На закате

      Довольно старые ступеньки скрипели под тяжёлыми ступнями, Маркус, чертыхаясь, который раз напомнил себе, что нужно наконец-то отмотать старым как он сам деревяшкам время, но раздражался ещё сильнее, когда понимал, что завтра, скорее всего, об этом опять забудет.       Он, едва удержав стоявшие на подносе стаканы в равновесии, остановился у самой двери, немного полуоткрытой, оставляющей полоску света на деревянном полу и почти не приглушающей голоса. И Марк остановился, невольно заслушавшись. -… и тогда принц понял, что был идиотом. Схватив свою часовую стрелу да позаимствовав у друга ящера, он стремглав полетел к замку на воде, — в комнате было на удивление тихо, и Марк непривычно добро улыбнулся, и морщинистая маска сварливого деда, которого ненавидят все соседи, словно осыпалась в пыль. Не каждому доводилось видеть такое выражение лица бывшего златоключника. История, слышанная уже миллион раз, продолжалась, скрипело только в тишине старое кресло-качалка. — Да и принцесса была не промах. Она сразу поняла, что к чему, и поспешила быстро собрать вещи в сумку-таймер, пока Серебряный принц был занят. И стоило часам пробить одиннадцать, как принц ворвался в замок и в долгой схватке, столь долгой, что лишь Времени известно, сколько она длилась, он победил Серебряного принца. Тогда они с принцессой, после двенадцати лет разлуки, снова встретились, и принц наконец-то забрал принцессу в свою параллель, где они и поженились. И жили они в ладе со Временем. Конец.       Марк ухмыльнулся совсем как старый противный дед, представляя как снова возбудятся дети с его приходом. Ему отчасти даже нравилась эта роль. И Василиса это понимала.       Дверь в небольшую комнатку открылась, и сразу четыре пары глаз уставились на сутулую фигуру бывшего златоключника. Тот оглядел всех своим «фирменным», как любил это называть Эрик, взглядом. — Деда Марк! — прозвучал нестройный хор детских голосов. — Наконец-то! Сколько можно слушать одно и то же? — продолжил рыжий лохматый тощий мальчишка и так и подскочил на месте, откидывая в сторону пёстрое пуховое одеяло. Он, сверкнув синими (васильковыми) глазами, то ли подкатился, то ли подлетел к деду, забирая тёплый стакан с молоком из его рук. — Помолчи, Эллиот! — шикнули на него с соседней кровати, и Марк не сдержал улыбку, оглянувшись на худенькую светловолосую девочку, свернувшуюся под огромным одеялом так, что видны были только тёмно-карие, почти чёрные, глаза. — Бабушка ещё не закончила. — Вообще-то она сказала «конец». Да и сколько можно слушать одно и то же! Ты всегда просишь рассказать эту сказку! — Эллиот грозно оглянулся на младшую сестру, но тут же прервал зрительный контакт, по привычке переключив своё внимание на другой объект. — И вообще, деда Марк, почему просто нельзя разогреть молоко часодейством? Это же в разы проще!       Тёмно-золотая часовая стрела сверкнула на его запястье. Эллиот недавно прошёл посвящение и до жути гордился этим. — Вот уж не надо! — подал голос Эрик, до этого молчавший. Он, укутавшись в пуховое одеяло, тоже подошёл к деду и страшными глазами посмотрел на старшего двоюродного брата. — Мне хватило того, что ты чуть не вернул мою ладонь в десятилетнее прошлое.       Эрик, забирая стакан, не удержался и потёр левую ладонь. Сегодня днём заботливый старший братец решил, что он сломал так одну из костей, и не менее заботливо отмотал время. Правда, слегка перестарался. Благо, Марк был рядом, и он, вспомнив этот случай, потрепал Эрика по чёрным волосам. Мальчик же деловито забрал второй стакан и протянул так и не вставшей с кровати Дейле. — И тем более, — с умным видом продолжил он, — ручной труд всегда лучше часодейства.       Последнюю фразу он произнёс хором с бабушкой, и та довольно улыбнулась. Василиса с момента прихода Марка не проронила ни слова, только васильковые глаза сверкали в свете вечноламп, а на губах играла самая красивая из её улыбок. Марк любил, когда Василиса улыбается. — Деда Марк, — протянула Дейла из своего кокона из одеяла. — А расскажи сказку со своей стороны. Ты ведь там тоже был, я знаю! Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…       Марк попытался грозно оглянуться на вмиг навостривших уши потомков, но при взгляде в такие похожие на его собственные глаза внучки, он опять растаял. После недолгого зрительного контакта Дейла радостно пискнула, первой поняв, какое решение принял дед, и улыбнулась совсем как двоюродная бабушка, в честь которой была и названа. Её старшие братья — родной и двоюродный — заговорщически переглянулись и с разбегу уселись рядом с ней по обе стороны. Внуки навострили уши — конечно, все трое понимали, что любимая сказка бабушки Василисы основана на реальных событиях. И не сложно было догадаться, на каких. И Марк, глядя в горящие детские глаза, ясно понял, что просто не может им не насолить. Старый ворчливый дед внутри (и частично снаружи) него радостно противненько заулыбался. — За время своего отсутствия принц разработал прекрасный план и запросто победил Серебряного принца, — Марк бросил взгляд на хитро улыбающуюся Василису на кресле качалке. — А принцесса просто стояла с отрешённым видом, и когда принц забрал её в свою параллель, оказалось, что в сумке-таймер у неё всякий хлам, а не нужные для жизни вещи. Поэтому принцу снова пришлось расхлёбывать её проблемы. Конец.       Эллиот, сильно похожий на Марка характером, звонко расхохотался, а младшие недовольно надулись — явно не такую сказку от лица принца они ожидали услышать. Василиса качнулась на кресле пару раз, привычно пытаясь спрятать улыбку, и встала. — Пора спать, — с улыбкой начала она, забирая стаканы и целуя каждого внука в лоб. — И не смейте болтать! — Марк, держась за спину, направился к двери, за ним шла Василиса. — Я очень чутко сплю, и если ещё раз услышу ваше чириканье — поблажек не ждите!       Несмотря на грозный тон, дети совсем не пугались, и Марк почему-то совсем не расстраивался из-за этого. Наперебой все трое клятвенно обещали не говорить ни слова этой ночью и хором утверждали, что вообще каждой ночью спят крепче, чем феи на поле Старочасов. Марк угрожающе закашлялся — вчера они говорили то же самое. — Можете, только шёпотом, ладно? — тихо добавила Василиса, когда Марк исчез за дверью. Он невольно улыбнулся. — Ты слишком много им позволяешь, — не уставал ворчать Марк, немного злобно скрипя ступеньками. Под Василисой ступени почему-то не скрипели, и даже спустя несколько десятков лет она сохраняла лёгкую походку. Она тихо засмеялась и, изловчившись (хотя в их возрасте «изловчившись» означало практически любое телодвижение), привычно чмокнула мужа в щёку. Улыбку Марк сдержал, сохраняя недовольное лицо. — Марк, они же внуки, — ласково протянула она. — Теперь всё воспитание лежит на плечах их родителей. — Я плохо на тебя влияю, — довольно повторил Марк который раз за несколько десятков лет. — Уже сорок лет как! — звонко ответила Василиса с кухни. В раковине гремели стаканы — Василиса вот уже сорок лет придерживалась своей идеи про ручной труд, Марк остановился в небольшой уютной (только благодаря стараниям Василисы) гостиной, от которой так и веяло всё ещё немного чуждой для Марка семейностью и спокойствием. Поддавшись старательно спрятанному в глубине души чувству совсем мелкого пацана, которого бросили в параллели одного родители, Марк аккуратно провёл пальцами по спрятанным в рамки обычным остальским фотографиям, стоявшим на камине.       У Василисы с Марком трое детей. А внуков с недавних пор — вдвое больше. И у Марка до сих пор захватывает дыхание при взгляде на каждого из них: Эллиот, таки унаследовавший редкое сочетание медно-рыжих волос и васильково-синих глаз, яркой молнией передававшееся от Василисы к единственной дочери, а от неё — к сыну, маленькая (для Марка — всегда маленькая) Дейла, сильно похожая на него самого и совсем чуть-чуть на героично погибшую давным-давно двоюродную бабку, Эрик, которого и сравнить с кем-то сложно было, только зелёные глаза напоминали Марку почти исчезнувшего из памяти отца жены… — У тройняшек скоро день рождения, — задумчиво сказала Василиса, принося в комнату вместе с собой тягучий запах тёплого шоколада. Её взгляд был направлен на большую фотографию на камине — на ней Марк и Василиса со своим внезапно разросшимся семейством. Слово «тройняшки» до сих пор было непривычно слуху, но уже как пять лет внуков у Марка стало вдвое больше, а в памяти прочно остались три новых имени — Артур, Камилла, Маркус. — Что же им подарить… — Василиса задумчиво нахмурилась. — Пронзительно гудящий паровоз или громкую музыкальную шкатулку? — Всё сразу, — серьёзно ответил Марк, прекрасно ощущая себя в роли ехидного предка. — И ещё заводную поющую птицу, которая реагирует на любое движение. У нас же трое внуков. — Отлично, — Василиса довольно переглянулась с мужем. Всё-таки быть ехидными предками вместе намного интересней. Оглянувшись на семейное фото ещё раз (Марк по привычке нашёл лица каждого из шести внуков), Василиса протянула ему чаролад, и Марк даже не ворчал, изменяя нажитым за четыре десятка привычкам.       Небольшой домик на самом дальнем берегу одного из морей Эфлары вот уже пятнадцать лет Марк называет домом. В прошлом остались роскошные замки, бесконечные приёмы и почести, блестящая карьера, высший свет. Сейчас же в привычку вошло засыпать под шум волн близкого тёплого моря, вытряхивать песок из ботинок каждый вечер, прогуливаться вдоль берега каждый день под руку с любимой женщиной…       И сидеть на грубо сколоченных качелях почти у самой воды. Марк сделал их собственноручно, совсем без часодейства, когда узнал, что родился Эрик и понял, что у Эллиота — самого первого внука — наконец-то появится компания. Но первой в искренний детский восторг от качелей пришла Василиса.       И сейчас они, медленно раскачиваясь и по-подростковому кутаясь в один плед, смотрели, как медленно заходит оранжево-розовое солнце. В его свете волосы Василисы как будто снова медно-рыжие, но Марку откровенно плевать, какого цвета её волосы. Главное, что почти всю жизнь он провёл рядом с ними, с Василисой. Сама она с не гаснущим и неизменным детским восторгом смотрела на такой привычный закат, грела пальцы о хранившую тепло чашку горячего чаролада. Марк глотает слишком сладкий для него напиток который раз, и ясно понимает, что будет глотать его так до конца своих дней. Потягиваясь и с наслаждением хрустя практически всем суставами, краем глаза Марк заметил, как загорелся в окне второго этажа огонёк. — Вот ведь жахи! — не стесняясь своего чисто дедовского раздражения выругался Марк. — Натравлю треуглов!       Василиса смеётся. Шумят, искрясь в закатном солнце, морские волны, принося приятный солоноватый запах. Дышать становится так легко, и Марк отчётливо понимает, что счастлив.       Век часовщика, как ни крути, короток.       И Марк рад доживать его так.