***
Когда заседание наконец-то подошло к концу, я мысленно позавидовал Львёнку. И это ж надо было оказаться таким идиотом, сказать Мириам "да" и подумать, что после её смерти всё забыто… Кольцо Магистра – неизбежные кандалы, и я и так довольно долго слонялся по миру, скрываясь от них, пока не стало слишком поздно. Действительно опытных стражей после мора осталось слишком мало. Да, мы не болели, но скольких убили за эту их исключительность? Детей сейчас набирали куда больше, чем прежде, нам расширили квоту, но вокруг всё равно творился хаос, а молодёжь ещё следовало натаскать. Гертруда, к тому же, как всегда радовала дурными новостями. Вот и сейчас, выйдя из зала, она обыденно произнесла: - Мой отец собирается к нам в гости. - Опять? – скривился я. – Прошёл всего лишь год с прошлого визита! Он правда полагает, что тут что-то могло серьёзно измениться? Я не сомневался в том, что родители Геры представляли её рядом с каким-нибудь герцогом или хотя бы бароном, а не с шатающимся по стране сумасшедшим стражем, но надеялся, что их высокое происхождение свидетельствует о хоть какой-то культуре общения – а значит, переругиваться при первой же встрече мы не будем. Но я терпел аж до третьего оскорбления и, по мнению Геры, вообще держался замечательно. Первые два года нас не трогали. Семья Гертруды выжила практически в полном составе, но из-за мора они боялись покидать свои угодья – и правильно делали. А потом, когда… Потом у них появились причины заглядывать к нам почаще, и я с трудом сдерживался, чтобы не взять, подобно Пугалу, серп в руки и не укоротить кого-нибудь если не на голову, то хотя бы на один длинный язык. - Кстати, - следовало проявлять в словах осторожность. – Наша соседка куда-то подевалась. Надо будет проверить улицу, не завелись ли где-то тёмные души. Гера изогнула светлую бровь и подозрительно взглянула на меня. - И ты, подозревая о тёмной душе, разумеется, не позволил остаться одному дома… - Нет-нет, что ты, - махнул рукой я. – Я посидел стража присмотреть, - Гера продолжала молчать, и пришлось обречённо заканчивать фразу. – Львёнка. - Львёнка?! – Гера, доселе шагавшая по улице спокойно, дёрнула меня за руку и едва ли не сорвалась на бег. – Ты оставил Львёнка с… Она не договорила. Мы добрались до нашей улицы, и потребности в описании того, что может натворить Львёнок, больше не осталось. Окна в доме светились синеватым, дверь – зелёным. Гера зло сверкнула глазами, посмотрела на меня так, словно представляла, как именно будет убивать, и бросилась к дому. - Львёнок! – донеслось гневное с порога, и я почти обречённо вошёл в нашу гостиную. Сердитая Франческа, обсыпанная какими-то цветными мелками, возвышалась над сидевшим на ковре растерянным Львёнком. Его волосы тоже приобрели замечательный малиновый оттенок, но это смывалось. Уж мы с Герой знали точно, иначе периодически поражали бы всех на совете магистров новыми забавными оттенками волос и кожи. - Ты знаешь, - ласково уточнил Вильгельм, - что эта проблема видит душ? И колдует?! - Вы вообще собираетесь отдавать этого ребёнка Братству или Ордену? – вмешалась Франческа. – Ведь опасно скрывать в доме одарённого! И вообще… - Его ж разве скроешь? – я заглянул за штору, отодвинул потайную доску и крикнул в проделанный по пятому кругу лаз. – Выбирайся оттуда! Мама обещает, что не будет ругаться! Гера не обещала. Она сердито упёрла руки в бока и смотрела на меня так, словно это мой дар унаследовал ребёнок, и в список сил стража входит возможность разукрасить весь дом и заставить окна и двери светиться. Несносное дитя, такое же цветное, как и Львёнок с Франческой, показалось из своего тайника, и я подхватил его на руки. - Это ваш сын?! – поражённо выдохнул Львёнок. – Я думал… - он почесал голову. Логическая цепочка была откровенно неудачной. - Действительно, - вздохнула Франческа. – Они же женаты. Мы могли бы предположить… Гера прервала их коротким взмахом руки и уничижительно взглянула на сына. Тот уцепился в меня мёртвой хваткой, подозревая, что сейчас мать опять лишит магии на несколько дней или заставит за собой убирать. - Мы с дядей Львёнком игвали! – заявил малыш, старательно выдирая мои волосы. – В пвятки! Мама, а что такое чёвт? И почему он должен обижать папу? Мы с Герой переглянулись, а потом одновременно перевели взгляд на Львёнка. - Сынок, - чуть севшим голосом произнёс я, - скажи мне, а как именно чёрт собирался обижать папу? Улыбаясь и сверкая, как начищенный флорин, сын ласково поведал половину особого словарного запаса Львёнка.***
- Ну, я же не знал, что это ваш ребёнок! – воскликнул Львёнок, когда сын был уложен спать, укрыт одеялом, трижды прослушал сказку о Темнолесье, вытребовал с меня обещание полетать на драконе и потрогать рога Гуэрво, а с Геры – какую-то очередную красивую магию из запретного списка. Львёнок и Франческа успели даже отмыться. Теперь пришёл черёд докладывать о том, где Вильгельм пропадал больше пяти лет, что происходит в мире за пределами Арденау – мы выезжали теперь реже, ребёнок накладывал немало ограничений. Когда ему исполнится пять или шесть, сын вынужден будет учиться, как когда-то и мы с Герой. Видящий, да ещё и с колдовским даром… Разумеется, Братство не упустит такого ребёнка. Да и, если не обучить его, будут одни только проблемы. Он и сейчас не особо-то нас слушал, зато своего надменного деда приводил в состояние умиления. Потому родня Гертруды и таскается сюда, как на праздник, едва ли не каждый месяц. - А то, что при детях в принципе не говорят такие слова, ничего? – устало спросила Гера. – К Тому и так липнет всякая нечисть… Отцовское упрямство! - И материнская магия, - парировал я без всяких сомнений. – Но… Томас! Зачем ты опять встал? Сын стоял на пороге комнаты, тёр кулачками заспанные глаза и переводил взгляд с меня на Львёнка, думая, к кому лучше задать такой вопрос. - Папа, - в итоге определился с источником он. – А что такое… Слово он выговорил с трудом и не с первого раза. Гертруда взглянула на Львёнка так, что у того появилась третья подпаленная прядь. - Томас, так говорить нельзя. Этому слову тебя тоже научил дядя? – сердито спросил я. – Не слушай дядю Львёнка. У него словесное недержание. - Нет! – покачал головой Том. – Это у меня нацавапано. На квовати…***
Слово действительно красовалось на изголовье детской кроватки. Нацарапанное… Будто бы ржавым деревенским серпом. Я содрогнулся. Гера подумала о том же самом, сомнений не было. Это было любимое слово Пугала, он любил выводить его на всяких святых местах. Наш не в меру грамотный ребёнок, разумеется, не мог оставить без внимания такую прелесть – и теперь радостно наблюдал за тем, как Гера выводила надпись. - Думаешь… - начала она, когда магия наконец-то закончила своё дело. - Не знаю. Пойду проверю соседку, она жаловалась на тёмных...***
Мне хотелось верить, что это правда. Словно я могу выйти на улицу, увидеть их, и всё будет как раньше. Мне не хотелось постоянно бегать по трактам, как сумасшедшему, не хотелось лишаться Геры и Тома, нет. Но Пугало и Проповедник были теми деталями прошлого, о которых я не мог не скучать. Соседка открыла с первого раза. Продемонстрировала и сама несколько выведенных серпом чудес – пришлось пообещать, что Гертруда завтра всё приведёт в порядок. Я осмотрел дом, подвал, убедил её в том, что тёмных душ тут нет – они ж не сумасшедшие, жить под боком у двух магистров поневоле! – и вышел во двор, сглатывая засевшее комом горькое разочарование. Было светло, и я вздрогнул, когда тени вокруг будто бы ожили. Он встал напротив, почти такой же, как и был тогда, с криво нарисованной улыбкой и кривым серпом с заржавевшими пятнами крови, с когтистыми лапами и сбитой соломенной шляпой. - Это ты, - произнёс я, зная, что Пугало всё равно не может говорить. – Опять такой… Одушевлённый ничего не ответил, остался стоять, словно был прибит уже к этому месту. Где-то далеко каркнула ворона, а оно даже не встрепенулось, и я подумал, что ошибся, а это просто чужая глупая шутка. Но надпись была реальной, и я видел Пугало – а соседка нет, выглянула из окна, спросила, с кем это я разговариваю. Сказал – с душой, и она спешно захлопнула за собою ставни и, кажется, принялась молиться. Мы с Пугалом ещё долго смотрели друг на друга. - Ты был там? – спросил я наконец-то, но опять не получил ответа, только кривая усмешка стала ещё более уродливой. – Смешно задавать тебе вопросы, но… А он хотя бы счастлив? Мы оба прекрасно поняли, о ком шла речь. Пугало стояло, словно прикованное к месту, а потом медленно склонило голову в согласном кивке, похлопало меня по плечу и, повернувшись спиной, направилось нетрезвой походкой вдоль по улице. Я знал, что оно вернётся, рано или поздно, и вновь окажется на пороге нашего дома, как и знал, что Проповедник больше никогда не зачитает мораль. Но теперь прошлое было отпустить немного легче.***
Мы лежали в постели молча. Гера, как и я, сверлила взглядом потолок, не в силах уснуть. Нельзя было не рассказать ей о Пугале – она отреагировала спокойно, молча улыбнулась, но было видно, что вновь позволила далёким воспоминаниям выйти на свободу и дрожала теперь под одеялом. Мор закончился. Закончились войны. Умерло слишком много людей, а мы остались живы и даже сумели быть счастливы. Но забывать о потерях – слишком тяжело. - Знаешь, - промолвил я, пытаясь нарушить мрачную тишину. – Львёнок тут вполне серьёзно поинтересовался, как это – быть отцом, и какие для этого нужны жилищные условия. - Тебя смутила вторая половина вопроса? – улыбнулась в темноте Гера. – Скажи ему, что наша соседка скоро бросится подавать дом. Пугало её пугает… - Думаешь… - Почему б и нет? – пожала плечами она и нашла под одеялом мою руку, осторожно сжала её. – Давно пора. Сколько они прятались? Лет шесть? Я не ответил, только потянулся к ней, чтобы запечатлеть короткий – или не очень, - поцелуй на губах и, заслышав звуки из гостевой комнаты, закатил глаза. - Львёнок такой Львёнок… - прошептала Гера. – Никакой совести. Знаешь, не говори ему о соседке. Мне нравится наш тихий район. …Но она, разумеется, просто шутила.