Красный, как летние ягоды

      И вновь…       — Резкое похолодание, которое не заканчивается уже 2 года, набирает обороты. Поставлены рекорды по самой холодной температуре в июне. Пригород Москвы никогда не видал холодов до -36 градусов по цельсию в середине лета. К другим новостям: на границе Германии приостановлено строи…       И вновь мой градусник показывает -38 градусов.       Я хочу уехать.       Убежище будет построено совсем скоро. Немногие могут себе позволить жить в нем, однако я долгие годы копил на него. Я знал еще за 15 лет до мировых заморозков, что так произойдет. Солнце не светит уже полтора года. Тогда это и началось. *       Я брожу по снежным площадям Москвы. До вокзала остались считанные метры, но я по-прежнему чувствую, словно мне идти немерено далеко. Теперь входить в помещение слишком дорого. За тот лакомый кусочек тепла внутри любого общественного здания нужно платить. И платить нужно большие деньги. Цена только и дело, что поднималось за последний год.       Сейчас 20 минут на вокзале стоят 4000 рублей. Я не унываю: деньги я копил не зря.       Уже на платформе я чувствую, как начинает холодать. Мой поезд стоит уже 40 минут, и по виду всех работников внутри него я могу с уверенностью сказать, что они не очень-то и хотят открывать двери холодному миру. *       Этот поезд отправляется в убежище где-то в Германии, я точно в этом не разбираюсь, но знаю, что за хорошую плату мне там помогут прожить хотя бы еще десяток лет. Не уверен, что моих денег хватит на все 10 лет, если вообще столько получится прожить в нынешнем положении, но у меня и выбора-то особо нет.       Поезд тронулся: медленно, словно боясь рельс, машинист давил на ручку. После первого километра трясти начало меньше, но чай в таком вагоне не попьешь. Да и цена на чай без сахара еще как кусается, особенно на горячий. Отопления в поездах нет, иначе билеты стоили бы немеренных денег. К счастью, я набрал себе гору одежды, из которой получается отличный «термос» для человека. *       Мы пересекли уже две границы, а я все никак не могу уснуть. Прошло 17 часов и столько же осталось ехать.       Но все-таки, уснуть мне удалось.       Пляж Санты-Моники представал перед моими глазами настолько реалистично, насколько это возможно. Мой сон был невероятно красив, и, казалось, что тепло с того самого пляжа веет внутри вагона. Я уже чувствовал, что скоро проснусь, сон разрывался, как старая кинолента и мне было невероятно обидно.       Я до сих пор не могу поверить, что наш мир так быстро и так неожиданно изменился. *       Проснулся я и был удивлен тому, что поезд не двигается. По расписанию поезд делает только одну остановку, которую мы уже проехали.       — Чаго стоим? — спросил меня дедушка, сидящий напротив, с абсолютно невозмутимым взглядом лица.       — Самому интересно, — с некой отверженностью холодно ответил я и побрел в глубь вагона.       В центре вагона стоял проводник ко мне спиной. Услышав мои шаги, он резко обернулся и попросил вернуться в купе. На мои вопросы он отвечал твердо, что «все хорошо» и «поезд скоро пойдет дальше». В моем купе помимо деда оказалась еще одна девушка. Когда я зашел, она неловко махнула рукой, сподвигнув меня сесть, и начала рассказывать. Она говорила о том, что вряд ли мы доедем до места назначения, и даже если нас пропустят на этом КПП, то поезд развернут и деньги вернут обратно (и то не факт). Все это навело меня на вопросы к ней.       — А почему Вы так считаете?       — Страна гниет. Это касается не только России, но и всех остальных. Вы только посмотрите. Правительство уже давно остановило попытки что-то предпринять против холода в пользу спасен *       Шел второй день нашей стоянки. Градусник в поезде замерз на отметке в 54 градуса холода. На краях окон появились маленькие наросты льда. В вагоне было тихо.       Запах чая, который появлялся раз в два часа создавал много шума. В погоне за теплым и приятным люди в прямом смысле обезумели. Каждый, кто покупает заветную кружку с горячим напитком подвергается слежкой с целью получить немного пара из кружки.       Насколько же это ужасно звучит.       Поезд тронулся. На мое удивление, тронулся он даже не в обратную сторону. По-прежнему мы ехали не так быстро, однако позитивное настроение в поезде немного увеличилось. По радиооповещению было оговорено, что вагон-ресторан прекратит работу на 20 часов.       Так мы проехали добрых 5 часов в спокойствии и здравии, и я был почти уверен, что скоро мы будем на месте. Но новые сюрпризы не заставляют себя ждать. *       Мы встали. Возмущение народа было намного меньше. На какой-то момент в мою голову пришла мысль, что в поезде наверняка есть мертвые люди. Это меня напугало, но я уже не знал, чего бояться мне больше: ехать в поезде с трупами или умереть самому.       Выглянув в окно, я заметил, что стоим далеко не одни мы, но еще и десятки, а может даже сотни поездов. Впереди поезда располагалась высокая стена с башнями. Это не было похоже на КПП у границы. Мы стояли на возвышенности, и сверху я мог разглядеть крыши поездов, стоящих параллельно нам по двум сторонам.       Вдруг, вагон начал трястись от звуков шагов. Я приоткрыл купе и наблюдал, как три спецназовца прошли через вагон с оружием в руках. Я решил выйти на улицу. Около выхода меня встретил проводник, который по виду был чем-то напуган.       — Почему стоим? — гордо спросил я, однако мое серьезное лицо покосилось, и, наверное, я выглядел глупо.       — Миграционку закрыли, все, беда пришла, откуда не ждали. Мне нелегко такое говорить, но это конец путешествия.       Слова проводника повергли меня в шок.       — Там, недалеко отсюда, располагается убежище. Да-да, то самое убежище, прямо тут. И как раз таки нас туда и не пустят. *       Я вернулся в свое купе и собрал вещи. На выходе проводник снова проводил меня тревожным взглядом и ничего не сказал. Пройдя пару шагов от поезда, ко мне подбежал один из отряда и, наставив оружие, попросил вернуться в вагон со словами о том, что «поезд дальше не идет». Несколько раз, повышая тон, он проговаривал «конечная».       Я вернулся в купе. Мне ужасно одиноко. Двери поезда не закрыты и весь тот холод, который, скорее всего, перевалил за 60, уже веет в вагоне. Также от открытых дверей был слышен гул военных, какие-то крики и свист ветра.       Ночь наступила подозрительно быстро. Мы до сих пор стояли, но двери уже закрыли. Я не спал. В соседнем купе я слышал плач женщины, которая не смогла разбудить своего сына.       Определенно, он не первая жертва холода. Но и не последняя.       Всю ночь я вглядывался в огни автомобилей, в свете которых были видны падающие тяжелые хлопья снега. Я часто задумывался о том, что я делаю. Для меня это была единственная пища для размышлений. В какой-то момент я посчитал, что мой сосед тоже умер, и решил снять его телефон с зарядки. Я начал заряжать свой мобильный, попутно ускоренно включая его.       Моему удивлению не было предела, когда я увидел, что сеть ловит, а у меня есть трафик. Оставшуюся ночь я просидел в телефоне. В Сети тоже царила волна негодования. Кто-то говорил о войне, кто-то о несуразице убежища, кто-то о нехватке денег, кто-то о смерти своих близких. Но все разом говорили, что убежищу долго существовать не суждено. *       После первого дня стоянки я чувствовал себя спокойно. Я видел, как некоторые поезда отбывали назад.       После первой недели я начинал слегка волноваться. Мой телефон, который по-прежнему заряжался, показывал -71 градус. Мой «термос» из одежды отказывал. Я понимаю, что долго мне не осталось такими темпами.       После трех недель в интернете воцарился хаос. Все говорили о разрушении экономик стран, политики. Градус протестов выражается в убийствах политиков, убийц которых никто не ищет. Оговорено количество умерших от голода и холода. Стоял день. На улице было темнее ночи. Машин я не наблюдал, как и военных. Несколько раз я обошел свой вагон и удостоверился, что у нас еще есть живые. *       А однажды небо над убежищем загудело. Горизонты засверкали, и над убежищем пролетели стаи самолетов. Открываю интернет — читаю заголовки о войне. Я уже не боюсь. Мысль о смерти в мороз 79 градусов это как клубника на вершине торта. На следующий день уже ставят прогнозы: кто-то говорит о победе Южной стороны, кто-то — северной. В наше время само понятие войны исказилось.       Дни идут чередом. Свой мимолетный бюджет я трачу только на мобильную связь. Военные не поддаются продаже хоть какой-нибудь одежды. Еда пока не кончилась. Холодать стало медленнее, всего на 1 градус уменьшилось за последних 2 дня. Моей одежды нешуточно начинает не хватать. Я еще не чувствую, что намертво замерзаю, но просто так это оставлять не собираюсь.       Четвертый день: интернет уже не кипит. Говорится о том, что достигнут рубеж в 500000000 умерших из-за холода и голода. Увеличены цены на авиаресы в 3 раза. Поезда в Германию не ходят, как и в близ лежащии страны. *       Прошло около полумесяца нашей стоянки. Военные до сих пор появлялись на улице, словно выжидая чего-то. В некоторые часы снова было слышно, как пролетают военные самолеты. Пока что еще не один не решился взорвать что-то рядом. Из тех десятков поездов, что стояли у убежища остались только четыре. *       В один из таких непримечательных дней произошло из ряда вон выходящее, как глоток свежего воздуха. Убежище начали бомбить. Я принимаю решение бежать. В него. Я собираю вещи.       Не я один пользуюсь паникой, рассеянной из-за взрывов. Множество людей, не внимая на охрану, пробирается через КПП и двигается в сторону входа. Мы все продвигаемся к огромных дверям убежища. Мы все боимся, — это не удивительно, но пока что здравый смысл берет верх над страхом. Раздались выстрелы. Некоторые люди, бежавшие полным ходом, падают лицом в снег. Расплываются лужи крови — как нуга, холод противостоит здоровому кровотечению.       Двери убежища открыты. Впереди нас ждал глубокий тоннель и еще одна открытая дверь непосредственно в само помещение убежища. Уже подбираясь ко входу, мы оценили разрушения от взрывов самолетов, которые до сих пор не кончились. У меня сложилось впечатление, что я нахожусь в эпицентре войны. Взрывы, крики, выстрелы: все это заставляло мою кровь циркулировать быстрее. Уже около входа оставалось около полусотни человек. Я бежал спереди.       Двери, до того момента открытые, начинают закрываться. Верещит сирена, монотонным голосом раз за разом повторяется одно и тоже: «стерилизация помещения, герметизация дверей, полное перекрытие проходного пункта». Я бежал изо всех сил, так как дверь внутри убежища почти закрылась. Мы все бежали.       И меня угораздило обернуться. Я видел лезущих друг на друга животных, пытающихся спасти свою жизнь. Массовая давка уносила по 2 жизни в 10 секунд. Меня сбили. Лежа на полу, я в дикой панике пытался вспомнить о правилах поведения лежащего в давке. Но не успев ничего придумать, я осознал, что все люди пробежали. Я лежу абсолютно живой, немного истекаю кровью, но лежу среди трупов. Весь снег красный, как летние ягоды. Я наблюдаю, как три десятка людей втискиваются в постепенно закрывающуюся щелки между дверями. Двери длинные, и некоторых людей, как под прессом, сжимает и давит. Прозвучал щелчок. Сквозь щель дверей вытекает кровь тех, кого раздавило. Я остался снаружи.       Абсолютно один.       Один. *       Мне по-настоящему одиноко. Взрывов не слышно, не слышно шагов, пуль. Все вокруг убежища опустело. Даже ветер не шумит. Я в абсолютной тишине.       Не знаю, сколько я еще проживу на том, что мне осталось от погибших людей. С тех пор я не считаю время. Я считаю градусы в термометре — они падают.       А однажды приходит буря, и в буре той холод забирает и мою жизнь.