epiphany

Темнота - их друг. Каждый день в мрачном коридоре склада мелькали две тени. Одна - та, что не по своей воле оказывалась в захлопнувшейся клетке раз за разом, но постоянно выбиралась оттуда, выпархивая на свободу. Вторая - та, чье имя покрыто неизвестностью, чьи планы не разгаданы, и что, кажется, никогда не была в клетке. А если и была - ее время там составляло несколько секунд, пока беспристрастная маска вновь не ляжет на лицо, ведь такие боги, как он, не показывают эмоций. Но один день изменил все в другое русло, лишь неверный шаг - упадешь в бурный пенистый поток. Дазай же лаврировал на краю обрыва, без опаски выставляя ногу в сторону, распахивая руки навстречу буйному ветру, улыбаясь с вызовом. – Если мы не найдем лазейку, нас убьют, - покачал головой тогда Куникида, серьезно, с каплей паники в глазах рассматривая бумаги. Молчание воцарилось в офисе. И никто не заметил, как беззвучно ушел из помещения бывший мафиози. У Дазая эхом отдаются в голове собственные шаги, а в голове на повторе: «Не потерять». Он потерял важного ему человека уже однажды, и он не хочет терять то, что дал ему этот же человек. Потери бьют по груди острее катаны Коё-сан, режут запястья сильнее, чем всегда лежащий у Осаму в нагрудном кармане заточенный ножик. Потери можно прикрыть бинтами, но не забыть, ровно как и боль, принесенную ими. Они могут быть резкими и неожиданными, как пуля, пролетевшая однажды насквозь через плечо. Стук двери за собой заставляет зажмуриться. Он идет по выученной наизусть дороге, и отвлекающие от мыслей звуки неприятны для ушей. Дазай понимает, что скорее всего его паника написана у него же на лице, кривит губы в подобии задорной улыбки. «Что будет дальше?» - говорит эта улыбка охранникам знакомого до боли здания, а те, привыкшие к частому посетителю, уже не задумываются, к кому и куда он направляется. Не подозревают даже, что у них в подвале сидит в ожидании тот, кто может парой манипуляций взорвать это здание к чертям. Осаму нажимает уже потертую кнопку «0» в лифте, и на пару минут, пока тот опускается, облакачивается об зеркало позади него, судорожно, почти панически вдыхая-выдыхая, оперевшись ладонями об приятно зеленые стенки. Дверцы разъезжаются в сторону, предоставляя детектива полной темноте, к которой не сразу привыкнут чужие глаза. Дазай еще глубоко вдыхает, опуская голову, а поднимает ее уже с дежурной маской. Руки кладет в карманы плаща и преодолевает желание почесать, а лучше вообще снять такие родные, но противные, доставляющие внезапно неудобства, бинты. Хочет провести успокаивающе по всем шрамам, оборвать корочку засохшей крови на шее, сильнее царапая, обработать, вновь закрыть от назойливых взглядов. Но вместо этого лишь ровно шагает в давящую темноту, окунаясь с головой в звеняющую пустоту. Лифт за спиной закрывается, отдавая Осаму в руки Демона-Бога, лишает последней надежды на уход отсюда, ровно как и света, скрипит, поднимаясь обратно. Дазай останавливается возле деревянного ящика и прислушивается, хотя и смысла нет. Он прекрасно знает, что Достоевский сейчас где-то тут, видит каждое его движение и понимает, по какой причине детектив сюда пришел. Чуть сбоку раздался шорох, но Дазай даже не повернулся на него. Он слышит, как противник взмахнул пальтом, слышит скрип досок под сапогами, как глава Крыс спрыгнул с коробки неподалеку. Стук каблуков раздаетса совсем близко, Осаму не делает не движения, краем глаза видит Направляющуюся к нему фигура. Смешок раздался почти над ухом, Федор обходит его кругом и останавливается так, чтобы глаза в глаза. – Ты знаешь почему я пришел, - утверждает с улыбкой детектив, его глаза превращаются в черные полумесяцы, хотя самому от этой улыбки неприятно до тошноты. – Ну, знаешь, ты приходишь сюда каждый день, - мягко, контролируя ситуацию, говорит Достоевский, - Тебе стоит озвучить причину, чтобы я правильно понял тебя. – Ох, действительно! - наигранно восклицает Дазай, подавляя в себе желание заскрипеть зубами, - В таком случае, я спешу тебе сообщить, что Агентство может умереть. – Ох, и правда, я, оказывается, догадливый, - усмехается Бог, - Но как это касается меня? – Ты можешь им помочь, - добавляет Осаму, но тут же подходит вплотную и шепчет на ухо заговорчески, - Я прошу тебя. – Ты просишь меня? Ох, великий мафиози просит меня ему помочь, - повторяет Федор, делая вид, что задумался, и через несколько секунд добавляет, - Чтож, я могу гарантировать тебе безопасность. Достоевский ведет ладонями по бежевому плащу, улыбаясь. – Но за одно условие, - говорит он Дазаю на ухо, слегка притрагиваясь к мочке губами. – И к-какое же? - мгновенно реагирует детектив, стараясь не схватиться позорно за чужие плечи, надеясь, что его заминка осталась незамеченной. – Дрожишь, - подмечает буднично глава Крыс, и шепчет, - Ты будешь мне докладывать все важные изменения в Агентстве в течении недели, чтобы я мог все сделать. – Ясно, - отвечает стеклянным голосом Осаму, не понимая, куда делось расслабляющее облегчение, - Хорошо. Хорошо. Федор отходит в сторону, довольно ухмыляясь. Дазай регирует мгновенно, подтягивая его за воротник к себе. Достоевский совсем не удивлен, детектив чувстует чужую улыбку своими губами, кусает раздраженно чужие, сухие, а потом резко отрывается. – Я Бог, - зачем-то заявляет внезапно русский, пока Осаму поправляет мех его пальто. – Ага, крыс, - язвительно добавляет бывший мафиози. – Еще посмотрим, - хмыкнул Федор, ероша короткие волосы Дазая под его недовольное шипение. Осаму шагнул назад, отворачиваясь. Он подправил растрепанные волосы пятерней, и, бросив сухое: «Мне пора» быстрым шагом, почти бегом пошел в сторону единственного спасения - лифта. Достоевский беззвучно усмехнулся, наблюдая за расторопными действиями детектива, решив его окончательно добить. – Доброго дня, - окликнул он его, на что Дазай ничего не ответил, тыкая быстро на нужную кнопку. Федор был уверен, что будь они в другой ситуации, тот наверняка сказал что-то вроде: «Он не может быть добрым, если ты все еще жив», на что сам Достоевский бы лишь закатил глаза. Но Бог делает все, что ему вздумается, причем обязательно этого добьется. Он сломает Дазая, а тот будет винить во всем себя, потому что не услышал, гоняясь лишь за своими интересами. Любопытство убьет Осаму, и Федор уверен, что не только его. * * * – Дазай-сан! - воскликнул Ацуши, спрыгивая со стула. – Где ты был? - тут же налетает сзади Куникида. – Просто уладил некоторые проблемки, - нервно хихикнул Осаму, потирая ладонями бинты. Под подозрительным взглядом он прошел в сторону своего места, завалился на него, уместив ноги на столе. В душе расползалось облегчение - он действительно справился, все будет хорошо. Но мысли о предательстве не покидали. Ему придется сливать всю информацию главе Крыс. Поэтому, когда на следующий день в офис влетела Харуно, оглядывая всех, сообщила, опуская взгляд: «Фукудзаву подстрелили», Дазай молча поднялся со своего стула, срываясь на бег возле дверей. Те же слова он повторил удивленному Достоевскому, слегка шипя от того, как тот сжимал его пальцы своими, сгибая по-очереди, заставляя хрустеть. – Я люблю так делать, - зачем-то сказал он, поглаживая ладони Осаму, - Успокаивает. И отошел отпустив чужие запястья. Дазай сам не заметил, как позже перенял чужую привычку. * * * Непривычная тишина по пути к офису нагнетала. У самой двери детектив остановился, прислушиваясь. За стенкой - пугающая тишина. Ацуши не уговаривает Кеку чего-то не делать, брат и сестра Танизаки не устраивают свои игры, на фоне не орет на всех Куникида. Дазай постучал в дверь. Тишина нарушилась лишь его стуком и нервными похрустываниями пальцев. Осаму распахнул дверь, но тут же хлопнул ей. Крик застрял в горле, детектив широко распахнул глаза, закрывая рот двумя ладонями. Он впервые чувствует, как его ноги подгибаюися, они неконтролируемо скользят вперед, и Дазай оказывается сидящим у двери. Режущий крик все же вырывается из груди, с огромным опозданием. Бывший мафиози скашивает глаза и кричит еще больше, потому что подолы его плаща перепачканы в крови. Он встает, почти подскальзываясь на алой жидкости, отшатываяется, неверяще сверля дверь офиса. Дрожащей рукой касается ручки и слегка приоткрывает ее, сдерживая очередной вопль. Перед ним, сразу за дверью лежит Харуно, пустым, невидимым взглядом смотря снизу на Дазая. Ее волосы путаются в крови, и Осаму все же не сдерживает хрип. Он слегка поднимает глаза и встречается с взглядом с Джуничиро. Он еще жив и до последнего прижимает к себе мертвую сестру. Поднимает взгляд и давит из себя подобие улыбки, но изо рта вырывается сгусток крови. Его взгляд становится испуганным, Танизаки качает головой, мол: «Уходи». Осаму его, кажется впервые, слушает, и, оставив дверь распахнутой, зажмуривает слезящиеся глаза, ступая по выученной наизусть дороге. Достоевский встречает его сразу же возле лифта и ловко уворачивается от тянущихся к горлу пальцев. Он перехватывает чужие запястья, смотрит безразлично, пока Дазай, впервые за все время, что Федор его знает, дает волю эмоциями. По его щекам текут неконтролируемые слезы, он кричит. – Ты обещал! Обещал! Обещал! - повторяет раз за разом, словно мантру, пока наконец не срывается на хрип, - Ты обещал, что спасешь их... – Я обещал, что спасу тебя, - готовый к этому вопросу отвечает Бог, - Ты их обрек на смерть. Дазай замирает, прокручивает что-то в голове, пока не кричит еще раз, опуская взгляд. Он все понял. Достоевский дергает его за руки в сторону и отпускает. Бывший детектив падает на пол, но подняться даже не пытается. – Сломал. - ухмыльнулся Федор. – Ненавижу, - шепчет Дазай, успокаиваясь от истерики. – Ты не первый, кто говорит эти слова, - качает головой глава крыс, - Теперь я и твой Бог, Осаму. Теперь ты бесполезен даже мафии. Дазаю больше нечего отрицать. * * * Дазай прожил год никчемной куклой Достоевского. Тот ничего с ним не делал, лишь смотрел, наблюдал, день изо дня напоминал о том, что Осаму их убил. – Пришел давить, да? - безразлично спрашивает бывший детектив, как только на пороге комнаты появляется Федор. – Нет, расскажу кое-что, тебе будет интересно, - поясняет сразу глава Йокогамы, присаживаясь. Дазай ничего не говорит. – Мне нравится ломать людей. Люди, которых можно сломать, которых я в итоге ломаю, мне симпатичны, - говорит Достоевский, пожимая плечами, - Обычно я их выбрасываю, а к тебе привязался. Ты красив собой и все еще умен, просто тебе стоит восстановиться. – Зачем ты мне это говоришь? - Осаму поднимает пустой взгляд. – Чтобы ты понял, - вздыхает Федор, подходя ближе, - Кажется, я переборщил с тобой... Как насчет двойного самоубийства? Дазай поднимает и смотрит на него, и русский впервые за это время видит в его глазах хотя бы какую-то эмоцию — удивление. – Всегда, - расслабленно выдыхает. Федор тянется к нему и машет по губам. а Дазаю, кажется, все равно уже. Достоевский выуживает из кармана тот самый ножик, что когда-то лежал в бежевом пальто. – Держи, я после тебя, - кивает на нож, пока Осаму с замиранием сердца разглядывает вещь. – Разве двойной суицид делается так? - морщится Дазай, но принимает предметы, ведя пальцем по лезвию, - Впрочем, мне без разницы. Достоевский хмыкает, пока Осаму скользит острием по голой коже. * * * – Вот так и стоит избавляться от того, к чему слишком привязался, - театрально вздыхает Федор, - Тем более оно было сломанным. «Живым» мне он нравился больше. Смотрит сверху вниз на закрытые глаза Дазая. – Впрочем, он красиво умер.