Либо ты, либо я

POV Максим - Сонька, встречай нас, мы пришли, - прибавив звука, оповещаю я из прихожей, где мы с Самойловым теснимся, зайдя в квартиру. - Какие ещё «мы»? – недоуменный и немного недовольный голос сестры приближается по коридору из кухни, и спустя секунду из-за угла выглядывает её чуть взлохмаченная голова. – А он что здесь делает? – сделав пренебрежительный акцент на «он», интересуется Сонька. - Я был милостиво приглашён к вам на борщ, - мурлыкает донельзя довольным голосом Самойлов и, разувшись, по-хозяйски заходит на кухню, не дожидаясь меня. Бесцеремонность – его второе имя. - Ну, садись за стол, раз приглашён, - бормочет сестра себе под нос, торопливо пытаясь привести свой внешний вид в порядок. Сразу видно, что гостей она не ждала. - Сонь, ты извини, что не предупредил, - чмокаю сестру в щёку, на секунду перехватив за талию, не дав ей вновь закрутиться волчком по кухне, на что она кивает и ласково улыбается. Не злится, и слава Богу. Присаживаюсь за стол с другой стороны, напротив Кирилла, и меня обдаёт ощущением дежавю. Такое уже было. В тот раз, когда он впервые оказался в моём доме. Тогда он сказал Соньке, что будет на моей стороне. Прошло не больше месяца, а такое ощущение, что это было давным-давно. Кирилл в ответ на мой задумчивый взгляд улыбается, широко, белозубо, совершенно обезоруживающе. «Нельзя быть таким привлекательным при таком скверном характере», - талдычу я самому себе, а всё равно нет-нет, да брошу на него заинтересованный взгляд. Собственно, почему бы и да? Я ведь ему нравлюсь, значит, могу пялиться, сколько хочу. Боже, откуда у меня такие бредовые мысли в голове? Тарелка борща с хрустящей корочкой хлеба была уничтожена Самойловым в один присест, так что Соньке пришлось наливать ему добавки. За окном сгущались сумерки, хотя время едва-едва прокралось за пять часов вечера. - Итак! – со звонким шлепком приземлив свою руку на столешницу, провозглашает Самойлов, привлекая всеобщее внимание. – Есть предложение пойти прогуляться и немного поваляться в снегу. - Мне надо работать, - виновато жму плечами, как будто мне действительно жаль, а внутри грызёт червячок, говоря, что мне на самом деле жаль и пошла к чёрту моя бравада. - Эх… Ну, ладно. Тогда я в душ, - вставая из-за стола, Кирилл благодарит Соньку за вкусный не то обед, не то ужин и просит её выдать ему какое-нибудь полотенце. А я решительно ничего не понимаю. Раз он собрался идти в душ, значит… Значит, он вознамерился остаться ночевать в моём доме? А не много ли он себе позволяет? - Ты что, решил остаться на ночь? – язвительно интересуюсь в широкую спину, на что парень оборачивается и одаривает меня не менее едкой улыбкой. - Ну, да. А что, нельзя? Боишься за свою честь и невин… - закончить он не успевает, болезненно ойкнув от моего внушительного тычка под рёбра. - Рот закрой и иди в заплыв, тюлень, - недовольно шиплю и в ответ натыкаюсь на довольные-предовольные, совершенно невозможные зелёные глазищи этого чудовища. Боже, дай мне сил. - Ты уже закончил? – слышу удивлённый голос сбоку от себя и поворачиваюсь, отрывая глаза от экрана. Взгляд (нахальник!), как назло, останавливается на обнажённом чуть влажном торсе, по которому скатываются редкие капли воды, капая с кончиков мокрых волос. Кадык непроизвольно двигается вверх-вниз при виде такой картины, и мне остаётся только надеяться, что я не слишком громко сглотнул мгновенно образовавшийся в горле ком… Чего? Возбуждения? Желания? Чушь это всё. Полная. - Закончил, - голос предательски хрипит, и это невозможно не заметить, нереально не различить в нём жирный подтекст. – Это всего лишь небольшая газетная статья про моллюсков. - Я прочту? – вроде бы и спросил, а вроде бы и моё разрешение ему не сдалось. Усаживается наглой, прикрытой только махровым полотенцем задницей на диван возле меня и пытается рассмотреть что-то на экране. Открываю ему переведённую статью, а сам, от греха подальше, срываюсь тоже в ванную. Мне нужен душ. Желательно холодный. Нет, ледяной. Сонька, предательница, закрылась в своей комнате и сидит там тише воды, ниже травы, не желая мне помогать. Ну, сестра называется! Я тебе это припомню. В душе я торчал дольше положенного, хоть и не позволил себе передёрнуть на светлый образ самойловского торса. Блин, так нельзя! Какого хрена в моём зале сидит полуобнажённый идеал мужчины, которому я, вроде как, «нравлюсь», который собственноручно запорол мне три года жизни и который хрен знает, чего от меня хочет? Какого, спрашивается, чёрта? Я, в отличие от некоторых, полуобнажённым себе не позволял из душа выходить. Накинул домашнюю футболку и шорты и пошлёпал босыми ногами в зал. Самойлов сидит, пялится в мой ноутбук, смотря какие-то видео на YouTube, так и оставшись в одном полотенце. - Макс, дай, во что переодеться. Не хочу спать в джинсах. «Спи без них!» - заорал в голове чей-то чужой, явно не мой и совершенно очевидно обезумевший голос, но я лишь вежливо прокашливаюсь и, порывшись немного в шкафу, отдаю парню всё те же шорты, что и в прошлый раз. Самойлов, снова не сильно заморачиваясь, сбрасывает полотенце, на секунду заставив меня перестать дышать, моргать и вообще производить хоть какие-либо жизненные функции, и, не отворачиваясь от меня, натягивает шорты на голое тело. Я его ненавижу… - Я тут фильм прикольный нашёл. Давай посмотрим. Я приземляюсь на диван поодаль от него, не желая даже кожей случайно почувствовать жар его тела, потому что иначе… Иначе! Я. Не. Сдержусь. «Прикольный» фильм оказался из разряда псевдоисторических, но для нас вполне неплохо оказалось скоротать вечерок под него. Самойлов думал, что незаметно придвигается ко мне миллиметр за миллиметром, но это было, увы и ах, очень заметно, так что я так же ненавязчиво раз за разом отстранялся. После финальных титров я, притворно зевая, предлагаю завалиться на боковую. Кирилл равнодушно пожимает плечами и беспрекословно помогает мне разобрать диван, постелить простынь и по-братски разделить постельное бельё. Я по привычке ложусь ближе к стене, но на этот раз не спешу отворачиваться от парня, просто лежу и пялюсь в потолок, пока он выключает свет и ложится с краю. - Доброй ночи, - не то желает, не то спрашивает Самойлов, повернув ко мне голову. Я это скорее чувствую, чем вижу. Даже, кажется, до плеча донеслось его тёплое дыхание. - Доброй, - бросаю в ответ без энтузиазма и всё-таки отворачиваюсь лицом к стене. Сил моих нет. Несколько минут мы лежим в напряжённой густой тишине, а воздух такой тяжёлый, что, кажется, его можно трогать руками. Тишину разбавляет, как ни странно, Кирилл: - Ты подумал над моими словами? – неловкость в его голосе такая надломленная, почти осязаемая. И я впервые за все годы нашего нелицеприятного знакомства понимаю, что ему страшно. - Подумал? Шутишь? Я всю голову себе сломал, - смеюсь неловко, хотя смешок вырывается только один, какой-то совсем скупой и неуместный. Он не обременяет меня словами, просто хватает за плечо, разворачивает к себе и, приподнявшись на локтях, вклинивает одно колено мне между ног, чуть наваливаясь. Шепчет в самые губы: - Ты ведь хочешь меня, - ехидный внутренний голос охотно ему поддакивает, но голос разума всегда важнее. - Я слишком много рефлексирую? – позволяю себе на долю секунды этот испуганный, растерянный шёпот. Кажется, что я вот сейчас лежу перед ним, как оголённый провод, а он в любой момент может взять и перерезать меня. - Есть немного, - хмыкает иронично и, склонившись ближе к губам, выдыхает. – Можно мне тебя поцеловать? - Знаешь, я парень, - в темноте мне всё же удаётся уловить его немного растерянный взгляд. – В том смысле, что со мной можно и не церемониться. Слышу, как он шумно вздыхает от нетерпения. И моментально присасывается к моим губам, как будто они – последний оазис в бескрайней пустыне. Он меня буквально выпивает, вклиниваясь коленом всё настойчивее, пока не касается им чуть возбуждённой плоти под тканью шортов. Когда он прерывает поцелуй, чтобы нормально взобраться на меня, я из последних сил выдаю последнюю осмысленную фразу, служащую защитой: - Ты говорил, что я могу тебе доверять. - Ну да, - склоняется он надо мной, нависает грозовой тучей, грозящей принести с собой шторм и смятение. - Наслаждайся доверием, - «пока можешь» - хочется добавить, но я молчу. Даже сдерживаюсь, чтобы не прикусить губу по глупой привычке, иначе он заметит. Он приникает поцелуем снова, коленями раздвигает мои ноги, прижимается пахом к паху, и я чувствую его бешеное возбуждение. Руками шарю по его спине, надавливаю на лопатки, заставив прижаться живот к животу, едва не застонав в голос от удовольствия. В голове бьётся только позорное «наконец-то». Стыдно до чёртиков, но настолько невыразимо приятно снова ощущать это почти забытое чувство. Как мужчина, большой, тяжёлый, с терпким запахом, жёсткими руками и чуть колючим подбородком, прижимает тебя к кровати. Обдаёт тебя своей энергией так, что хочется не менее пылко ему отвечать. Это невозможно терпеть. Я практически срываю с Самойлова его дурацкие шорты и льну к плоти, прижимаюсь своей. Хочется закричать от восторга, хочется закрыть глаза и увидеть под веками цветастые всполохи, но нужно держать себя в руках. Кирилл обхватывает оба наших члена своей ладонью и, надрачивая, начинает ещё и толкаться. Старенький диванчик натужно скрипит под нами, и я царапаю спину этого неугомонного, приводя в чувство. «С ума сошёл? Не ёрзай, Сонька через стену!» - шепчу едва различимо, но он понимает, кивает немного напряжённо, явно желая большей свободы действий, продолжает водить шершавой ладонью по стволам. В паху уже так мокро, сладко, что хочется… Хочется! Если не завалить его, жёстко поставить в коленно-локтевую и отыметь, то хотя бы самому поддаться, раскрыться, дать ему всё, чего он хочет, что бы это ни было. Но нельзя! Не хочется думать, что я готов расплыться лужей желания и похоти перед Самойловым только потому, что у меня давно (очень давно) никого не было. Но не хочется и думать, что дело именно в нём. А дело в нём, чёрт возьми! Он выедает мне весь мозг своими поцелуями, вылизывая меня едва не до гланд. Я чувствую, как он напрягается и из последних сил сдерживается, чтобы не толкаться бёдрами навстречу движениям руки, чувствую, как пульсирует его член, плотно прижатый к моему. Ноги дрожат, становятся ватными, разъезжаются в стороны. Я даже не сразу чувствую, что сам кончаю, только на периферии сознания улавливаю едва слышный стон Кирилла и затыкаю ему рот ладонью, которую он не преминул растерзать своими губами. Он валится на меня, обессиленный, а мне никогда в жизни, кажется, ещё не было так хорошо, как сейчас, когда меня придавливают к матрасу восемьдесят с лишним килограммов чужого веса. Между ног липко, надо сходить в душ, но у меня под веками до сих пор пляшут салюты, а горячее дыхание Самойлова бесцеремонно врывается в ухо. - Ты мой, понял? – хрипит он мне и больно кусает в шею, оставляя на ней помимо укуса несколько засосов. Собственничество? «Да-да, я твой!» - восторженно вопит внутри тот обезумевший голос, но я молчу. Хочется уснуть и никогда больше не просыпаться, потому что в груди так тепло, так вдруг тесно, что даже не хочется, чтобы это состояние когда-либо уходило. Я не заметил, как мы заснули, но Кирилл, похоже, долго ещё с меня не слезал. Утром я не без удовольствия нашёл на теле парочку красноречивых синяков, не желая высовывать носа из-под одеяла. Пошарив рукой по дивану, я не нашёл Кирилла, и сердце пропустило удар. Ушёл? Я даже испугаться не успел, как это чудовище, щуря свои невозможные зелёные глазищи, вплыло в проход с двумя дымящимися чашками в руках. Он поставил их на компьютерный столик на колёсиках, подвинув его к дивану, и сел на край, похлопав рядом с собой, мол, садись давай. Я, закутавшись в одеяло, не желая терять последние крупицы тепла, подполз и сел рядом, беря в руки кружку. Кирилл жрал меня глазами и не краснел, а я медленно переваривал, что значит его «ты мой». - Мы же теперь встречаемся, да? – этот голос, полный надежды и в то же время опасливости, ждущий отказа, но надеющийся на согласие, на секунду сбил меня с толку. Но мгновением позже заставил улыбку расцвести на губах.