Солт-Лейк-Сити – это столица американского штата Юта. Название часто сокращается до Солт-Лейк или даже Эс-Эл-Си. Город стоит на возвышенности и окружен водами Большого Солёного озера и заснеженными вершинами горного хребта Уосатч. В центре города расположен знаменитый комплекс Темпл-сквер. Он занимает 40 000 кв. м и принадлежит церкви мормонов. Здесь возвышается величественный храм Солт-Лейк-Сити, построенный в XIX веке, неоготический Зал конгрессов и знаменитая Скиния, под куполом которой выступает прославленный Мормонский хор. © голос по радио.
Его уже энную неделю преследовало вязкое ощущение собственной хрупкости. Незащищённости. Он отвлекался, когда пел или зависал с друзьями, когда втыкал в игры или был занят. Но в такие дни, как этот, его пронизывало, оставаясь где-то в районе горла. Нет, он не был особо против, потому что это было одно из состояний, в которое обычно трансформировалось вдохновение. Сегодня он заставил себя встать с кровати, чтобы сымитировать хоть какое-то подобие графика и сгрёб первые попавшиеся шмотки со стула. Первые попавшиеся черные шмотки. Он всегда был очень восприимчив к связи цвета с настроением, к его пульсу. И черный с ног до головы давал ему чувство простой, мягкой уверенности и, в то же время, противопоставленности, хотя и не отторжения, остальным. Он любил этот цвет, как, в принципе, любил глубокие цвета. Они с Джошем решили ненадолго сменить обстановку (смешно, конечно, сказать после тура), и поэтому поехали в Солт-Лейк-Сити и сейчас жили в отеле — сняли, скорее по привычке, чем задумываясь, один номер на двоих: с двумя маленькими кроватями и небольшим шкафом. С ними поехал Марк, но он обрадовал их едва ли не перед отъездом и снимал жильё сам, в другом отеле, ибо этот назвал извращением похуже тентаклей. У Марка здесь жили знакомые, и он ещё вчера у них обосновался. Джош тоже смотался с утра пораньше — непонятно, гулять или к Марку, — только написал сообщение, типа если что, я свалил, пиши-звони. Тайлер не любил оставаться один, хотя и не боялся этого. Он знал, что должен оставаться один, потому что даже в обществе Джоша писал не так, как в одиночестве. Наедине с собой Тайлер был честнее. Не в том смысле, что в принципе кому-то врал, а потому что наедине с собой мог заглянуть глубже в себя и понять больше, осознать чуть лучше, что там под бархатной завесой, перед которой люди обычно ставят отговорки и варнинги. Заглядывая под завесу, он задавал себе сложные вопросы: смог бы я кого-то убить? Что бы я почувствовал, если бы смог? Что, если я ничего не почувствую? Иногда ответы пугали его… Нет, не так. Ответы всегда пугали его — он думал о себе плохо, и его ответы были жестокими, заставляя чувствовать себя ещё хуже. И это была одна из причин, почему на концертах он красил руки в черный — чтобы и другие увидели. Чтобы они узнали и отвернулись; но, снова заглядывая под завесу, он закусывал губу и думал: а не потому ли, чтобы узнали и приняли? Ещё чаще ответов не было вовсе. Либо Тайлер жестоко отметал их из-за непрактичности — он не знал наверняка, не был уверен, что на самом деле предпримет, если что-то случится — спасёт кого-то? Убьёт? Убежит? Он представлял разные виды апокалипсиса, и они ему даже снились: цунами, сметающие к чертям города, извержения, армагедоны, пришельцы (толпы долбаных пришельцев из-за постоянных рассказов Джоша), метеориты, смертельные вирусы, миллионы зараженных бешенством белочек; особенно ярким был зомби-апокалипсис (спасибо Ходячим мертвецам, которых Дженна пересматривала раза четыре, сезон за сезоном, сезон за сезоном хайштег#боль), небо, падающее на землю, Земля, падающая неизвестно куда… список можно продолжать бесконечно — фантазия-то у него богатая. Он даже определенное время чувствовал себя ветераном-выжившим, но единственное место, где он таки выжил — это и были сны. Хорошо рассуждать в кругу друзей, с бургером и колой о весе человеческой жизни и о собственной крутизне, но ты ни черта не знаешь, так ли ты сделаешь, когда окажешься в центре событий. И это бесило Тайлера — эта невозможность испытать себя, потому что в условиях безопасности он представлялся себе слабаком, ничерта не умеющим простачком. Как в том интервью, где он пошутил, что, если к нему в дом ворвётся грабитель, он тоненьким голосом с самой верхней ступеньки пролепечет: Could you, please… leave?.. С другой стороны — всё к лучшему, пусть он остаётся слабаком, но другие будут в порядке. Он стряхнул с себя мутную меланхолию и пошел в ванную. Для такого дешевого отеля ванная была адекватна, но, как назло — на двоих им досталась одна бритва, и Джош, несколько параноидально относящийся к гладкости своего лица, ею уже воспользовался. Вспомнилась похожая ситуация: как-то во время тура Тайлер зашел в ванную побриться, но в том отеле даже бритв нормальных не выдавали — он взял одну одноразовую с полки и уставился на неё, потому что между лезвиями торчали волоски. Непонятно было — Джоша, ещё двоих парней из персонала, живущих с ними в одном номере, или чувака, обитавшего раньше. Однако, никаких других бритв рядом не наблюдалось, и Тайлер в прострации уставился на эту, будто от взгляда она могла переродиться в новую, неиспользованную. Он постоянно забывал закрывать дверь в туалет, поэтому вздрогнул, когда она рывком открылась, и на пороге застыл сонный полуголый Джош с белым гостиничным полотенцем, перекинутым через плечо. Они встретились глазами в зеркале, потом взгляд друга пополз ниже, наткнулся на бритву и перестал быть таким сонным. Он подошел ближе, опустил подбородок на чужое плечо — они всё ещё смотрели друг на друга через зеркало. Спросил: — Ты же не думаешь? — Не думаю, — фыркнул. — Ты что, никогда меня с бритвой не видел? — Ты держишь её как-то по-другому. — Как будто думаю? — Как будто думаешь. — Но я не думаю. Чувак, это безопасная бритва. — Ну, не очень прикольно будет найти в туалете твой безопасный труп, скончавшийся от безопасного самоубийства. Тайлер закатил глаза, протягивая вперёд руки, насколько позволило расстояние до мутноватого, замацанного зеркала: — Чувак, посмотри, я даже ничего себе не пилил в детстве. Ни одного шрама, как у типичного эмовидного подростка. Сомневаюсь, что я вообще когда-либо этим страдал. Так что релакс. По-моему, даже ты больше практиковал селф-харм, чем я. Джош отлип, похлопал по спине: — Ну, сори, друг, я ж беспокоюсь. — Да норм всё, я понимаю, но помнишь, на съемной квартире, после концерта, все разошлись, и остались только мы вдвоём. Мы говорили про всякие философские штуки, типа, сложно понять, когда ты адекватно думаешь о смерти, а когда нет — типа, когда мысль о действии переходит в действие. Тот задумался, кивнул: — Да, помню, после концерта, где выступали такие накачанные парни с арматурой и панк-роком. Тайлер разулыбался: — Ты их даже помнишь. — Конечно, один из них мне подарил значок Харлея Девидсона. Я до сих пор храню. — Очень на тебя похоже… короче, со мной такая штука — с мыслью, но и с тобой тоже. — Типа да, но я на всякий случай стараюсь держаться подальше от наводящих вещей. — Она безопасная, Джишва. Я не то, что руки, я этим хлеб на тосты не порежу. — Хлеб на тосты всё равно порезанный делают. — Если бы это был последний кусок, и мы пришли очень голодные, а все магазины закрыты… Игры «вариации на тему 'если бы'» они могли поддерживать бесконечно, и тема была забыта, но разговор неким образом отпечатался в сознании, так что когда Тайлер дописывал Ride, снова вылезло. Отчасти оттуда взялась строчка: «Maybe I think about death too much, but it's fun to fantacise». Удивительно, как давно это было. Кстати, о вариациях — истории на тему их знакомства они могли сочинять бесконечно: их было не восемнадцать, и не двадцать восемь, потому что сочинялись они не только для медиа, а и для знакомых, ради прикола, или даже на спор: «…Я подрабатывал репетитором французского, а Тайлер жил в соседнем доме и в семь утра постоянно пел и играл для соседки, чем терроризировал всю округу. Это нужно было кому-то остановить…» «…Джош как раз собирался вступить в русскую мафию, и так как мы друзья, я подумал, пусть лучше он вступит в музыкальную группу, я всё равно хотел организовать одну…» Особенно Тайлеру нравилась история, где Джош работал на ферме для аллигаторов — почему-то данная профессия представлялась особенно подходящей. Он вздохнул и полез в сумку — где-то внутри Дженна втыкнула ему адекватную бритву. Джошу она, кстати, тоже собирала сумку, значит собрала и бритву, но этот ленивый кусок дерьма всегда использовал то, что валялось под рукой. Он задумался, почему захотел в Солт-Лейк-Сити, и не мог найти ни одной внятной причины, кроме того, что ему понравилось здесь во время последнего концерта. Джон, их друг из технической поддержки, купил бумажную карту (как будто гуглмап не удовлетворял его достаточно), и Тайлер отобрал её на время, почитал короткий справочник, в его голове озвученный ласковым голосом пожилой стюардессы. Наконец, кое-как собравшись, он выполз на улицу, поднял голову — небо хмурое, пасмурное, точно нависало нервно. Тайлер рассеянно облизнул губы — потрескавшиеся; он понятия не имел, куда пойти, хотя вчера они гуляли по городу до поздней ночи. Решил, что пойдёт, куда глаза глядят, а там разберётся по месту. В этом городе его знали — не все, конечно, но бывало, а сегодня ему хотелось оставаться неизвестным. Ни с кем не здороваться, даже не поднимать головы. Оставаться черным. Он недолго гулял по городу — надел очки и косил под мрачного репера в натянутом на голову широком капюшоне. Думал о всяком — читал недавно статью в Нете: как мамаши ханжески рассуждали о том, что они с Джошем культивируют депрессию, чуть ли не пропагандируют её, говорят, что и выход искать не надо. Он вспомнил голос в своей голове, читающий это противным писклявым сопрано типичной сверхзаботливой родительницы, и поморщился. Как же, популяризация и пропаганда — вот чем они занимаются. Сидят с Джошем в подвале и только и думают, как заманить побольше деток в их клуб депресняка. Тайлер сжал зубы и засунул руки поглубже в карманы, не видя ничего вокруг — глядя глубоко внутрь себя. Депрессия — хоть это и громкое слово, но, скорее всего, мрачное чувство неизбежного, неисправимого, бесполезного, уже сделанного, но не так как надо — действительно была одним из источников вдохновения. Но она же была и пульсом жизни — результатом самосознания. Нельзя понимать, что происходит в мире, и оставаться весёлым. Однако, самосознание давало и парадоксальное чувство радости жизни. Благодарности — что он здесь, что у него есть Джош, Дженна, люди, верящие в него, что он не голоден, он может писать песни, делать, что хочет, что есть возможность для развития — всё это… Мысль о смерти — это константа, но и мысль о жизни — разве не выходящая из неё — тоже константа? Death inspires me like a dog inspires a rabbit. «Депрессия» в умеренных количествах не плохо. Она движок для размышления, осмысления, перемен. Ребёнок, никогда не знавший горя, вряд ли будет способен к сочувствию… Он тряхнул головой, отгоняя ненужную философию — не хватало ещё в голове парировать идиотические замечания, не имеющие никакого реального веса. Каждый имеет право на собственное мнение — в принципе, даже хорошо, что их песни не всем нравятся. Он просто хочет писать музыку. Он просто хочет быть честным. Не столько даже с другими людьми, сколько с собой. И делать что-то, что имеет смысл. Джош говорил ему — не читай статью, а он не послушал, любопытный, и теперь невольно возвращается к ней снова и снова, будто доказывая себе, как он на самом деле плох. Зато, отчасти раздражение привело его сюда, в другой город. Из всех заведешек он облюбовал почти нераспознаваемым среди обилия торговых центров андеграунд-бар и спустился по ступенькам внутрь. Там сидел одинокий бармен — внушительных размеров мужик лет пятидесяти пяти, с длинной распатланной бородой и татуировкой «Jesus» вертикально на щеке. Кроме бармена, на всю площадь обнаружился только ещё один мужичок в зале для курящих, медленно перелистывающий страницы тяжелой, потрёпанной книги. Помещение бара довольно тёмное, свет едва проникал через высокие маленькие окна, но освещение, похоже, никто включать не собирался. Впрочем, Тайлера более чем устраивало. Он полистал меню и заказал кофе и энергетик — хотелось и того, и другого. Задумался, что получится, если смешать их, но отказался от идеи во имя всего светлого, что было в его жизни. И тёмного тоже, на всякий случай. Столик в соседней комнате освещался чуть лучше, чем все остальные, и он просигналил бармену, что пойдет туда. Ему всё-таки нравились ночные заведения в такое время — казалось, само здание отдыхает в ожидании нашествия, и ощущение штиля перед бурей передавалось ему воздушно-капельным путём. Он взял с собой только пачку вчера купленных фломастеров и общипанную тетрадь, испоганенную ими с Джошем морским боем и странной игрой, правила которой он теперь помнил смутно — только, что надо загрести себе как можно больше территории на листке. Короче, тетрадь всё равно издыхала, и он вырвал из неё ещё листок. Написал прямо на середине черным фломастером одно слово:Blurryface
Замученный, измочаленный за последние несколько лет образ. Редкий журналист не заводил про него речь, и этот персонаж, доппельгангер обрёл собственные черты и качества даже без сознательного вмешательства Тайлера. Это больше не был единолично его образ. Тайлер говорил в интервью, что хотел бы изобразить не только Blurryface, а и других, но пока не выходило: в голову лезла лишь собственная неуверенность, хрупкость и всё темное скопившееся в нем. Темное, но безмолвное, детский монстр под деревянной кроватью — а, так как оно не говорило, ему самому не получалось дать название. Хотя они с друзьями обсуждали разные концепты, и что-то из этого получалось, но опять же, на уровне идей — закладка для будущего, безмолвное to be continued. И он решил начать с цветов, что для него было проще всего — сначала выбрать цвет, а с цветом приходили ассоциации, мысли, слова, складывающиеся в сочетания, сочетания — в предложения, в куплеты, в музыку… Blurry в любом случае отходил красный. Тайлер любил красный по разным причинам, потому что в разное время придавал ему разное значение. Он любил красный, потому что с его помощью легко привлечь внимание, потому что это цвет его внутренности — не в смысле только крови, но и тот клубок в голове, узел в горле, заглушая который, он красил черным шею. Столько ассоциаций — красная нить судьбы, серафимы, нарисованные на иконе в церкви неподалёку, первые кроссовки, которые выбрал он сам, а не родители, нежная почти-красная линия заката, когда он сказал родителям, что точно решил заниматься музыкой, а не баскетболом, хотя в колледже попадал на стипендию. Он тогда вышел на задний двор и так долго стоял и смотрел, как солнце медленно заползает за горизонт, что очнулся только когда совсем стемнело. Да, его одолевали сомнения, но ещё больше — ощущение, пронизывающее с ног до головы, что так надо, это то, что он по-настоящему хотел делать. Ощущение чего-то сложного, но правильного. И вот, они здесь. …он точно знал, Blurry — красный. Яркий, на границе с алым. Он знал это — больше даже подсознательно, когда снимая клип Stressed out они сделали акцент на красном. Но красному нужно что-то противопоставить. Антигероя. Цвет бунтаря, почти преступника в мире Blurryface. На ум сразу приходил синий, но Тайлер не любил банальных ответов, хотя синий уже появлялся в различных клипах в качестве противовеса. Здесь же нужно что-то броское, запоминающееся. В голову ничего нормального не лезло, и он открыл в гугле палитру просто потыкать. Поводил по диапазонам, хмыкнул — прикольно, что у каждого цвета есть кодовое обозначение, типа для программистов. Позвонить бы Джошу и спросить что-нибудь рандомное, вроде —чувак, у тебя рядом нет кактуса? Или: «Ты когда-нибудь чувствовал себя стрекозой в этом грустном мире?» — бывает, его такой же рандомный ответ запускал таинственный мыслительный процесс в другую сторону и наводил на нестандартные ответы на совсем другие вопросы. Но вместо этого он тапнул твиттер. Завис там на какое-то время. Ладно, на много времени. Заказал себе ещё два энергетика и нечто отдалённо напоминающее пасту. Потом зашел на вебсайт, коллекционирующий твиты. Поржал над коротким ретвитом Брендона и Джоша про крабов*, следом нашел свои и тоже заухмылялся. А потом застрял на твите про желтый. I convinced Jenna to wear yellow and Josh to keep his hair yellow because…** Вспомнил, как на самом деле эти двое договорились за его спиной — чисто по приколу, и он удивлялся — почему желтый, Дженна? — О, мне не идёт? — спросила она, ослепительно улыбаясь. — Идёт, — он пожал плечами. — Ты в любом случае восхитительна. Она засмеялась и поцеловала его. Beautiful. Он привык говорить это близким. Само слово нравилось ему. Нравилось, как плавно оно перекатывается на языке, как ложится на внутренний ритм… И да, желтый — это вариант. Тайлер снова открыл палитру, навел на желтый, поводил по оттенкам. В глаза бросился песочный цвет, горчичный, но потом он подумал о тёмных залах, где они обычно проводят концерты и отказался от этой идеи. Ещё интересным показался ярко-желтый, тот самый «цвет маркера» и, наверное, он подходил больше всего, как легко распознаваемый. Catchy. Совсем не так Тайлер чувствовал себя внутри, но, возможно, в этом и есть вся суть — если хочешь изобразить антигероя, нужно насильно втянуть в себя новые ноты, новые цвета. Раздвинуть привычное и хотя бы на время заполнить его противоположным, несвойственным. Он постучал короткими ногтями по деревянному столу. Обратил внимание на пасту — не заметил раньше, когда её принесли и поставили. Жёлтый легко мог выглядеть безвкусно — единственное, что его смущало, потому что там, где он сейчас, ты либо выглядишь круто, либо вылетаешь из игры. Но потом он вспомнил Джоша, «носящего» прическу этого славного цвета с какими-то откровенно странными принтами на шортах и футболках, которые сам Тайлер описал бы как стиль энергичного упоротого мальчика. При всём этом, друг умудрялся выглядеть круто (упоротый энергичный мальчик собственную крутость упорно отрицал). Гугл обозначал ярко желтый пометкой FCE300, и было бы интересно это где-то задействовать, как кодовое обозначение их нового знамени, новой эры… Слова песен не приходили, хотя он знал - это временно, — нужно дать идее время поглотить подсознание полностью. И тогда он начнёт замечать вещи новым взглядом, в голове будут случайным образом всплывать слова, и он будет лихорадочно искать, где записать. И не знать, куда вставить. Сначала. Или слова будут копиться молча, чтобы потом вылиться единым потоком, словно кто-то выплеснул на него с девятого этажа ведро с водой. Правда, девять десятых написанного он будет считать помоями и выкинет сразу, никому не показывая. (Потому что, если прозевать, они обязательно оприходуются внимательной Дженной, аки ценные экземпляры воплощения его неудовольствия и храниться ею где-то во множестве её женских тайнков, чтобы извлечься one-exclusive для Джоша: они будут ржать над сопливыми куплетами или возмущаться, что такая интересная строчка так никуда и не попала). Он заулыбался снова, покрутил в пальцах фломастер и зарисовал желтым пару квадратиков на листке. Желтый должен выглядеть особенно по-пацански круто если смешать его с военной тематикой — спецназ какой-нибудь… Зазвонил телефон, высвечиваясь «Джишвой». — Чувак, тут Марку привезли накладную грудь с Японии, она как настоящая, приходи заценить, — голос Джоша такой далёкий, как обычно далеки веселые люди от людей размышляющих. — Воу. Вы вообще где? — У друзей Марка. У них классный дом и бассейн с подсветкой на весь задний двор… — немного другим голосом: — А ты? Пишешь? — Не совсем… Кстати, у тебя там рядом кактуса нет? — Э-э-э, щас посмотрю. Что в друге Тайлер откровенно обожал — это его восхитительную естественную реакцию на его укуренные просьбы — это касалось абсолютно всего и теперь было слышно, как Джош озадачивает Марка и его друзей. — Тайлеру что ли? Зачем? — Понятия не имею. — А, у нас у бабушки в комнате стоит в горшочке, — раздался женский голос. — Тайлер может одолжить на время. — Слышал? Тебе могут сдать его в аренду. — Ага, круто, принесёшь потом? — Не вопрос. Ты в номере? — Не, вышел прогуляться. Думаю о цветах. Какой у тебя любимый цвет? — Э-э-э, сложно сказать. Под настроение. Какой-нибудь яркий. Миру не хватает яркости, ну, знаешь. Тайлер задумчиво кивнул: — Я так и думал. Я тоже хочу что-то яркое на обложку, но не красный. Думал, желтый неплохо смотрится. Тебе прикольно с желтым. — Обычный желтый или вырвиглазный желтый? — Вырвиглазный, я думаю. — Э-э-э, прикольно. А чего желтый, а не оранжевый, например? — Короче, понимаешь… Объяснить всю концепцию заняло какое-то время, Тайлер сбивался пару раз, потому что новые идеи приходили даже во время рассказа и заставляли останавливаться, чтобы черкнуть пометку на листке. Но Джош заинтересованно дослушал до конца, спросил: — Ты уже что-то написал — для этого нового? — Не, я вообще не уверен, что это сработает, и мы не переделаем всё завтра сызнова, но было бы прикольно привязать идею к другим песням, чтобы получился будто сюжет. У меня есть разные вещи, неиспользованные, в черновиках, но далеко не всё подойдёт. — Ну да… Черт, было бы грандиозно… Чуть не забыл, друзья друзей Марка узнали, что мы приехали в город, а они работают на радио и… э-э-э, ты понимаешь… — Хмм… — Тай? — Не, я-то ок, а ты как? Хочешь? Мы ж вроде отдыхать приехали? Я знаю, что тебя не напрягает сыграть, но перед этим скорее всего будет интервью. И тебе тоже придется участвовать. Задумчивая тишина в трубке. Тайлеру кажется, что он слышит шестерёнки в мозгах Джоша двигающиеся в попытке подобрать обтекаемые выражения с целью показать его согласие, потому что это хорошо, если их услышат на радио, и они станут на 0.00002 процента более узнаваемыми, но если Тайлер не в настроении или ему на самом деле не хочется, то Джош не думает, что им следует… Он улыбнулся сам себе, потому что знал, как не любит друг высказывать своё мнение, если ему одинаково всё равно «да» или «нет», либо если это может поставить собеседника в неловкое положение. И Джош знал, что Тай позвал их в Солт-Лейк-Сити именно для передышки, а не чтобы снова выставить себя напоказ. И даже, если Джош и думал, что было бы круто… Тайлер прервал молчание первым — как всегда было проще им обоим: — Всё отлично. Спроси в каком часу и пойдём. Нам же лучше. — Замётано, — тот с облегчением выдохнул. — Я приеду часа через два, тебе что-то купить? — Давай, хочу китайской лапши, большую порцию. Помнишь, мы вчера забрели в ресторанчик, где Марк заказал себе овощи, а они оказались острыми, и он плевался. — Хах, понял. До вечера. В принципе, он мог купить и сам, но давно понял, что Джошу нравилось чувствовать себя полезным, особенно в маленьких вещах, и всегда потакал этому. Попросил у бармена счет и расплатившись, вышел. Уже смеркалось — он и не заметил, насколько долго просидел внутри. Некоторое время гулял, так и не сняв очки, даже когда совсем стемнело. Позвонила мама и они поболтали полчаса о ерунде. Перед дверями в номер неожиданно застыл и, закрыв глаза, прислонился лбом к деревянной поверхности. Господи, как же ему повезло с близкими. Особенно с Джошем — музыка была всем, чем они жили, музыка являлась их религией — как минимум, второй, и то, что они подчинялись одной стихии, одному ритму… Тайлер зажмурился крепче, в нежелании поддаваться секундной деструктивной фантазии о реальности без друга. — Эй, ты там молишься что ли? Или ключи забыл? — раздался голос сзади. Тайлер открыл глаза, оборачиваясь и широко улыбаясь: — Ты быстро. Не, я не забыл, просто стою и думаю, какой ты крутой, чувак. Джош хмыкнул, но видно было, как ему приятно. Ему всегда приятно, хотя бы потому, что сам в себя он не верит. — Ты тоже, знаешь, — подошел вплотную, открыл дверь своим ключом. — Нам в студию на девять тридцать, советую похавать, в душ и спать. Пропустил Тайлера первым, и тот быстро разулся, наступая носками на пятки кедов. Заныл: — Чуваак, я что зря взял икс-бокс? — Да тут даже допотопного телевизора нет. — Кстати, да, почему тут нет телевизора? — вредно уточнил. — И почему мы не взяли нормальный номер? — Потому, что когда я скидывал тебе варианты жилья, ты сказал, бери что хочешь, но вообще нам нужно экономить, чтобы остались деньги на старость, когда я больше не смогу быть таким энергичным мальчиком — цитата. — Пхах, я ж прикололся. — Я тоже. Но интересно вспомнить, как мы обычно жили… до всего этого. — Ладно, убедил. Расскажешь мне сказку на ночь, как вы с Марком веселились без меня. — Обязательно. * * * Следующим днём они, аки порядочные мальчики, встали в восемь тридцать и поволоклись приводить себя в порядок. Джош проснулся немного раньше и когда Тайлер зашел в ванну, уже стоял перед зеркалом, сосредоточенно выбривая несчастные милипиздрические зачатки щетины на лице. Бритвой Тайлера. Тот от недостатка выражений только взмахнул рукой, типа, какого черта? Но виновник состроил морду кирпичом и пожал плечами: — Я ж не знал, что она твоя. Это возмутило даже больше: — Не знал?.. Не знал? Да мы живем вместе целую вечность, конечно ты знаешь мою бритву, и знаешь, что такую здесь не выдают. Ленивый засранец, Дженна наверняка и тебе положила одну, а ты поленился посмотреть. — О, правда? Ты видел? — оживился Джош, прекращая бриться. — Нет, — закатил глаза. — Но с характером моей суперзаботливой девочки, я уверен она тебе всё, что можно положила. — Э-э-э, я посмотрю потом. Давай собирайся, а то опоздаем. Никуда они не опаздывали. Он махнул рукой, забивая, и потащился к принесённому вчера пакету с едой, который они не успели съесть потому, что как послушные детки легли спать, чтобы не тупить на интервью. Хотя, всё зря, они будут тупить в любом случае. В пакете обнаружилась парочка энергетиков, и он простил Джоша окончательно. Когда этот образец человеческой наглости выбрался, наконец, из ванной, вымытый и побритый, Тайлер приканчивал вторую порцию лапши. — Нам надо найти нормальное место, где можно поесть, а то недалеко и до язвы, — вздохнул друг, садясь на кровать, чтобы пошарить в сумке в поиске одежды. — Угум, — прочавкали в поддержку. И итоге, они каким-то чудным образом чуть не опоздали. Хостом на радио работала милая девушка лет двадцати трёх, открытая и улыбчивая. Представила их публике, позадавала ненапряжные вопросы общего характера, больше, чтобы познакомить слушателей с тем, кто они такие и над чем сейчас работают. Потом, хитро улыбаясь, задала почти что обязательный вопрос, как они встретились: — Мне говорили, что вы всегда рассказываете разные истории о вашей встрече. Как нехорошо. Не могли бы вы на нашем шоу рассказать правдивую версию? — Это хороший вопрос, — с умным видом покивал Тайлер, откидываясь на спинку высокого стула, тем самым, давая себе время на размышление, — хороший вопрос, — переглянулся с Джошем — тот явно был в настроении на очередную главу из книги историй о их встречах в застенках тюрьмы. Но тут ему в голову пришла гениальная идея: — Нуу, всё началось, когда кто-то стащил моё радио из машины и я пришел в магазин, чтобы купить другое. Джош работал в этом магазине и показал мне парочку вариантов. Я почти купил новое, но вдруг увидел, как позади него на шкафу стоит моё радио. Я просил Джоша, приятель, откуда у тебя это радио, и он признался, что это он его украл, потому, что у него не было собственного радио, и он очень любил музыку. — Да, — покивал тот. — У меня не было собственного радио, хотя я работал в радиомагазине. — В наше время радисты очень мало получают, — рассеянно согласился Тайлер, видимо отчасти забыв, где точно Джош в этот раз работает. — Я был и радистом, и продавцом радио, — поддержал друг. — Мы разговорились, я тоже любил музыку, и он мне так понравился, что я предложил, приятель, давай создадим группу, и Джош, конечно, согласился. — Так всё и было, — убеждённо покивал доморощенный радио вор. — К тому же я хотел, чтобы он вернул мне радио, а то без него неприкольно. — И все наши песни именно об этом жизненном опыте. Они заухмылялись друг другу, девочка тоже не осталась равнодушной, а потом они отыграли Stressed out, окончательно проснувшись. Ребятки из радио попросили у них автограф, Тайлер встретил знакомого, уговорившего их посмотреть на новое звукозаписыващее оборудование — только с полочки… в итоге, освободились они только к первому часу. Вышли из здания. Джош потянулся, похрустев шеей и они прогулялись по окрестностям в лёгком, приятном настроении. Тайлер проверил инстаграм Дженны — она не смогла поехать с ними, потому, что уже пообещала составить компанию подружке в Калифорнии. И теперь выставила их фото напротив причудливого застеклённого здания. Когда они добрались до отеля, Тайлер пошел досыпать, а Джош — на пробежку. Его разбудил звонок Марка, радостно приглашавшего присоединиться к их компании, и он пошел, потому, что больше всё равно ничего не планировал. В общем, они хорошо провели время: накладная грудь оказалась женская, из тех странных приспособлений, которыми фанаты размахивают на хардкорных роковых концертах, и они дурачились, примеряя её друг на друга и в целом на всех, кто соглашался. Потом компания переместилась в бар, где Тайлер поведал Марку о своей задумке, и тот с энтузиазмом развил идею, что можно сделать противостояние желтых против красных, ну, знаешь, как эти реконструкторы делают — стенка против стенки… Им ещё над многим предстояло поработать. Они болтали до самого утра, пока Джош, не в состоянии бороться со сном, но и не желающий уходить, спал рядом за столом. Тайлер разбудил его ближе к пяти, когда заведение закрывалось и из выживших посетителей остались едва ли не одни они втроём. Потряс друга за плечо: — Эй, Джишва, я знаю, ты можешь спать вечно, но пора идти домой и досыпать там. Барабанщик сонно отмахнулся, однако от него не отставали, и пришлось в конце концов, встать. Марк, положительно бодрый для данного времени суток, предложил им заночевать у друзей, но они отказались. Джош уткнулся на пару секунд в плечо Тайлера — мягкое из-за толстовки, отстранился и зевнул: — Завтра… то есть сегодня последний день, да? — Угум. Пора домой. — Ты отдохнул? — Наверное. Не скажу точно. Но, по крайней мере, я что-то написал. Голова стала посвежее. — Это да. Пошли спать, а то я завтра на пробежку хотел. — Ты пробежковый наркоман, Джишва. Тебе надо сходить к врачу, потому, что я не знаю где ты берёшь пробежковую наркоту, но, видимо, заразиться этой штукой очень легко. Они побрели домой, благо, бар располагался недалеко, но когда стояли на перекрестке, обратили внимание на две полицейские машины — одна напротив другой, и людей в форме, что-то окруживших. Парни переглянулись, решили подойти поближе посмотреть. Вернее, Тайлер хотел подойти. Подсознательно, он понимал, что там, но его тянуло знать наверняка. Как мальчик, подносящий руку к огню — вот она, возможность проверить, что он из себя представляет, чего стоит — заглянуть под завесу до самого грязного дна. Джош, едва до него дошло, взял друга за предплечье и, повернув к себе лицом, покачал головой. Сонливость слетела с него разом. — Пошли, — Тайлер упёрся, сузил глаза и нехорошо улыбнулся, — если не хочешь, я пойду сам. Он знал, что не должен так поступать с Джошем — особенно с Джошем, не должен играть на чувстве, потому, что друг в любом случае не бросит; и именно поэтому он должен отступить. Но сейчас над ним взяла верх саморазрушительная вздорная сила и Тайлер не мог, да и не хотел ей сопротивляться. Джош посмотрел внимательно, поджал губы и опустил голову. Сказал: — Твоя взяла. Труп уже накрыли, но не успели поставить ограждение от посторонних — да и зачем, в такой час. Видна была только рука — беспомощная, ладонью вверх. Невыспавшиеся полицейские с помятыми выражениями лиц что-то обсуждали с людьми в белых халатах — наверное, судмедэкспертами, и пока не успели обратить на них внимания. Тайлер переглянулся с другом и понял, что их обоих молнией прошила одна и та же ассоциация, только, судя по подрагивающим пальцам Джоша — его ещё сильнее. Эта рука. Рука так похожая на множество рук, держащих платформу с барабанами, рук, передающих тело Тайлера во время крауд-серфинга. Они всегда держали их, так крепко, как могли, хотя барабанная установка была тяжелой, да и они сами весили немало. А здесь… долбаный ночной кошмар. — Вы родственники? — подошла к ним чернокожая девушка в форме. У неё был сострадательный, участливый взгляд. — Я… нет, мы случайно проходили, — ответил за двоих Тайлер. — Тогда вам лучше уйти. Зрелище не для посторонних глаз. Он кивнул и сжав руку друга, пошел с ним в отель. Сам Джош оставался безмолвным. Это их не касалось. Они даже не знали убитую, никогда не видели… Но вдруг она приходила на их концерт, видела их где-то, может, даже слушала музыку, и они всё равно были связаны, а теперь — нет? Оба долго лежали в кроватях без сна и Тайлер настолько глубоко погрузился в себя, что не сразу услышал: — Не думай об этом, — голос Джоша звучал решительно и неожиданно строго. Поднялся на локте и повторил: — Не думай, понятно?! Получил кивок в ответ и отвернулся на другую сторону. После некоторого молчания, словно, чтобы закрепить эффект, Тайлер пробормотал, глядя в потолок: — Хорошо. Он не будет думать. Не будет. Он даже слышал голос друга в голове — строгий не только к нему одному — к обоим: не принимай это близко к сердцу, такое происходит каждый день по всему миру, ты ничего не сможешь сделать, а будешь думать — будет только хуже. И он уговаривал себя не думать. Cause sometimes to stay alive you gotta kill your mind. Чтобы заполнить чем-то пустоту мысли, начал проговаривать про себя слова песен, пока не поймался на том, что снова думает, а на фоне, на автомате повторяет одну и ту же строчку: And now I just sit in silence. Тайлер умудрился заснуть только часам к десяти, когда услышал, как просыпается Джош и выровнял дыхание, чтобы притвориться спящим и не беспокоить друга. И действительно заснул. Все-таки Джош сильнее его — в том плане, что он может заставить себя смириться и не страдать о том, чего не может исправить. А Тайлер чувствует иррациональную ответственность и это тянет его вниз, к самому дну души, где он видит только посредственность, серость и грязь. Что людям его глупые песенки? — а всё что он умеет, это писать дурацкие песни, которые никогда ничего не изменят. И он забыл всех людей, говорящих ему спасибо, верящих в него, забыл признательные лица, потому, что всё, в том числе он сам, оказалось фальшивым. Он слишком много о себе возомнил и теперь расплачивается. Кому какое дело до песен, если даже в таких тихих городках как Солт-Лейк-Сити убивают людей, а полицейские смотрят на это уставшим, привыкшим взглядом и даже не могут помочь… Он проснулся — мысли никак не выходили из головы: прокручивались на повторе, снова-и-снова-и-снова, без выхода наружу. Какая-то его часть знала, что он не прав. Ну, не совсем не прав, а просто чуть меньше не прав насчёт… всего, но голос в голове заглушал всё рациональное. Талер опять заставил себя петь, на этот раз в голос — верный способ успокоиться. Джош ушел, и он решил пойти в ближайшую лавчонку купить тако. Тако обычно поднимало ему настроение и вызывало нездоровый прилив энтузиазма, так что может быть что-то получится сделать с паршивым настроением. Это их последний день в этом городе, всё-таки. Он собрался — сегодня снова черный, и уже обулся, когда застыл возле двери и понял, что не может заставить себя выйти. Видеть других людей, разговаривать с ними, даже если этот разговор будет состоять из: — тако, пожалуйста. — держите. — спасибо. И это уже хреново. Вот так он точно не хотел себя чувствовать, потому, что такое состояние переходило не во вдохновение, а в мигрень. Но он взял себя в руки. Вернее, сжал руки в кулаки и вышел. Тщательно закрыв дверь, рассеянно посмотрел на ладони — от ногтей на них остались красные следы в виде полумесяцев. Иронично подумал - он так отвратительно себя чувствует, что не против истерично завизжать в ужасе. Может, и правда следует найти безлюдное место, выораться и станет полегче? Вряд ли. Когда он вернулся, мазохистически заставив себя съесть всё не в номере, а на лавке, где каждый мог узнать его и заговорить, мысль об утреннем происшествии уже немного отпустила, но — вместо — остался мерзкий, красно-черный осадок, расползшийся по всему нутру. Это сложно было назвать определённой эмоцией — это скорее являлось состоянием. Тайлер привык копаться в себе и всему давать названия или приклеивать метафоры. Слова никогда не могли описать полностью; даже самое замысловатое сравнение упиралось в другое неизвестное — икс как игрик — максимум, что было возможно, но по крайней мере слова давали защищённость, знание, что всё хотя бы отчасти можно передать, и тогда становилось легче. If not for the music donno if I could make it. Вот и сейчас он сел на пол, упираясь спиной в кровать Джоша и откинул голову. Как клубок нервов внутри, черная муть, осадок от кошмара и в то же время что-то неизмеримо большее. Не надо было подходить к ней. Не надо было видеть эту руку. Предощущение хрупкости — снова, но на сей раз не только его, а и всего, с чем он сталкивается. What I wanna safe I kill– в этот раз не настолько, потому, что он не знал её, но можно ли тогда брать в расчёт всё человечество? Потому, что ему действительно не наплевать… Какого черта ему не наплевать? Он закрыл глаза и перед мысленным взором неожиданно встало стекло. Проклятые ассоциации, всплывающие в сознании каждый раз, дай им только волю. Стекло. Пыльная, хрустальная люстра, долгое время лежащая у них в гараже. Её не разрешали трогать, потому, что она была очень хрупкой и в то же время могла легко порезать осколком. Так вот сейчас — то же самое. Ощущение хрупкости режет его изнутри, а всё, что он может слышать — звук бьющегося хрусталя, звук осколков о пол, и эта иллюзия представлялась настолько реальной, что он открыл глаза, чтобы убедиться — нигде нет разбитого стекла. Положил ладонь на шершавый от пыли и грязи пол. Though I'm weak Beaten down I'll slip away Into the sound Звук рассыпающегося по полу хрусталя. Облизнул пересохшие губы и уставился в одну точку впереди себя. Надо было. Надо было с этим что-то делать, потому, что всё может закончиться не очень хорошо. Рациональная часть говорила ему — нужно встать, собраться и выйти в люди, потому что в обществе переживание станет легче, но другая, а он сейчас слушал другую, говорила остаться в комнате и поддаться, потому, что он не заслуживает облегчения; он заслуживает сдаться на волю кошмара и оставаться внутри, пока через катарсис не найдёт дорогу обратно. Сам. И так было много раз, особенно раньше, хотя он всегда знал — завтра всё пройдёт, завтра будет лучше и, наверное, это и отделяло его «мысль о действии» от «действия». Он сдался и закрыл глаза, ощущая себя ничтожным негодным мальчишкой, сделавшим кому-то большую беду, которую нельзя исправить. * * * — Хай. Ты где? Звонил Джош, Тайлер на автомате поднял трубку. Ему потребовалось некоторое время, чтобы заставить себя ответить: — В отеле, а ты? Что-то в его голосе насторожило друга: — Ты опять пишешь? — …нет. Незамедлительно: — Мне приехать? Тайлер закусил губу: — Нет… да… нет, всё-таки нет, это фигня. Где ты? Я сейчас отойду и приеду. — Мы в баре друга друга Марка. Я скину тебе адрес. Вездесущие друзья друзей Марка. — Принято. — Давай, ждём тебя. То, что он не приедет, Тайлер знал с самого начала. Это было тёмное настроение — он не любил слово «депрессия» ассоциирующееся с болезнью и говорил «темное время». Dark hours. Такой себе час мрачного презрения. Когда он сказал — «да», то подумал о Честере, покончившем с собой в одиночестве; но потом сказал — «нет», потому, что он не такой придурок и не заставит всех волноваться. И у него всё ещё была музыка. Сила, делающая его супергероем. If it wasn’t for this music I don’t know how I would have fought this, да? Если всё, что он может — писать глупые песенки, что ж, он сделает хоть это. * * * Джош таки приехал. Он тоже знал с самого начала, что Тайлер не появится. Тихо открыл дверь и не стал включать свет, хотя из-за сумерек ничего не видел. Подсветил себе телефоном, нашел Тайлера на полу возле своей кровати и присел рядом на корточки. Поинтересовался: — Из-за вчерашнего или просто так? — Второе. — Ясно. Долго? — Так сильно — только сегодня… Не, серьезно. Мой dark hour. Джош кивнул, выключил телефон и тоже сел на пол напротив — уперся спиной во вторую кровать. Начал абстрактно: — Помнишь, у меня похожее случалось — и часто. Перепады настроения, мне казалось, всё, что я делаю полнейшее дерьмо, зря я вообще стараюсь, всегда есть кто-то лучше, кого мне не переплюнуть, для кого мои попытки, да и я сам жалкое ничтожество. И за два часа до концерта я заперся в подвале с барабанами и перестал с кем-либо говорить. — Угу… — Ты тогда примчался на всех парусах, едва узнал — я бы тебе открыл в любом варе, но только тебе. И ты увидел меня, но ты не сказал «чувак, ты не вовремя, хреновый из тебя барабанщик, если не можешь с собой справиться», ты сказал, что я выгляжу, как банан и мне надо хотя бы в душ. Тайлер хмыкнул, припоминая. — Мы поговорили, — продолжил Джош, — но ты понял, что я снова замыкаюсь и перестаю тебя слушать. Помнишь, что ты сделал тогда? Ты взял мои руки в свою одну, — и в тон воспоминанию, он взял руку Тайлера в темноте. Сжал крепко: — ты так же сжал мои руки, наклонился и поцеловал их. И пока я в шоке соображал, что происходит, ты смотрел мне в глаза и говорил, что эти руки самое ценное, что есть у группы, что мы никогда бы не зашли так далеко, если бы не я. Ты сказал, это ок, ни с кем не говорить, мы всё равно наденем маски на концерт и никто не увидит моего лица, даже если я буду реветь как малолетка. — Я никогда не видел, чтоб ты ревел как малолетка. — И не увидишь, надеюсь. Омерзительное зрелище, всё в соплях… Но, помнишь, как я себя тогда чувствовал? — Хах, хуже, чем я сейчас. У меня это фигня, завтра всё будет нормально. — Не фигня. Ты мне много чего тогда сказал, ты, наверное, сам не помнишь, но у меня твои слова так в памяти отпечатались, что я до сих пор в самые плохие часы их помню. Короче, слушай меня, Тайлер Роберт Джозеф. Я официально признаю тебя совершенно великолепным. Твои руки — это самое важное, что есть в этой группе… Тот перебил, чуть иронично: — Вообще-то, рот, пою-то я ртом. Глоткой даже. Или, нет, если подумать, там есть дыхательная система… Поцелуешь меня теперь? Как мамочка, чтоб вавка не болела? В дыхательную, пхах, систему? — Ну, не как мамочка… А ты хочешь? Джош почувствовал, как рука в его руке напряглась — задумчиво, и расслабилась: — Не знаю, звучит крипово. — Ты уже целовал меня в плечо. И в щёку, и куда ещё там, дай вспомнить. — Но-но, это для фанов. Чтоб не сомневались, кто мой самый любимый барабанщик в мире. Джош усмехнулся. Снова наклонился к их переплетённым рукам. Это даже не было поцелуями — он касался рук губами медленно, размеренно, будто меряя температуру, но Тайлер вздрогнул и понял, что густо краснеет. — Придурок, ты, Джишва. Тот усмехнулся: — У тебя теперь голос почеловечнее, так что приму за комплимент. Он поднимался губами вверх, пока не оказался настолько близко к лицу, что пришлось упереться ладонью в бортик кровати, чтобы не рухнуть на друга. Остановился и уткнулся носом в изгиб между плечом и шеей. Фыркнул и Тайлер повел плечом — щекотно. Поза не очень удобная, но Джош не жаловался. Усмехнулся: — Думаешь, Дженна будет ревновать, если узнает? На выдохе: — Сложно сказать. Она уже смирилась, что все эти детки пишут про наши отношения, так что думаю, даже если мы ей расскажем, она либо не поверит, либо будет смеяться, что наконец-то мечта восьмидесяти пяти процентов фанбазы сбылась. — Да и несерьезно это всё, — согласился тот. — Как это, несерьёзно?! — притворно возмутился Тайлер, не двигаясь, чтобы и друг оставался недвижим. В такой близости его накрывало умиротворение — большим, нежным покрывалом. Словно кто-то намазал ожог приятным охлаждающим кремом. — Всё серьёзно. Я даже застал тебя дрочущим в душе. Я успел рассмотреть ВСЁ, что у тебя там есть в подробностях и процессе. — Господи, да это был один из самых постыдных моментов в моей жизни. Ты посмотрел обыкновенным взглядом снизу-вверх и, такой: «приятного тебе, друг» и ушел. Я думал, я сквозь землю провалюсь от неловкости. Тайлер захихикал: — Не, я удивился, потому, что ты обычно голышом не ходишь, но нам всем нужно спускать пар время от времени, и я решил не мешать. — Засранец. Он, всё ещё посмеиваясь, уткнулся в ярко-желтые волосы друга и внезапно понял, как его попускает. Не то, чтобы оно совсем прошло — нет, такое не проходит, но оно ушло в сторону и освободило пространство в горле, чтобы дышать. Он повторил про себя с удивлением — вот так просто. Просто — чувствовать вес Джоша, который устал опираться на собственные конечности в неудобной позе и, придвинувшись, перенес часть веса на Тайлера; просто — утыкаться носом в желтые волосы, вдыхать давно уже родной запах и думать, как хорошо, что есть кто-то… такой. Вот так просто. Это ошеломило его. — Эй, — он шепнул, — так круто, что ты здесь. — Знаю, — усмехнулся Джош. — Потому, что это круто что ТЫ здесь… ну, для меня. Я давно понял, особенно когда прочитал одну историю — там говорили про две колонны, которые начали перекашиваться из-за изменений почвы, что-то такое, и, по идее, они должны были рухнуть, но из-за того, что они как-то по-особенному накренились — они опёрлись друг о друга и не упали. — И что, до сих пор стоят? — Не знаю. По-моему, это была выдуманная история. Но на меня как озарение нашло. Я сидел и думал, что мы как две колонны. — Офигительное сравнение, чувак, мы можем создать из этого целую идеологию. Можем назвать альбом «The Column» или «The Pillar», большими желтыми буквами. — Ага, и взять людей на бэкграунд изображать колонны в римском стиле. Они поржали и Тайлер хотел расписать, что конкретно эти люди будут делать на сцене, как в голову пришла строчка и он завозился, чтобы достать телефон и записать, пока слова не ушли с головы: I'm higher when I'm heavy… Потому, что он действительно чувствовал себя лучше с этим… весом. Они проговорили всю ночь, на полу, меняя позы когда что-то затекало и, так как рейс до Колумбуса был в восемь утра, уже не стали засыпать. Тайлер разлёгся на полу, широко разведя руки в стороны неожиданно задел что-то гладкое, и оно откатилось дальше. Уже светало, и Джош посветил под кровать телефоном. Оказалась — забытая банка редбула. Тайлер обрадовался ей как родной, и они распили её сразу же на двоих. А ещё они, кажется, впервые не опаздывали на утренний рейс. * * * Дома он первым делом зашел к родителям, где его откормили на два дня вперёд, а отец впряг сходить за некой узкоспециализированной технической хренью в строительный магазин. Записка скорее походила на врачебный рецепт, и пока папин знакомый продавец доставал всё, что нужно, Тайлер от скуки прогулялся вдоль полок, заполненных отвертками, коробками с чуть ли не ядерной маркировкой, шурупами разной длины и толщины, домкратами, вёдрами и баками непонятного назначения… Его внимание моментально привлекло желтое пятно в другом ряду, чуть выше уровня глаз, заставив заинтересованно подойти ближе — это оказался то ли очень плотный скотч, то ли изолента вырвиглазного желтого цвета. Почти FCE300. Подумал — это судьба, и к покупкам присоединилась целая коробка желтого добра. Если продавец и удивился, то ничего не сказал, зато отец вытаращил глаза, представляя собой воплощение вопросительного знака. — Для нового альбома, пап, — отмахнулся Тайлер, забирая скотч к себе на квартиру. Едва переступив порог, он в каком-то детском предвкушении высыпал всё на пол и распечатал первую упаковку. Спустя энное количество часов, он обклеил желтым спальню от пола до полотка, обмотал им поверхность стола, люстру, дверь… Окинув творение взглядом художника, позвонил Джошу. — Я сделал охрененный ремонт, чувак, приходи посмотреть, — заявил с первой секунды. Конечно же Джош согласился, куда бы он делся. И ощущение хрупкости ушло глубоко внутрь, сменяясь чистой, детской радостью. Чистым удовольствием. Ярким желтым. * * * — О чем ты думаешь? — спросила Дженна, заходя в комнату. Она села перед ним прямо на пол и подняла голову: — Ты так застыл уже второй час и даже строчки не записал. Взгляд Тайлера стал чуть более осмысленным. — Пишу оду бурито, — честно признался он. — Не знаю с чего начать. 30.07.2018 *https://me.me/i/brendon-urie-brendonurie-do-crabs-think-fish-are-flying-27-01-2017-10454999 Брендон: думают ли крабы, что рыбы летают? Джош: Насколько ты высоко? (под наркотой). Брендон: 5'9 (говорит про свой рост). **https://me.me/i/tyler-joseph-tylerrjoseph-lg-delightedun-i-convinced-jenna-to-wear-yellow-11291083 Тайлер: Я уговорил Дженну одеться в желтый, а Джоша покрасить в желтый волосы, потому, что учитель сказал мне, что нужно выделять ярким цветом важные вещи. Джош: Тогда уж, тебе надо себя выделять ярким почаще. Если вдруг, кто-то не знает контекста — на Гремми Джош и Дженна были оба в желтом.