Его безумие, его отражение, его Мариан

Мариан, Мариан, Мариан. Всегда Мариан. Его судьба, его безумие, его отражение. Сильная, красивая, дерзкая и самую малость высокомерная. Слишком хороша, слишком идеальна. Понятна настолько, что давно стала больше, чем частью целого. Её лицо забыть невозможно, как невозможно забыть ломанно-изящные запястья. Её имя прочно поселилось в горле и не отпускает уже много лет. Он рад бы забыться, не видеть снов, не думать. Не может. Не хочет. Потому что... Мариан. Гаррету шестнадцать. Он превращается из худощавого подростка в мужчину, на него начинают заглядываться девушки. А он не видит ничего, кроме тренировок. Объясняет себе, сестре: это единственный способ отсюда выбраться, зажить как лорды. Не Мариан ли мечтала о красивом платье на прошлой ярмарке? Гаррет обещает: «мы станем сильными, мы будем сражаться. Мы будем счастливы. Пахать землю – не наша судьба.» Они занимаются вместе, отец учит обоих. Мариан магия дается охотнее, её изящные пальцы куда лучше подходят для плетения заклинаний. Он засматривается на пока ещё резкие изгибы её тела, и раз за разом обжигается, не успевая отпустить с рук молнии. Отец качает головой и говорит: «потенциал есть у обоих». Шутит: «двух таких магов равной силы ещё не видел, не уживутся вместе». Из чувства протеста они пытаются сражаться плечом к плечу. Что-то мешает, две силы схлестываются в молчаливой борьбе, хотя должны работать вместе. Откат с каждым разом всё злее, это становится опасным. Гаррет вытирает кровь с разбитого носа и понимает: надо что-то менять, потому что без Мариан не станет единого целого. Когда к ним присоединяется Бетани, он выбирает кинжалы. Тайком избивает мешки, деревья, нарывается на проезжающих мимо наемников. Пытается брать уроки у кого придется. Тащит за собой Карвера. Собирает хребтом тумаки, учится, игнорируя боль и жалость матери. Ругается с отцом: зачем взял с собой младшего? А когда он снова встает рядом с Мариан, вся боль окупается: танец огня и стали получается даже слишком правильным. В семнадцать Гаррет пытается не избивать брата на тренировках, всё ещё изучает магию, всё ещё помнит, как в тринадцать учился целоваться. С Мариан, кому ещё можно доверить такое, как не своему отражению? Помнит, как в полях подальше от дома они сыпали насмешками, пытаясь сгладить неловкость. И как впервые провалился в небеса её глаз. Гаррет пытается не смотреть в них снова. Они впервые ссорятся: Мариан кричит, что он отдаляется. Мариан его колотит, он поддается только чтобы доказать обратное. И обещает себе больше не забывать, что они всё ещё одно целое. Гаррету восемнадцать, Гаррет высок, силен и красив, а Лотеринг стоит на торговом тракте. Он нравится девушкам, они буквально вешаются на шею к завистливому неудовольствию Карвера. Гаррет влюблялся уже не однажды и даже не трижды. Страдал от неразделенной любви, изменял. Возвращается домой пьяным от чувств, шатающимся после драки, убитым расставанием. Мариан всегда не важно каким. Мариан всегда рядом. Дает советы, рассказывает о том, как впечатлить девушку, помогает тренировать подкаты и шутки. Пересказывает сплетни и секреты. Она - его самый лучший шпион в женском лагере. У Гаррета есть друзья, у неё – те же самые. Она ругается как парень и всё равно остается женщиной. И шутливо не понимает, почему он до сих пор не выбрал Одну-Единственную. Неуловимо другая Мариан пьет с ним на крыше сеновала, глядит на звездное небо и делится переживаниями. Плачет редко, но в такие моменты Гаррет готов убивать тех, кто делает ей больно. Тех, кто делает хорошо – тоже, но об этом никто не узнает. Он всегда подставляет плечо для слез и разделяет радость. Неумело переплетает растрепанную косу. И тоже шутит: «где твой Тот Самый, сестрёнка?» После драк Мариан промывает его ссадины. После стычки с разбойниками – раны. Когда Гаррету особенно больно, она с озорной улыбкой кровью рисует на одинаковых носах алую полосу: ещё повоюем, братец. Он следит за изящно-ломанными движениями её рук и кивает: повоюем. После расставаний Мариан собирает его разбитое сердце парой фраз про «судьбу, ждущую вдалеке» и легким поцелуем в щеку. Гаррет пару раз лечит её вылазкой в поля и хорошей тренировкой. И старается не вспоминать детские поцелуи в траве. В девятнадцать он понимает, что всё это ненормально, что так не должно быть. Что скрывать чувства за близостью брата и сестры получается всё хуже. Мариан становится красивой женщиной. Настолько, что Гаррету душно от одного её присутствия, а после каждой улыбки в груди разрывается сердце. Потому что судьба распорядилась, чтобы Мариан не стала его. Потому что быть вместе – неправильно. Гаррет не может больше смотреть на её губы, скулы, руки – на всю Мариан. Начинает срываться на окружающих. Каждого её ухажера встречает со злым раздражением. Она обижается, он знает: в глубине души Мариан понимает. Отец просит не защищать сестру так яростно, говорит, что она умная, не ошибется. Гаррет кивает: нет никого лучше Мариан. Теперь он всё чаще покидает Лотеринг, охраняет проезжающих торговцев, подрабатывает мелкими заказами. По вечерам топит бушующие чувства в выпивке. В компании таких же полунаёмников никто не замечает происходящего. Всё кончается, когда Гаррет до полусмерти избивает проезжего дворянчика, не в силах слушать хвастовства о прошлой ночи с Мариан. В пьяном угаре срывается на пытающегося вмешаться Карвера. Синий лёд её глаз бьёт больнее магии. Три месяца до двадцати, вина давит слишком сильно, но куда сильнее – желания. Гаррет пытается забыться, отвлечься, не портить жизнь своей Мариан. Уезжает в Денерим, объясняет себе, отцу: «на заработки». Безуспешно пытается влюбиться, неизменно остается один после первой же ночи, а то и раньше. Слывет в квартале последней сволочью, не сразу понимает, почему. Когда наконец доходит, надирается до беспамятства: каждый раз с другой женщиной он зовёт сестру по имени. Гаррет спускает в борделе треть жалования, ему без разницы кого трахать, он платит золотом только за то, чтобы закрывать глаза и не скрываясь шептать: Мариан. Она приезжает к нему в двадцать. Просто вламывается в съемную комнату, выгружает на стол трехдневный запас выпивки, поздравляет: «с днём рождения, братец». Пока Гаррет гадает, как его разыскали, Мариан вскрывает вино. Он вспоминает: в ломаных линиях изящных запястий кроется настоящая сила. Когда женщина прислоняется к стене лопатками и подносит к приоткрытым губам бутылку, Гаррет снова не может дышать и двигаться. А она невзначай расплетает косу. Через полчаса он буквально вываливается во двор. Крутит ворот, макает голову в колодезное ведро, тщетно пытаясь напомнить себе, что всё это – неправильно. Что Мариан – его сестра, а не... Мысли взвиваются ворохом пламени, когда Гаррет понимает, зачем она приехала. По возвращении его встречает насмешливая улыбка, он отвечает шальным безумием. Гаррет больше не боится потерять себя, смотрит в бездонную синеву глаз своей Мариан, и благодарит судьбу за такую женщину. За свое отражение. Забирает из её рук бутылку, опустошает оставшуюся треть. Не потому что боится. Потому что хочет острее чувствовать. Последний глоток вина он отдает с поцелуем. И реальность сжимается до алых искусанных губ. До совсем не детской близости, до жесткой стены под лопатками Мариан. Она путается пальцами в его мокрых волосах. Плавится под его руками, и это – лучше тысяч ночных фантазий. Их связь всегда была сильнее, чем просто брат-сестра, но сейчас она достигает своего апогея. Гаррет чувствует собственные прикосновения к её коже, и её – к своей. Конечно же, не запоминает, как избавляется от одежды, как оказывается на кровати. Мариан удивительна даже на грубых простынях дешёвой комнаты. Гаррет ловит губами золотистые блики свечей на её коже, целует веснушки на плечах, растворяется в одном на двоих наслаждении. Жаркий воздух лириумом течет по коже, мурашками пробегает по лопаткам. Гаррет спускается ниже, отстранённо изучает языком слишком красивую грудь. Мужчина привычно не торопится, женщина привычно позволяет обладать собой. Неправильность останавливает, срывается с пальцев почти настоящими молниями. Что-то идет не так, взгляды сталкиваются. В небесной лазури отражается янтарное понимание: им не нужно быть разными. Через мгновение Гаррет пытается быть так близко как может. Чувствовать её всем телом, не пытаться обладать, но сливаться в единое целое. Тонкие пальцы до боли впиваются в кожу, желая того же самого. Не перестает целовать, отказываясь верить, что ему не привиделось, что перед ним не демон желания. С ним Мариан кажется впервые в жизни позволяет себе быть больше, чем просто женщиной. Гаррет чувствует шальное безумие в каждом её движении, позволяет впечатать себя спиной в грубые простыни, и захлебывается стоном, когда она берет в рот. Он готов умереть прямо сейчас, только чтобы алые губы не исчезли как все ночные фантазии. И Мариан это чувствует, кольцом сжимает пальцы, не дает кончить. Сама вздрагивает от разделенного на двоих желания. Гаррет приходит в себя не сразу, осознает – только когда нависает над Мариан, ведёт языком ниже острой линии челюсти. Входит как-то слишком естественно. И задыхается, уничтоженный её хриплым «Гаррет». Бешеный пульс отдается в висках, не понять – её или собственный. Она подается навстречу, просто лежать для неё невозможно. Он собирает пальцами длинные волосы и берёт её почти зло, хотя сам – отдаётся. Мариан выстанывает что-то нецензурное, цепляется ногтями за лопатки, прося продолжать. И Гаррет снова проваливается в одни на двоих ощущения. Поцелуй горит на искусанных губах, как на собственных, он не в силах оторваться, он теряется в её жадном взгляде. Молит судьбу, чтобы это продолжалось вечно. Не продолжается. Гаррет выходит за секунды до финала, когда Мариан протестующе упирается в рёбра. Заменяет себя рукой. На член тут же ложатся тонкие пальцы, ласкают не хуже, чем плетут заклинания. Одного этого хватает, чтобы унестись за пределы восприятия, содрогнуться от жесткой требовательной ласки. На пике он громко, не скрываясь стонет: Мариан. Успевает услышать такое же: Гаррет. Они возвращаются в Лотеринг через несколько дней. Гаррет отшучивается: «нашла, вернула непутевого братца». Всё становится проще и одновременно сложнее. Мариан снова пьет с ним на крыше сеновала. А ещё – стонет его имя: далеко в полях, под солнцем и звёздами, в золотом мерцании свечей – как получается. Гаррет совершенно счастлив. Гаррету двадцать два. На руках у Мариан умирает отец, они остаются вдвоем. Взрослая ответственность давит на мужские плечи чуть больше, но тяжело обоим. Мариан рыдает у него на груди поздней ночью, когда остальные забываются сном, Гаррет не скрывает коротких злых слёз. Становится понятно без слов: слабыми теперь можно быть только вместе. Снова, как в тринадцать доверять можно только своему отражению. На следующее утро Мариан обрезает волосы. Он смотрит в зеркало как на лицо падает непослушная челка, а потом пачкает пальцы в румянах и рисует красную полосу на её носу: ещё повоюем, сестрёнка. От детского жеста почему-то становится легче. В двадцать три уезжает Карвер. Гаррет смотрит на Мариан и понимает, что вырос не только брат. Что им теперь не до влюбленности. Что они слишком равны, чтобы делить постель как мужчина и его женщина. Как говорил отец: не уживутся вместе. Уживаются, и ещё как: остаются друзьями, но не возлюбленными. Потому что иначе не будет единого целого. Связь от этого только крепнет. Редкие ночи, когда Мариан стонет его имя, Гаррет ценит особенно сильно и знает: вот теперь правильно. Вот теперь так, как должно быть. Гаррету двадцать пять. Он спускается на пристань Киркволла, рядом с ним – Мариан, его самый надёжный друг и напарник, сестра и любовница. Гаррет сжимает изящные пальцы и точно знает: они будут сражаться. Они будут счастливы. И пусть судьба катится к демонам.