Это не занятие любовью, а лишь способ унизить тебя.

Дверь со скрипом закрылась, и в комнату перестал просачиваться свет с коридора, погружая все во тьму. Монома с силой закусил губу, сбрасывая с себя ремень. Снова едкие слова, снова косые взгляды, и лишь один взгляд полный ярости. Такие красивые алые глаза, но смотрят они не на него, совсем не на него. — Гребаный пидор! — подушка, что летела в Бакуго взрывается, а Монома лишь ухмыляется. Драки - обычное дело. Последствия – тоже. А все из-за селения в общие общежития. Рука медленно проникает под резинку боксерок, кончики пальцев обжигают холодом, создавая контраст. — Ненавижу тебя, сдохни! Рука медленно скользит между бедер. Абсолютная тишина, ладонь крепко зажимает рот. Он не может позволить себе издать ни звука, только не наедине с собой, только не в таком позорном положении. Резко, блондин останавливается, судорожно вдыхая. Нет, надоело ему скрывать взгляды за челкой, ревновать к Изуку, который так и норовит прижаться к Бакугоу, нет, хватит. Слишком много ночей он провел так. Парень одевается и выбегает в коридор, сдерживая капли слез в уголках серых глаз. В душе ноющая дыра, которая нитью страшной тянет к двери врага, а чувство самосохранения выключается, словно играя по правилам сердца, а не разума. Дрожащей рукой стучит. Кто угодно мог прийти, но не тот, с кем общаться противно, признаться, Нейто не был бы даже уверен, если дверь захлопнется перед его носом, когда Катсуки поймет, кто пришел к нему. А может, вовсе не откроется? Но вопреки страхам, сонный, но уже злой, Бакугоу открывает ему. — Бакугоу, надо поговорить, — неизвестно от чего алые глаза расширились больше, от впервые услышанного голосом Мономы его фамилии, а не «выскочка», или от столь странного визита посреди ночи. Мозг находится в сонливом тумане, отчего ярость в полной мере проявиться не может, и блондин пускает Нейто к себе, тихо закрывая дверь. — Бакуго… — резко хватая сильную руку, тот оглаживает холодными пальцами мозоли и полным отчаяния голосом восклицает, — полюби меня! — Монома подался вперед, пытаясь накрыть губами губы Кацуки, уже чувствуя, что смерть близка, но от его рук она не так и ужасна будет. А Бакугоу медлит, в шоке смотрит в стену, но аккуратно обвивает талию блондина, перехватывая инициативу поцелуя. Мужик он или кто? Тяжёлое дыхание, скрип кровати от двух падающих на нее тел. Одежда уже не нужна, сильные руки ловко избавляются от нее, а в уме грозным огнем сияет табличка «стоп». Руки скользят по бедрам, а губы касаются всех открытых частей, оставляя укусы и ярко-алые засосы. Приятно касаться бледной кожи, нежной и мягкой, приятно кусать ее, смотреть на следы, что остаются на ней. А где-то в подсознании пробивается здравый смысл, стараясь заглушить похоть. Бакугоу легко переворачивает блондина, рывком выгибая тому спину, дабы он послушно встал в удобную ему позу. Входит почти не растягивая, доставляя боль Нейто, а себе садистское удовольствие. Прижимаясь щекой к подушке, Монома закрывает глаза, тихо постанывая от грубых толчков сзади и боли в заведенных назад руках, что так крепко держит в запястьях Бакугоу. Катсуки рычит, закидывая голову и вбиваясь в парня сильнее, до конца, удовлетворяя ликующего садиста, что наслаждался стонами тела под ним. В сознании не мелькает имени тела, которое так легко отдалось блондину, главное, что оно приятное и податливое, а личность узнать и потом можно будет, когда туман уйдет из возбужденного сознания, и думать придется верхней головой. Отдышавшись, алый взгляд падает на партнера, который не вовремя появился и не должен был лечь под него. Отчего-то, прогонять Нейто не хочется, особенно, когда он не язвит, а лишь устало глазами хлопает, сонным серым взглядом как-то жалобно поглядывая на Катсуки, словно прося что-то, чего дать он не может. Выключая лампу, Бакугоу погрузил комнату во тьму, чувствуя, как его руку сжимает чья-то небольшая, но очень нежная ладонь, а тонкие пальцы переплетались с грубыми, мозолистыми. «Это не занятие любовью, а лишь способ унизить тебя». Монома бы поверил, если бы в отведённом взгляде была ярость, а не игра утренних лучей с алыми радужками и не было бы в глубине этих глаз чего-то такого, чего ранее Нейто даже представить не мог в спектре эмоций Бакугоу. — Я понял, — Нейто нежно коснулся губами плеча Катсуки, улыбнувшись, ибо лохматый блондин уже не выглядел тем заносчивым высокомерным парнем, а был всего лишь был сонным котенком, в чьих пшеничных волосах игрались лучики света, создавая из них жидкое золото, — я приду вечером? – в серых глазах появился страх вперемешку с надеждой, Монома быстро одевался, кусая губу. — Да, - тихое, но согласие, пробудило внутри Нейто что-то странно ликующее. Бакугоу раздраженно пил чай, слушая гул от своих шумных одноклассников. Как же они действовали на нервы, мешали сосредоточиться на сюжете книги, которую держал в руках Катсуки, хмурив брови, стараясь вчитаться в смысл. - Доброе утро, Каччан! – этот голос отвлек его потому, что прозвучал над ухом, а после рядом приземлился и сам его обладатель, - как спалось? - Отвали, Деку, - прошипел блондин, даже не переведя взгляда на не интересующего его Мидорию. - Но… - резко слова оборвались, а на шее почувствовалась мягкая подушечка пальца, - ч-что это? – заикаясь прошептал зеленоглазый, краснея. - Это не твое дело, - тело пробило током, ведь сколько ночь вчерашнюю Бакугоу не вспоминал, на мог понять, когда наглое существо в лице ученика Б-класса успел оставить ему эту яркую метку, - завались, задрот, - рыкнул блондин и встал, уходя от Изуку, который в ступоре и шоке раскрыл рот, не зная, интересно ли ему, кто поставил Каччану этот след, или просто хочется убежать и зареветь, ибо засос принадлежал не ему. Среди этих размышлений в гостиную прошел с необычайно довольной улыбкой Монома, явно слышащий весь разговор, и специально надевший сегодня свободную футболку, что открывала шею, полную следов жаркой ночи. Мидории пояснять ничего и не надо было, когда зеленые глаза заметили засосы, а после самодовольную ухмылку Нейто, который недобро сверкнул взглядом победителя в сторону Деку, скрываясь в том направлении, куда ушел и сам Бакугоу.