Reveries

Открыв глаза, Гэвин неожиданно обнаруживает себя посреди хорошо знакомой пижонской кухни, будто сошедшей со страниц фешенебельного интерьерного журнала вместе со своим филантропом-хозяином. В его руках чашка с пахнущим травами медовым настоем, под босыми ступнями – прохладный кафель, привезенный откуда-то из Европы. В воздухе привычно витают пары нестареющей классики, ненавязчивой роскоши и слишком высоко задранного кое-кем носа. Раньше Гэвин чувствовал себя некомфортно посреди всей этой дорогущей техники и приборов, назначения которых не знал. Попав сюда в первый раз, он сцедил столько яда, что хватило бы на полномасштабную химическую атаку в режиме военного времени. Но сейчас ему наплевать. Сейчас он ставит чашку на гранитную рабочую поверхность и под внимательным, тяжёлым взглядом серых глаз оглаживает камень пальцами, оттягивая при этом ворот собственной футболки. - Как ты относишься к рислингу? Мне кажется, он отлично подойдёт к нашему сегодняшнему меню. Ричард стоит у гранитной рабочей поверхности, опираясь на неё бедром. Рукава его неизменно черной рубашки закатаны выше локтя, обнажая тугие, напряжённые мышцы. Две верхние пуговицы расстёгнуты – кондиционера в апартаментах Каллена нет, а на улице после августовского ливня душно. Гэвин сглатывает вязкую слюну. Ему душно тоже. Он хочет раздеться. - Ты ведь знаешь, я совершенно не разбираюсь в винах. Ричард давит лёгкий смешок и открывает холодильник, чтобы достать оттуда овощи. Он ленивым, но уверенным движением накидывает на плечи льняной передник и кладёт перед собой деревянную разделочную доску. В его бледных, покрытых тонкой сеточкой артерий и вен пальцах – металлический, заточенный собственными руками нож. Гэвин знает, как Ричард ценит материалы, не оставляющие свой след, запах и вкус на продуктах. Его аккуратные, ловкие, четкие, почти механические движения завораживают. Гэвин не отрываясь наблюдает за тем, как лезвие опасно скользит рядом с пальцами, ни разу не приближаясь настолько близко, чтобы представлять реальную угрозу. Он знает, что пока не может приблизиться, не может коснуться и попробовать на вкус. Гэвин послушно стоит на расстоянии вытянутой руки и дышит через рот, чувствуя, как начинает потеть от жары. Мерный стук металла о дерево, непривычно шумное дыхание и шёпот проигрывателя из гостиной вгоняют Рида в состояние транса. Ему тяжело сконцентрироваться, он теряется в пустых, ничего не значащих мыслях, отвлекаясь на руки Ричарда и соблазнительно выглядывающие из расстегнутого ворота рубашки ключицы. Как он оказался здесь? - Ты не возражаешь, если я открою бутылку прямо сейчас? Один старый приятель привёз мне на днях из Германии превосходный образец. Гэвин рассеянно улыбается в ответ на его мягкую, вязкую улыбку и послушно принимает пузатый бокал, согретый чужим прикосновением. Потёки на стеклянных стенках кажутся ему смутно знакомыми, но долго рассматривать их он не в состоянии – горло сушит, потому Рид поспешно делает глоток и опускается в кресло. Веки кажутся тяжелыми, а ноги – чужими. Нож в руках Ричарда всё ещё пляшет настолько умело, что впору начать завидовать. Гэвину кажется, что Каллен – языческий бог, заклинатель клинков, покровитель тех, чьё призвание заключается в разделывании туш животных. Любых туш. Рислинг встает поперёк горла, он горчит и вяжет. - Почему ты решил устроить ужин именно сегодня? Ричард сгружает зелень и овощи в миску, колдует со специями и маслами всех цветов и оттенков. Гэвин не идиот, но чёрт его дери, он не в состоянии опознать и половины из стоящих на полке бутылок. Бальзамический уксус, оливковое масло, соевый соус… По шее Калена катится капля пота, и если бы не ватные ноги, Гэвин ринулся бы слизывать её своим шершавым языком прямо сейчас. О чём он думал раньше? Почему решил вместо морга приехать домой к Ричарду? У него ведь совершенно точно была работа. - Сегодня ровно год, как мы с тобой познакомились, Гэвин. Было бы неправильно оставить подобное без внимания, верно? У этого психа была напрочь лишающая воли улыбка. Она будто нашептывала ему на ухо – беги, беги, пока не выбьешься из сил и не упадёшь своей потрёпанной рожей в дорожную пыль. И тогда он найдёт тебя. Гэвин дрожащей рукой подносит ко рту бокал и вновь делает глоток. Рислинг уже не горчит, он приятной тяжестью оседает в почти пустом желудке и остаётся на языке терпким фруктовым послевкусием. Ричард достаёт из холодильника пакет с охлаждённым мясом и деловито принимается за разделку, выбрав для этого нож подлиннее и потоньше. Пальцы мужчины окунаются в розоватый сок, почти купаясь в нём, а металл ножа споро вырезает тонкие белёсые жилы. Его кровожадный языческий бог. Ослабевшая ладонь падает вниз, заливая остатками вина белоснежный ковёр и спортивные штаны Рида. - Ричард… Каллен поднимает на него взгляд – зрачки слегка расширены, один глаз скрыт за непослушной чёлкой. Он рассеянно осматривает осевшего в кресле Рида и пятно от вина на ковре, а затем устало качает головой. - Сперва ты испортил мне работу, а затем и ковёр. От тебя одни неприятности, Гэвин. Тело совсем не слушается, лишь отнимается с каждой секундой всё сильнее. Зато в голове становится так ясно, как не было весь последний месяц. Он возник в его жизни в ответ на пьяные молитвы отчаявшегося Гэвина, в тот самый момент, когда Рид уже готов был дрожащими руками заменить сигареты и виски на отцовский револьвер и русскую рулетку. Фаулер представил его как Ричарда Каллена – дипломированного практикующего психиатра, который мужественно вызвался помочь служителям порядка в раскрытии серии жесточайших убийств. Гэвин никогда не был неженкой, но даже его выворачивало наизнанку от того, что на голову отбитый психопат делал со своими жертвами. Ричарда не мутило ни капли. - Надо же, он превращает их в произведения искусства, инсталляции, и поедает их плоть. Как…интересно. От его пальто, снятого с плеч изнеженной модельки, небрежно наброшенного на плечи дизайнерского шарфа и наглухо застёгнутой рубашки Гэвина мутило едва ли не сильнее, чем от распотрошённого трупа. В тот день он послал излишне странного, любопытного и жаждущего близкого знакомства психиатра нахер, чтобы уже через полгода стоять перед ним на коленях, судорожно расстегивая молнию на брюках. Днём он бежал от него, огрызался, словно дворовая псина, игнорируя терпеливо протянутые руки. Отказывался пить заботливо принесённый в термосе кофе, требовал результатов и реальной помощи, не завязанной на пространных рассуждениях и составлении психологических портретов. Ночью – потом, кровью и стонами вымаливал прощение за каждое резкое слово и недостаточно тёплый взгляд. Ричард не терпел строптивости и непослушания. Ричард вжимал его лицом в простыни с такой силой, что от асфиксии перед глазами начинали плыть круги, а тело становилось лёгким и невесомым. Он метил его, словно скотину, укусами, и слизывал с солёной кожи выступившую кровь. Гэвин считал его ненормальным. Гэвин до сих пор не понимает, как мог так сильно проебаться. Как, в какой-то момент, оказался в его апартаментах, опоенный чаем с какой-то дрянью, отдалённо напоминающей псилобицины. Молча наблюдающий за тем, как простой психиатр, оказавшийся отмороженным маньяком-каннибалом, разделывает очередную жертву под сопровождение поющей из ретро-проигрывателя скрипки. Лора Харт, 21 год. Или ещё кто-то, о ком он ещё не успел узнать из свежих полицейских сводок. - Я отправил Фаулеру сообщение, когда шёл к тебе. Ричард склоняет голову к плечу. Улыбка на его губах – ядовитый нектар, психотропный препарат в упаковке из-под детских леденцов. Один уголок выше другого, едва видна кромка чуть заостренных зубов. Гэвин помнит, какие следы эти зубы оставляли на его шее и плечах. - Нет, не отправил. Тонко порезанное мясо отправляется на сковороду вместе со специями. Аромат по кухне плывёт настолько приятный, что детектива начинает мутить. Человеческая плоть не может пахнуть хорошо, не может быть вкусной. Ричард часто готовил ему, приносил еду на работу, подавал на стол за ужинами и немногочисленными пикниками. Всегда интересовался, хорошо ли получилось, а затем, игнорируя попытки увернуться, целовал отрывисто и как-то зло. Внутри Гэвина сейчас находилась каждая из тридцати его жертв. Он хочет вскочить на ноги, сорвать с одного из крюков, подвешенных над плитой, тяжелую сковороду, врезать ей по точёному лицу Ричарда, а затем перехватить нож и оставить в гадёныше столько дырок, сколько успеет. Двадцать восемь сойдёт за компульсивность и попытку самообороны? Гэвин честно пытается осуществить свой план. Превозмогая тошноту и слабость, он поднимается на ноги и делает первый шаг, но уже на втором валится вниз, лицом в пахнущий лавандовым кондиционером ковёр, на котором пару недель назад матерясь сквозь зубы трахал одного из самых жестоких серийных убийц Америки. Знал бы – придушил, или сунул лицом в камин. - Господи Боже, какой же ты нетерпеливый, Гэвин. Перед его кровоточащим от падения носом – блестящие носы туфель. Ладонь в его волосах непривычно ласковая и лёгкая. Опустившись на корточки, Ричард с лёгкой улыбкой на губах массирует ему затылок, а затем и виски. Гэвин против воли готов стонать от каждого прикосновения к гудящей и сверхчувствительной от наркотиков голове. Фаулер. Он должен сообщить Фаулеру о том, что нашёл ублюдка, уже целый год отравляющего жизнь всему городу. Дрожащие ладони проваливаются в высокий ворс ковра, но собравшись с остатками сил, он всё же садится, встречаясь лицом к лицу с тем, кого давно пора было отправить на электрический стул. - Ты больной на голову ублюдок. С тихим вздохом Ричард берёт его лицо в ладони и аккуратно вытирает лицо Гэвина тканью передника, проверяет, не сломан ли нос. А затем подносит вымазанные в крови Рида пальцы ко рту и медленно, со вкусом вылизывает их. В его глазах – Ад. - Если я попрошу тебя не дёргаться лишний раз, ты меня, конечно же, не послушаешь. Но всё же посиди немного, ужин будет через десять минут. А затем мы поговорим. Каллен легко толкает его в грудь, поднимается на ноги и, как ни в чём не бывало, уходит накрывать на стол. Гэвин до сих пор не помнит, как оказался в этом доме, взял ли с собой документы, значок и телефон, по которому его можно было бы вычислить. В Бюро не знали о том, что он спит с их внештатным психиатром, но всё же явились бы к Ричарду с парой вопросов – в конце концов, они были напарниками. Если к тому времени он ещё будет жив, то обязательно найдёт способ дать о себе знать. - Хотя бы кошку мою не забывай кормить, дерьма ты кусок. Это он говорит уже сидя за обеденным столом, когда к рукам с грехом пополам возвращается возможность двигаться, а язык не грозиться запасть назад при каждой попытке отвлечься. Ричард заботливо разрезает его ужин на порции, равные одному укусу. Его точёные брови сходятся у переносицы. - Ты будешь делать это сам, Гэвин. В нашем новом доме найдётся место для малышки. А теперь ешь – впереди нас ждёт тяжелая беседа, и, боюсь, она не обойдётся без бокала кьянти. Есть это Гэвин не собирается даже под дулом пистолета, а плевать в чужую тарелку не хватает сил, оттого он просто сидит и максимально презрительным взглядом прожигает высокий лоб Ричарда, на который вновь упала непослушная кудрявая прядь. Твою мать, и ведь с этим недочеловеком он добровольно делил постель. Позволял доводить себя до состояния, близкого к помешательству и метить укусами, из-за которых потом неделями не мог надеть футболку. «В нашем доме». Как бы не так, ублюдок. Плевать на значок. Он сам разберётся с этим. Дайте только в руки что-нибудь поострее. Гэвин улыбается. - Надеюсь, ты простишь меня, если я попрошу немного вина прямо сейчас. И, дождавшись пока Ричард отвернется, резким, слаженным движением хватает нож.