взъерошила волосы, отчего те встали дыбом, вызвав еще одну усмешку на жестком лице. — Поэтому, когда приведешь себя к достойному виду, я дам тебе одно задание. Цербер вновь сбежал из Тартара в мир смертных. Широкими шагами повелитель подземного мира удалился в сторону дворца. У Гарри сердце чуть не выскочило из груди, он повернулся, растерянный, ошеломленный, к матери. — Матушка, неужели это правда? Персефона улыбнулась, еще раз погладила мальчика по щеке. — Конечно, сын мой, ведь отец обещал. А теперь отправляйся в купальню! Эвридика уже ожидает тебя. Гарри с радостным смехом помчался вперед, раскинув руки, оставляя позади медленно идущую мать, спиной он чувствовал ее ласковую, полную любви улыбку. Он прокричал новость Эмпузе, что соблазняла какого-то воина на полях, та улыбнулась в ответ, гордо и насмешливо, как обычно. Духи расступались перед сыном повелителя, но он старался огибать их, чтобы никому не навредить. Матушка не любила гордецов, не замечающих посторонних. А отец учил уважать любую смертную душу, даже если ее преступления ужасны. — Эвридика, ты слышала новость! Отец отправляет меня на первое задание! Призрачная девушка, неизменно юная, светло улыбнулась. Она нашла свое предназначение, свое место — рядом с юным господином. — Конечно, разве могло быть иначе, ведь ты так усердно старался? А теперь давай-ка вымоемся хорошенько, чтобы не разочаровывать повелителя и повелительницу.

***

Альбус Дамблдор сильно сдал за прошедшие годы. Его подтачивала известная пока что лишь ему одному тайна о смерти Гарри Поттера, которого он обещал защитить. По ночам виделись ему разочарованные, злые, плачущие Лили и Джеймс, любимые ученики. За их спинами белела Ариана — еще один ребенок, которого он не спас. Праздничный ужин не радовал его, только не этот, когда выяснится правда. Гарри Поттер мертв. — Альбус! — прошипела Минерва, уже развернувшая список первокурсников и пробежавшая его глазами. — Почему Гарри Поттера нет в списках?! Северус Снейп впился взглядом в лицо старой волшебницы, но та не отводила глаз от директора. Большой зал замер, все слышали слова Макгонагалл. — Как это нет Поттера?! — Он должен был приехать! — Мы хотели с ним подружиться! Альбус откашлялся, с каждым годом камень на сердце становился все тяжелее. — Видишь ли, Минерва, дело в том, что… Внезапно удар сотряс Большой зал, послышался грохот грома. Студенты и преподаватели начали озираться в панике, когда внезапно, у дверей, распахнулась дыра в земле. Оттуда выскочила колесница, запряженная четверкой лошадей, от одного взгляда на которых становилось страшно, в голове появлялись мысли о смерти, о жертвах… — Прошу простить меня, — с колесницы спрыгнул мальчик лет одиннадцати. Роскошная, расшитая золотом туника обнажала сильные ноги, обутые в сандалии, кудри спускались до плеч. За спиной сверкал меч в богатых ножнах. Внезапный порыв ветра отвел густую челку со лба, представив миру посветлевший шрам. Альбус подскочил в кресле, сжал кулаки, не веря собственным глазам. — Гарри? Мальчик мой? Гость посмотрел на него такими знакомыми зелеными глазами, плавно развернулся, грациозно, словно всю жизнь тренировался. — Боюсь, мы не знакомы. Здесь я ищу трехглавого пса, Цербера. Тот вновь сбежал от моего отца. — Какого отца, мальчик мой? Джеймс Поттер мертв! — Мой отец — повелитель подземного мира, Аид. Ну-ну, тише, Орион, — похлопал по боку всхрапнувшего коренного жеребца мальчик. — Сейчас мы позовем твоего друга. Он сунул два пальца в рот и оглушительно свистнул, пару секунд ничего не происходило, а затем боковая дверь разлетелась щепками, в зал выскочила огромная трехголовая псина. Из каждой пасти ее с внушительных клыков капала слюна. Пес заскулил, на животе подполз к недовольно скрестившему руки на груди мальчику, хотя был намного выше и больше, картина не казалась смешной — гость излучал уверенность и мощь. — Снова сбежал? Как не стыдно! Сначала Геракла обманул! Теперь несчастного великана! Что дальше, Цербер? Ты возвращаешься со мной! Окрик прозвучал так повелительно, невозможно было ослушаться. — Гарри, мальчик мой! — окликнул директор уже вскочившего на колесницу гостя. Цербер рядом с виноватым видом скулил, не отходя ни на шаг. — Постой, куда ты? — Домой. — Но твой дом здесь, в Хогвартсе! Твои родители учились здесь… Мы можем рассказать о них! Впервые легкая улыбка тронула губы мальчика, его лицо перестало быть таким суровым, сдержанным, глаза засияли ярче весенней листвы. — Боюсь, вы ошибаетесь, старец, мои родители — Аид и Персефона. И о них я знаю поболее вас! Колесница с громовыми раскатами исчезла в темном провале, который захлопнулся, как не было его. Альбус обессиленно опустился на свой золоченный трон. Гарри не лгал — невозможно подделать мощь ребенка, признанного божествами, будущего героя, которому покровительствуют могущественные силы. Эта стать, эта сила, это поведение… Его приемные родители… Не те, с кем хотелось бы сталкиваться. Теперь он понял, почему Гарри Поттер считается мертвым. Потому что его домом отныне и впредь, до скончания Времени, является Тартар.