играй с огнём, будь котом

- Ты заебал уже кашлять, туберкулезник хренов! Гэвин злобно оглядывается, но со всех сторон участка начинают поддакивать, и найти изначально недовольного уже не выходит. Заебал, еще бы, он уже сам себя заебал, вы здесь не одни такие, да вот только кашель не звук в порнухе - его не выключишь. Гэвин даже не пытается что-то язвить в ответ и продолжает хрипеть, плотнее зажимая рот ладонью. Зимы Детройта со своими стабильными пятнадцатью градусами*, снежными буранами и влажным канадским ветром никогда особым радушием не отличались, и этот год исключением не стал. Гэвин, в свою очередь, никогда не отличался особой стойкостью к таким погодным условиям. Черт знает, где он был, пока всем детройтцам выдавали иммунитет и сопротивляемость к морозу, но эту очередь он пропустил точно и теперь расплачивался. И если обычно под конец зимы он мог отделаться максимум легкой простудой, то в этот раз подцепил настоящий грипп. - Будьте здоровы, детектив. Гэвин утыкается в салфетку, сердито зыркает поверх терминала и моментально давит едва не сорвавшееся случайно с языка "спасибо". Серые глаза пялятся в упор, но он держится. Один хрен этот ублюдок получит вежливый ответ - это по его вине Гэвин сейчас напоминал полудохлую развалину. А как иначе? Когда недели две назад они - окей, по вине Гэвина, в основном - упустили очередных любителей поворовать запчасти для андроидов, мистер Передовая Модель перебесился и выеб его прямо на неотапливаемом складе Киберлайф до полудохлого состояния. Грипп в этой ситуации был логичным совершенно исходом. Гэвин в общем-то привык уже, что жопы у него две - одна в штанах, другая по жизни - и на первые симптомы отреагировал с буддистским почти спокойствием. Эти самые пара недель были отвратительные, каждый день по нарастающей гаже предыдущего. На Рождество дом Гэвина вместо всяческой праздничной мишуры наполнился горой салфеток, блистерами шалфейных леденцов и бутылочками Найквила** - пустыми и не совсем. Привыкнуть к головной боли было легко; привыкнуть к ежу, который, видимо, решил поселиться на ПМЖ в его глотке - не очень. Шею саднило настолько, что Гэвин даже прикупил какой-то шарфик и пытался его таскать хотя бы на улицу. Получившийся образ под названием "юная уже-не-девственница стесняется своих первых засосов" выбесил достаточно скоро, так что шарф ушел в прошлое вместе с прочими попытками одеться по погоде. На температуру нашлась управа в лице целого каскада жаропонижающих - спасибо аптекарям-мухлевщикам, которые за пару баксов взятки согласны продать что угодно без рецепта. Суставы, правда, все равно ломило как у бабки в летах. Когда начался насморк, Гэвин закупился бумажными платками на месяцы вперед. Потом не без иронии вспомнил, как сам любил от души постебаться над Хэнком, который каждую осень развешивал сопли по всему участку, чихал и в целом изображал образцового бомжа. Карма, чтоб ее. И если со всем этим Гэвин еще кое-как мог сосуществовать, то кашель заставлял лезть на стену. Горло было сухое, все раздраженное и совершенно не спешило смягчаться горячим кофе, грудная клетка ныла, глаза слезились. Из-за постоянного напряжения к концу дня начинал болеть живот - Гэвин еще думал, как будет смеяться, если так накачает себе наконец желанные кубики. В зеркало по утрам смотреть не хотелось сильнее, чем обычно - все лицо было отекшее и в то же время бледное, губы и нос - воспаленные, глаза красные как у школьницы, которую бросил первый парень. Дорогие-любимые-замечательные коллеги решительно не облегчали ситуацию своим постоянным сучеством. Фаулер в стороне тоже не остался - предлагал отгулы, отпуска, советовал врачей, попросту орал, что "ты нас всех тут перезаражаешь своими бациллами, Рид", но один хрен Гэвин пойдет валяться под одеялом, когда они с Ричардом почти раскрыли самое крупное за декабрь дело. Не дождетесь. Вот кстати... Гэвин отвлекается от терминала и смотрит прямо перед собой, на стол напротив. Грипп не был единственной вещью, которая делала последние две недели почти невыносимыми. После того, что случилось на складе, их взаимодействие из просто агрессивного (со стороны Ричарда - пассивно-агрессивного) стало каким-то неловко-напряженным. Гэвин понятия не имел, как теперь вести себя - старые подъебки потеряли весь смысл и задор, а от одного взгляда бесстрастных глаз по спине бежал холодок. Даже позвать андроида таким привычным и родным "эй, ушлепок" как-то язык не поворачивался. А без возможности выпустить пар и прокричаться на безэмоционального ублюдка стало и вовсе паршиво. Гэвин никогда не менялся в общении с людьми после случайного перепиха, но с Ричардом по-другому просто не получалось. И Гэвин на что угодно готов был поспорить, что не он один загоняется, нихуя подобного. Мистер-Тостер может сколько угодно строить из себя типичного Игнасио из очередного отупляющего сериала, который, выйдя из комы, получил тотальную амнезию и теперь чист и наивен, но Гэвин-то все, все замечает. Приглушенную интонацию замечает, обращение к себе по фамилии замечает, типа случайно задержавшиеся любопытные взгляды замечает, замечает даже всего на полсекунды моргающий желтым диод, когда они начинают разговаривать. Гэвин работал детективом всю свою жизнь, и в отделе его держат не за красивые глазки. Железка явно не понимал, что там у кожаных ублюдков происходит после секса. Гэвин осознает, что последние минут пять щурит слезящиеся глаза и пялится на Ричарда. Ричард вроде не видит - сидит зажмурившись, диод желтый, оголенная белая ладонь заставляет картинки на терминале скакать с нечеловеческой скоростью. Наверное, сканирует архив. А потом вдруг срабатывает сирена. Гэвин едва успевает отвернуться прежде, чем Ричард выныривает из своего импровизированного робо-транса. Сирену перекрикивает голос Фаулера из громкоговорителя - от этой какофонии сдавливает голову, Гэвин морщится - кажется, у них еще одно крупное ограбление и на перехват нужно как можно больше сотрудников. Они с Ричардом синхронно вскакивают и вместе с толпой других полицейских несутся слушать капитанские приказы. Гэвин кидает взгляд на большие настенные часы - без двадцати шесть. Вот черт. Он тайком надеялся досидеть до конца смены, на максимальных скоростях съебаться домой и завалиться спать. Не могли эти грабители до завтра подождать что ли?! Остаток вечера они стоят в оцеплении - взломщики снова улизнули хрен знает каким образом, но улики сами себя не соберут, свидетели сами себя не опросят. Снег перестал, но ветер пробирает будто до костей, за согревающим кофе сбегать времени решительно нет, и Гэвин прячет руки в карманы, натягивает капюшон старой кожанки и максимально вжимает голову в плечи. Украдкой косится на Ричарда. Где-то он недавно читал статью, что андроиды после девиации якобы становятся чувствительнее к температурам - вон и Хэнковский Коннор неподалеку ошивается в Хэнковском же, наверное, пуховике - но Ричарду, кажется, было насрать от слова совсем. Самый инновационный чайник Киберлайф торчит на морозе в черной кожаной куртке нараспашку - не такой, как у Гэвина, а новой, наверняка ведь писк сезона, все дела - и даже не ежится, хотя промозглый ветер треплет ему волосы во все стороны. Менее идеальными от этого волосы, разумеется, не становятся. Гэвин и поспорил бы с назойливым внутренним голоском, который вопил о зависти к никчемным кускам пластика, но слишком для этого вымотан. Когда около полуночи Фаулер наконец дает отмашку расходиться, у Гэвина уже вместо ног две постоянно ноющие кочерги, вместо кожи - дрожащая гиперчувствительная субстанция. Его больше не трогают ни больное горло, ни заложенный нос, ни даже почти непрерывный кашель - все перекрылось мерзким ознобом, который каким-то причудливым образом сочетался с накатывающими волнами жара. Гэвина развезло. С Ричардом они в суматохе разминулись, так что Гэвин просто вознёс молитву андроидскому богу, чтоб железка сам догадался увезти их служебную тачку на стоянку, и прыгнул в первое попавшееся такси. Гэвин сам удивляется, каким образом не вырубился по дороге домой, потом спотыкается на ступеньках, потом с третьей только попытки попадает ключом в замок - руки слишком дрожат. Потом, как только переступает через порог и врубает свет, сразу подбирает с пола первую попавшуюся бутылочку Найквила и одним глотком осушает - оставалось чуть меньше половины. Наверняка он раза в четыре превысил суточную дозу. Наверняка ему похуй. Молния на куртке будто назло долго не поддается; со шнурками на кроссовках бороться даже смысла нет. Наконец стянув их, Гэвин видит мокрые подошвы - опять ноги промочил. Свитер под курткой тоже мокрый - только не от воды, а от лихорадочного пота. Стаскивать остальную одежду нет ни сил, ни желания, поэтому он просто плетется в гостиную и с шумным выдохом падает на диван. Где-то в ногах по счастью обнаруживается скомканный плед, так что через пару минут интенсивного пыхтения и возни удается накрыться почти полностью. Гэвин подминает под себя жесткую диванную подушку - неудобно, но шею и так уже ломит, хуже не станет. Наверное. Найквил действует быстро и сильно, и через пару минут Гэвин проваливается в беспокойную дрему. Заснуть до конца не получается из-за постоянных позывов к кашлю; еще Гэвину все время кажется, будто его смывает мерзкими волнами кипящей смолы, а еще - будто кто-то шепчет на ухо одновременно слишком медленно и слишком быстро и оттого неразборчиво. Через какое-то время Гэвин резко открывает глаза - на часах половина четвертого; он не может понять, что его разбудило, а потом наконец доходит - он трясется как чертов героиновый наркоман, потому что в доме натуральный дубак. Гэвин тащится через прихожую к термостату, назойливо стучит по нему, сопит, крутит колесико то туда, то обратно. Щурится - его каскад шаманских ритуалов ситуацию не изменил, ни одна из маленьких лампочек так и не зажглась. Блять, ну конечно. С этим ебучим гриппом и этим ебучим Ричардом он забыл оплатить счет на отопление за месяц. Гэвин сдавливает лицо в ладонях и сердито мычит, стоит так с полминуты. Только этого ему не хватало. Он идет в спальню, пялится на кровать, думает ее разобрать, потом все-таки передумывает, открывает шкаф, выгребает оттуда все имеющиеся пледы и тащит обратно на диван. Кипа получается внушительная - на дотянуть до утра хватит, а дальше придется разбираться со счетами. Из размышлений о том, что стоит для таких вот случаев купить хотя бы самый простой радиатор, Гэвина выдергивает неожиданная и вроде как даже немного гениальная идея. Запасы паленых жаропонижающих на исходе, как и шалфейные леденцы, но и то, и то можно легко заменить кое-чем, что было у Гэвина в холодильнике. Молоко. Гэвин додумывается наконец вытянуть из джинс давящий ремень и накидывает на плечи одно из одеял с дивана. Озирается в поисках тапочек - на полу босиком стоять холодно; тапки потеряны, ничего не поделаешь. Зато молоко и впрямь обнаруживается - не сказать, что срок годности внушал доверие, но запах прошел тест на уверенную троечку. Гэвин достает со дна заваленного ящика небольшой ковшик - грохот кастрюль заставляет скривиться, - ставит его на плиту и наполняет примерно на три четверти. Безумно гордый своей хозяйственностью, Гэвин идет к раковине, выискивает в горе посуды более-менее чистую кружку и наспех споласкивает. Кружка, кстати, оказывается одной из его любимых - большая такая, с жирной надписью "не кофе со мной, я еще не выпил свой говори". Гэвин усмехается. Надпись, конечно, туповата, но по-своему забавная, а самое главное - кружка в свое время была по распродаже. Из раздумий его выдергивает мерзкое шипение - молоко перекипело и теперь выливалось за края, намертво пригорая к плите. Под собственное раздраженное "да ебаный нахуй" Гэвин хватает ковшик, обжигается горячей ручкой и наливает молоко в кружку - половина выплескивается мимо. Гэвин заглядывает внутрь - металлическое дно покрылось коричневым. Сердце просит ебануть блядский ковшик со всей дури о стену. Потом Гэвин представляет, какой тогда будет грохот и как это скажется на его головной боли, выдыхает, считает до десяти и с мрачным удовлетворением кладет ковшик в мусорку. Нахер, нахер все это. Кухня меж тем до сих пор в дыму. Гэвин открывает настежь окно, плотнее заворачивается в свисающее с плеч одеяло, подхватывает кружку и, чтобы не дышать гарью, пока проветривается, решает выйти на крыльцо. На улице свежо, уже немного светает. Бешеный ветер, видимо, улегся - вокруг неестественно тихо. Гэвин делает глубокий вдох, а потом сразу заходится кашлем - от холодного воздуха сдавливает легкие. Молоко неприятно обжигает язык и отдает горелым, но все-таки мало-помалу успокаивает саднящее горло. Гэвин пялится вдаль на синеющее небо, как вдруг его отвлекает что-то теплое, прижимающееся к ноге. Гэвин опускает глаза и с удивлением смотрит на кота. Кот смотрит в ответ и издает любопытно-просящий "мурк". В его захолустном райончике бездомным зверьем никого не удивишь. Периодически у Гэвина просыпалось сострадание к братьям меньшим и он оставлял у порога блюдца с колбасой, а под утро забирал пустые, но еще никогда пушистые соседи сами не приходили к нему за подачками. - Тебе не понравится, оно горелое, - Гэвин, оказывается, совсем охрип. - И не пялься так. Кот пялится. Гэвин вздыхает, потом заходит в дом, берет какую-то миску и выливает туда остатки молока. Когда он возвращается на крыльцо, котов оказывается уже двое. - Быстро же ты дружка позвал, а, - Гэвин усмехается и ставит миску на кафель. Коты начинают с жадностью пить. От молока до сих пор идет пар. Гэвин думает, каково им круглые сутки торчать на таком холоде. А еще думает, сколько таких бродяг не переживет эту зиму, потому что кто-то другой не нальет им теплого молока. Поленится, просто не захочет, сделает вид, что забыл, накричит, прогонит с крыльца. Гэвин опускается на колени и осторожно дотрагивается до пушистой спины - кот сначала пугается, но потом поддается, разрешает почесать за ушком. Подставляет шею и громко, искренне мурлычет. Гэвин завороженно смотрит; насколько же должно живое существо быть одиноким, чтобы вот так просить ласки от первого встречного?.. Постепенно к незапланированному застолью подтягиваются еще гости. Среди них выделяется один какой-то слишком уж белый и пушистый - Гэвин подхватывает его под живот и притягивает, замечает ошейник. - Эй, ты, Мистер Снаффлз, - Гэвин читает с бирки. - Вали-ка к себе назад в дом тридцать четыре-А, у нас тут вечеринка только для голодранцев. Мистер Снаффлз валить никуда не собирается, только вылезает все-таки из Гэвинского захвата и принимается обиженно умываться. Гэвин зарывается пальцами в волосы и смеется. Видели бы его сейчас в участке. Кошки тем временем долизывают последние капли со дна миски и начинают скрести закрытую дверь - пусти нас погреться, великодушное человеческое отродье. Знали бы они, что отопление не работает - не просились бы, но разве Гэвин может противостоять? Он бредет к дивану, позади - вереница из штук пяти пушистых нахлебников. Дальше Гэвин почти с головой зарывается в гору разномастных одеял, а коты сворачиваются клубками вокруг него. Постепенно становится теплее, Гэвин млеет и наконец отрубается. Ему снится тепло, мурчащие кошки и горячее молоко, а еще - обрывками, совсем редко - треплющиеся на ветру кожаная куртка и мягкие каштановые волосы. Время течет одновременно быстро и медленно. Болезненный сон ощущается как густая янтарная смола; Гэвин в ней - маленькая мошка. Периодически что-то - яркое уже солнце, будильник, звонки мобильника - почти его выдергивает, но он сразу тонет снова. В определенный момент кто-то звонит в дверь, потом - стучит. Потом дверь распахивается со странным каким-то треском. А потом раздается: - Детектив? - и Гэвин мигом просыпается. Голос ублюдка ни с чем не спутаешь, да вот звучит он как-то неестественно. Гэвин начинает с шумом рыться в одеялах, резко поднимается и пытается проморгаться. - Сколько времени? - со сна его голос вовсе хриплый. - Семь. В голове лихорадочно скачут мысли - умыться, закинуться жаропонижающими, сменить свитер, на душ похер, на завтрак тоже, кофе попьем в участке... Секунду. А какого хуя на улице темно? Гэвин растерянно смотрит в окно, на Ричарда, на часы, опять на Ричарда. Ричард мягко произносит: - Семь вечера. Детектив, сколько вы спали? Ебаный нахуй! - Пиздец, что ж ты не позвонил раньше, Фаулер же бошку мне отгрызет, пиздец, - Гэвин сам удивляется, что спросонья находит силы орать, и резко вскакивает. А потом в глазах мутнеет. Стены и потолок заходятся кругом. Гэвин начинает оседать на пол, но крепкие руки ловко подхватывают его подмышками и сажают обратно на диван. Гэвин помнит, как эти же руки прижимали его к холодной стене склада. - Я звонил. Детектив, вы должны мне сказать, сколько спали. - Мы же должны были сегодня опрашивать дальше свидетелей насчет грабежа этого вчерашнего, - Гэвин беспомощно бормочет, прижимает ладонь ко лбу. Голова как-то совсем пиздецки болит. - Рид! По спине бегут мурашки. Ричард опускается перед ним на колени, Гэвин в ответ удивленно смотрит. - Сколько вы проспали? - Хрен знает, - Гэвин напряженно пытается воспроизвести события прошлой ночи. - Вырубился, как пришел... Сосредоточиться не выходит, зато голова опять кружится, начинает клонить в сон. Гэвин чувствует, как отъезжает. - Блядь, - ему все-таки удается собрать наконец факты в причинно-следственную связь. - Это все Найквил сраный!.. Фраза обрывается - Гэвина заносит в бок, но Ричард и тут успевает его поймать. А потом обхватывает ладонями его лицо. Не пялиться не вышло бы, даже если бы Гэвин хотел. У Ричарда кожа гладкая, однотонная - и не скажешь, что он только с мороза зашел, те же серые глаза, но зато брови немного нахмурены. Гэвин чувствует, как трясется, как по лбу градом катится пот; страшно представить, какой у него сейчас видок. Он думает, насколько жалок и слаб в этих идеальных ладонях; от мерзости к себе сводит живот. - ...холодно? Оказывается, Ричард все это время, что Гэвин на него залипал, что-то ему говорил. - А? - У Гэвина нет сил нормально переспросить. - Почему в доме так холодно? - В два-ка-тридцать-восьмом все еще вырубают отопление за неуплату, прикинь, - зато на остроумие силы находятся; Гэвин даже немного перестает себя ненавидеть. - И мне не холодно, у меня тут кошки. То, как смешно и по-человечески у Ричарда вскидывается бровь, едва не заставляет Гэвина захихикать. - Какие кошки? - Ну блять, как какие, - почти что добрая усмешка быстро сменяется раздражением. Он вырывается из рук Ричарда, начинает оглядываться вокруг - и не обнаруживает ни одного из котов. Потом оглядывается еще немного - и доходит. У него сегодня одна причинно-следственная связь охуительнее другой - окно сраное после проветривания так и осталось открыто! Становится как-то обидно. Даже Мистер Снаффлз съебался. Еще обиднее становится от взгляда Ричарда, в котором прямо читается поисковый запрос "мой кожаный ублюдок спятил куда обратиться". - Забей, - злобно шипит Гэвин, натягивая одно из одеял обратно - в доме и правда было совсем холодно. - И вообще. Спасибо, конечно, что разбудил, но тебе... - Детектив, вы близки к переохлаждению и не чувствуете этого из-за жара, - Ричард ловит его за руки, не позволяет накрыться. Гэвин помнит, как эти же пальцы сдавливали ему запястья до синяков; теперь они были почти... нежными? - И? - Гэвин почему-то не начинает вырываться. - Я налью вам ванну. Гэвин пытается не задавать самому себе вопросы о том, что сейчас происходит. Ричард уходит, включает воду. Потом возвращается, моргает один раз желтым диодом и залезает к Гэвину на диван. В ответ на вопросительный взгляд Гэвина произносит: - Поднимите руки. Живот обдает холодом. Что происходит? Гэвин секунду сидит замерев. Потом сглатывает и послушно поднимает руки. Ричард подается вперед и стягивает с него свитер через голову. Гэвин не снимал этот свитер больше суток - был в нем на улице, потом дрых; страшно подумать, как от него сейчас пахнет. Под внимательным взглядом Ричарда он чувствует себя беззащитным. Ричард тем временем не торопится и медленно опускает ладонь ему на ширинку. Расстегивает пуговицу, потом - молнию. Приходится на секунду приподняться на локтях - и Гэвин оказывается в одном нижнем белье. От того, как серые глаза скользят по его телу вверх-вниз, что-то внутри переворачивается. Механические пальцы подцепляют резинку серых боксеров и тянут вниз. Гэвин трясется как бешеный - то ли от холода, то ли от всего, что происходит. А что вообще происходит? Когда Ричард берет его на руки, Гэвин только хватается ладонью за его затылок и изо всех сил избегает зрительного контакта. Искусственные волосы сзади подстрижены коротко, но все равно какие-то удивительно мягкие. Ричард тем временем уносит его от дивана и осторожно опускает в ванну - Гэвин вздрагивает при контакте с горячей водой. Такая температура должна быстро его согреть. Ванну он, правда, не мыл уже сто лет - белый фаянс давно покрылся сероватыми разводами; за это почему-то становится стыдно. В воздухе чувствуется запах сандала и эвкалипта - наверное, Ричард знатно пошарился у него по ящикам и отыскал древнее масло. Ричард стоит над ним, не двигается. Гэвин не знает, как после всего нарушить тишину. - Ну, э. Ты, мм, можешь подождать снаружи, пока я... - Нет. Гэвин не выдерживает и вскидывает взгляд. Лицо Ричарда не выражает ничего, но диод светится желтым. Гэвин думает, что этап охуевания был пройден, когда Ричард раздевал его, как беспомощного. Оказывается, нет. Ричард опускается на колени перед ванной. Закатывает рукава черной водолазки. Тянется в сторону, выдавливает на руку немного геля. Растирает. А потом кладет ладони Гэвину на плечи. От прикосновения Гэвина почти подбрасывает - кожа из-за температуры до сих пор слишком чувствительная. Ричард осторожно гладит его плечи, чтобы вспенить гель, потом проходится вниз до локтей и обратно. Обычно всегда голубой диод теперь светился желтым; черт знает, что творилось у железки в процессорах. Гэвин чувствует, как краснеет, когда прохладные руки соскальзывают с груди вниз, ныряют под воду с тихим плеском. Ричард оглаживает его бока самыми кончиками пальцев. Это должно ощущаться как щекотка. Это не ощущается как щекотка. Потом Ричард снова возвращается к плечам, но теперь сдавливает их чуть сильнее, проводит к ключицам и обратно. Немного больно. Гэвин тихо мычит, когда чувствует, как мышцы наконец расслабляются после сна в неудобной позе. До сих пор скользкие от мыла пальцы перемещаются на шею, и Гэвина развозит. Он помнит, как эти пальцы его душили; теперь они совсем нежно гладят до затылка и обратно под самый подбородок. Гэвин не выдерживает, сдавленно выдыхает и откидывает голову назад, подставляя всю шею. Мягкие подушечки пальцев танцуют вокруг его кадыка, прыгают то вверх, то вниз, заставляют подергиваться. Вторая рука опускается на затылок и нажимает. Гэвин стонет, когда Ричард начинает круговыми движениями разминать его позвонки. Точные и аккуратные движения спускаются вдоль по лопаткам, потом снова поднимаются к шее. Гэвина трясет. Ему одновременно жарко и холодно. Словить стояк от роботовского массажа - это что-то новенькое. Хрен знает, как ему удается собрать последние остатки помутившегося от жара рассудка, и все же Гэвин находит силы перехватить запястье Ричарда и сдавленно выдохнуть: - Рич, я... Серые глаза внимательно следят за ним. Слова не идут. Гэвин устало жмурится: - Тебе не нужно- Ричард не перебивает. Вместо этого он, как был, в одежде, одну за другой опускает ноги в ванну и опускается на колени - вода в ответ с плеском выливается на кафель - а потом целует Гэвина. До Гэвина вдруг доходит, что у Ричарда губы и язык мягкие, совсем по-человечески, но при этом прохладные. Гэвин думает оттолкнуть его, начать задавать вопросы, а в следующую секунду думает - к черту, кладет мокрую ладонь ему на затылок и размыкает челюсти. Они целуются долго и увлеченно, но не злобно; их первый раз был яростной вспышкой, этот - постепенно нарастающее пламя. Ричард проскальзывает коленом между бедер Гэвина, и тот дергается и стонет, когда головка трется о шершавую ткань джинс. Гэвин начинает бестолково толкаться навстречу. Зарывается пальцами в волосы Ричарда - все такие же мягкие - и смотрит: пара прядей выбились и теперь закрывали лоб, промокшая черная водолазка облепила искусственное тело, показывая мышцы, блять, зачем вообще делать андроидам такие мышцы, как же Гэвина развезло. Сверху смотрят те же серые глаза - и в то же время другие, не такие ясные, как будто немного темные то ли от приглушенного света в ванной, то ли еще от чего-то. В следующий момент Ричард разрывает зрительный контакт и ныряет под воду. Гэвин слышит, как вода целым потоком переливается за края. А потом слышит только свое хриплое дыхание. Гладкий и прохладный искусственный язык скользит по его члену вверх-вниз, создает вместе с горячей водой сводящий с ума контраст. Гэвину от этих медленных и дразнящих движений физически тяжело, он уже готов просить, умолять, но глотка совсем пересохла, так что он просто хрипло дышит и откидывает голову назад, ударяясь о фаянсовый край. Ричард не торопится, вылизывает вдумчиво и очень внимательно, будто не знает, как это изводит. Гэвин был на краю уже когда терся о его брюки и смотрел в помутневшие серые глаза. Теперь он просто хочет кричать. А потом Ричард наконец погружает его член в горло. Гэвин - искрящийся оголенный провод, вечно напряженный нерв. Вся его кожа болит от холода и жара, плотно сжатую челюсть сводит, глаза зажмурены до того крепко, что перед ними мечутся искры. Горло у Ричарда какое-то нереально мягкое и скользкое, а движения - равномерные, быстрые. Гэвин чувствует - сейчас захлестнет, не выдерживает, сдавливает коротко остриженный затылок и начинает толкаться вперед. От кафельных стен ванной глухо отдаются звуки - какие-то уже нечеловеческие хрипы Гэвина и ритмичный плеск проливающейся от их движений воды. Кажется, воздух вокруг состоит из чистого огня, потому что у Гэвина горит горло, горят легкие, а все внутри будто вот-вот взорвется. Гэвин опускает слезящиеся глаза, видит, как вокруг его члена смыкаются оголенные пластиковые губы, как каштановые волосы колышутся под водой. И потом все взрывается. Его начало дергать еще задолго до оргазма, но теперь Гэвин совсем теряется в судорогах, в собственном последнем хрипе, в этой обжигающей волне, от которой как будто ненадолго умираешь. Ричард вылезает из-под воды и кладет голову на дрожащую грудь Гэвина. Гэвин продолжает цепляться за его волосы. Бедра с внутренней стороны еще какое-то время сводит от напряжения. Дрожь не пропадает. Зато возвращается возможность более-менее связывать мысли между собой. А потом очень быстро доходит - что-то в этом всем, что сейчас произошло, радикально не вписывается в пиздец под названием «жизнь Гэвина Рида». Зачем Ричард вообще пришел? Гэвин для него - как один из тех бездомных котов? Дрожащие от холода твари, которые так сильно на самом деле хотят ласки, что подставляют шею, отдаются с головой. Вот Ричард и пришел плеснуть ему молока, чтоб не подох за зиму, так что ли? Гэвин вдруг чувствует себя уязвимым и еще сильнее замерзшим. В голове роится миллион вопросов, но он их более-менее обобщает: - Ты какого хуя сюда приперся?! Когда Гэвин сбрасывает его с себя, Ричард смотрит в ответ с человеческим почти удивлением. Мокрые каштановые волосы смешно облепили его лицо, и Гэвин обязательно пошутил бы про это, но он не хочет шутить. - Детектив- - Не детективкай, заебал! - Орать с сорванным от стонов голосом тяжело, но Гэвин справляется. - Ты зачем это сделал? Ванна, массаж, минет - это нахуя все?! Ричард вроде пытается что-то ответить, но Гэвина уже несет. - Ты же даже сам не трахаешься, нахуя, нахуя ты это делаешь, - Гэвин подбирает к себе колени и пытается не задыхаться. - Твои пластиковые мозги просто штырит от идеи играть со мной? «О, смотрите, кожаный ублюдок заболел, притащусь-ка ублажать его, а потом смотреть, какой он жалкий и как себя ненавидит»! Так ты блять это задумал, а?! Ричард резко перехватывает руки, которыми Гэвин пытается закрыть лицо, и смотрит ему в глаза. - Детектив, моей целью не было унизить или расстроить вас. Приятная прохлада чужих рук на запястьях заставляет Гэвина немного расслабиться. - И я также не делал этого из жалости. На немой вопрос Гэвина Ричард продолжает: - Изначально я приехал, чтобы проверить ваше состояние, - когда Гэвин хмурится, Ричард поясняет немного скептически: - Детектив, я - последняя модель Киберлайф, разумеется, я давно заметил, что симптомы вашей простуды ухудшаются. Единственное, что остановило меня от вмешательства - возможность негативной реакции с вашей стороны в свете предшествующих этому событий... Гэвин вообще не понимает, что железка несет. Потом Ричард как-то слишком правдоподобно запинается и отводит взгляд: - В общем, я не мог не чувствовать... вины, поскольку ваше нынешнее состояние во многом является следствием моих необдуманных действий. Всю неловкость и злобу как рукой снимает; у Гэвина остается только ликование. - Так ты знал, ты знал, что я простыл из-за того, что кое-кто меня трахнуть решил на улице! Ричард поджимает губы, Гэвин смеется. - Посмотрите, ушлепок решил загладить вину за весь пиздец, что творился последние две недели, - Гэвин ерошит свои волосы. - Я ведь мало того, что болел, так ещё работать нормально не мог из-за твоих этих штук. Ричард поднимает бровь. - Ну вот только не надо непонимания в глазках, - Гэвин фырчит. - Я, может, не кибердетектив, но замечаю твои вечные взгляды в духе «переспать - переспали, а что теперь-то делать». Они немного молчат; ни один не хочет что-то говорить, оба погружены в мысли о том, что, собственно, теперь им делать. Гэвин смешливо бормочет: - Не думал, что извинительный минет может быть таким классным. - Минет не был извинительный, извинительные были ванна и массаж. А минет, - Ричард смотрит Гэвину в глаза. - это просто потому, что я захотел. Я живой и могу хотеть вещи просто так, детектив. А потом Ричард улыбается - немного, совсем чуть-чуть - и у Гэвина что-то внутри обрывается. Ричард заворачивает его в полотенце, на что Гэвин не особо сопротивляется, а потом подхватывает на руки и уносит в гостиную. Кладет его поверх всех одеял на диване, уходит на минуту, а потом относит его в разобранную кровать, и Гэвин готов в эту же секунду пообещать ему пятнадцать ответных минетов в благодарность. Только не сейчас, сейчас - сон. Гэвин лежит на чистых прохладных простынях, зарывается в одеяло, укладывается на любимую подушку. От ощущения постепенно согревающейся постели становится так упоительно, что Гэвин уверен - если б умел, замурчал. Ричард тем временем неловко сидит на противоположном краю. Гэвин бурчит: - Ты же не в мокрых шмотках уселся, я надеюсь? - Я могу автоматически просушивать одежду всего за тридцать секунд, - скептически отвечает Ричард. - Насрать, ты этими джинсами обтер за день весь Детройт, а теперь лезешь туда, где я сплю. Возьми в шкафу что-нибудь домашнее. Гэвину лень переворачиваться и открывать глаза, но он буквально чувствует спиной замешательство Ричарда, когда тот только спустя пару секунд поднимается и шагает к шкафу. Через минуту матрас с другой стороны привычно проминается. Гэвин мысленно закатывает глаза. - И можешь не изображать беспризорника. Забирайся нормально. Еще одно недоуменное молчание в ответ, блять, какой же железка кривой в плане человеческого взаимодействия. Гэвин не понимает, почему от этой мысли ухмыляется, уткнувшись в подушку. Потом пружины в кровати непослушно скрипят - видимо, Ричард все-таки пытается улечься. Гэвину как-то нереально тепло и уютно и он уже чувствует, как проскальзывает в сон, как вдруг его настигает еще один вопрос. - Рич. - Детектив?.. - Кова хуя в доме тепло? - Язык еле ворочается. - Я оплатил счет на отопление, - отвечает Ричард с - Гэвин готов поклясться - самодовольством, а потом как-то тише добавляет: - Детектив? - А? - У Гэвина уже второй раз за вечер нет сил нормально ответить. - Не зовите меня Рич. - А, - и Гэвин, толком не поняв, что ему сказали, отрубается. Будит Гэвина настырное утреннее солнце. Он ворочается еще пару минут, потом все же открывает глаза и садится в кровати. А потом приходит осознание. Это первое за последнюю неделю утро, когда у него нет желания оторвать нос и выкашлять легкие. Видимо, как следует проспаться было неплохим способом лечения. Гэвин смотрит на соседнюю сторону постели. Одеяло и подушка не сдвинуты, матрас примят совсем слегка. Гэвин усмехается - он один раз видел, как Хэнковский Коннор свернулся под одеялом на койке в комнате отдыха почти в клубок, пока работал режим сна. Ричард наоборот - девиантнулся уже сто лет назад, а делать человеческие вещи так и не научился. Бестолковая железка. Вот кстати... Ричард обнаруживается на кухне - одетый в Гэвиновские шмотки и с миской горячего бульона в руках. Футболка и домашние спортивки, для Гэвина свободные и уютные, Ричарду оказались настолько малы, что сделали из него дешевую порно-звезду. Гэвин начал было над ним стебаться, но получить по лицу кипящим бульоном с утра пораньше не хотелось, так что он быстро затыкается. Потом пытается придумать подъебку насчет самого наличия бульона; слова не идут, домашняя еда после целых суток сна с перерывом на минет кажется вкуснее любого блюда ресторана Мишлен, и даже Гэвин не может быть мудаком настолько, чтобы оставить это без благодарности, так что он просто произносит "спасибо". Ричард в ответ так же просто кивает. По телеку ничего интересного нет, так что Гэвин просто включает канал с музыкальными клипами и принимается за бульон; Ричард усаживается напротив. Через какое-то время в окно начинают скрестись - оказывается, Мистер Снаффлз и самый первый вчерашний кот, которого Гэвин гладил, все-таки не забыли дом, где их накормили. Гэвин с радостью их пускает и делится остатками бульона, чешет за ушками и играет. Ричард на это смотрит до того скептически, что должно стать неловко. Но Гэвину не становится неловко - он просто рад. Рад провести утро с тихой музыкой, мурчащими кошками и горячим бульоном. И Ричардом. Оказывается, железка придумал отвезти Гэвина к врачу и даже назначил запись и запросил у Фаулера отгул для них обоих, так что спешить некуда. Когда бульон заканчивается, Ричард разогревает свежее молоко из супермаркета за углом. Получается, разумеется, лучше, чем у Гэвина вчера - без горелого привкуса и не такое обжигающее. И пока делать все равно нечего, Гэвин решает порыться в телефоне. А потом видит. За последние сутки ему наслали сообщений больше, чем за полгода. Пять штук от Ричарда. Гэвин хмурится, когда видит, как сначала спокойные сообщения под конец становятся напряженными. Больше всего в глаза бросается короткое "Гэвин, я еду". Гэвин на минуту замирает. Железка ни разу еще не называл его по имени. От Хэнка три штуки - все с опечатками и содержания примерно "слыш уебок иди работатб". От Коннора одно - "бла-бла, Детектив Рид, в участке обеспокоены вашим отсутствием, посмотрите, какой я заботливый". И семнадцать пропущенных от Фаулера.