Ненавижу, Козлов!

До обеда хочется есть, после обеда хочется спать, и всё время такое чувство, что мало платят! Это не я сказал — кто-то умный до меня. Настроение — ни к чёрту. Последняя тысяча улетела начальнику на днюху. Опять придётся занимать у Ирки до получки. Ирка — моя соседка по площадке. Вот скажите, почему у неё хватает денег до зарплаты, а у меня нет? Она работает простой официанткой в кафешке, а я — дипломированный специалист-проектировщик. Нас в отделе пять человек, не считая начальника. Кирилл Валерьевич Смирнов — наш шеф, сидит в отдельном кабинете на другой стороне, в конце коридора. Кроме него и меня — остальные женщины. Распределением проектов занимается Лариса Петровна — правая рука начальника. Меня она не любит, считает, что я плохой проектировщик, не в состоянии выполнить мало-мальски сложный проект. Поэтому мне достаётся одна мелочёвка, типа косметических ремонтов каких-нибудь складов или подсобных помещений. Крупные же строительные проекты распределяются между нашими «девочками». Они все семейные — им деньги нужны. А я холостой, мне, кроме себя, содержать некого. Так считает наша Крыса Петровна, как я её про себя называю. — Козлов, Кирилл Валерьевич вызывает! Козлов — это я. У меня, конечно, есть имя, но наша Крыса, уверен, об этом даже не подозревает. Для неё я пожизненно — Козлов. Причём в её устах моя фамилия звучит как ругательство. Да и смотрит она на меня всегда так, как будто я — полное ничтожество, появившееся на свет по недоразумению, плод чьей-то фатальной ошибки. Возможно, она в чём-то права, так как своих родителей я не знаю. Я отказник. Так называют детей, от которых отказались в роддоме. То, что я детдомовский, никто не знает. Ненавижу о себе рассказывать. Пусть думают, что у меня всё как у всех — родители, семья. Ненавижу, когда смотрят с жалостью, как на бездомную собаку. Кто-то с жалостью, а кто-то с брезгливостью. Ведь детдом — это как клеймо на всю жизнь. Рассадник малолетних преступников и наркоманов, как считают многие. Не спорю, есть и такие, но зачем же всех-то под общую гребёнку? Я же вот преступником не стал и наркотиками никогда не баловался, хотя они сопровождали меня по всей жизни — и в детдоме, и в универе. Другие закидывались, но не я. У меня была цель — выбраться из той клоаки, в которую меня загнали с самого рождения. Хотелось стать нормальным гражданином, жить в нормальных условиях, общаться с нормальными людьми, чтобы в тебя никто не тыкал пальцем и не называл отбросом. И ещё хотелось, чтобы никто не смотрел с жалостью пополам с раздражением. С жалостью, потому что сирота безродная. А с раздражением… да потому, что вроде жалко, как выброшенного на мороз котёнка, но приютить и позаботиться никто не хочет, поэтому и пробегают поскорей мимо в тёплый подъезд, раздражаясь на то, что этот замёрзший комочек так некстати попался на пути и заставил почувствовать себя в душе подонком. Хотя почему сразу подонок? Всех ведь не приголубишь и не обогреешь. У самого куча проблем и тоже иногда хочется, чтобы кто-нибудь пожалел. Сижу за компом ещё минуту, игнорируя злобно-недовольные взгляды Крысы, ставлю последнюю точку в графике, распечатываю, прокалываю степлером и вкладываю в пластиковую папку-скоросшиватель. — Костик, будешь возвращаться, спроси у Милочки копию приказа на отпуска, пожалуйста, — подаёт голос Раечка. Вообще-то, моя соседка (сидим напротив), молодящаяся дама за сорок — Раиса Ивановна, но все зовут её Раечка, кроме меня, конечно, хотя она и обижается. Ну, сама бы подумала, какая она мне «раечка» в её-то возрасте? Даже на сестру не тянет. Скорей, на маму, но на это место я не люблю ставить никого даже приблизительно. Не представляю, какой могла бы быть моя мама. Хотя живёт же она где-то и, скорей всего, такая же по возрасту, как Раечка. Может, и молодится ещё так же. Так, всё — забыли! Ненавижу рассуждать на эту тему. — Окей, Раиса Ванна, спрошу. — Козлов! — доносится злобный окрик с дальнего угла. — Возьми документы, передашь шефу. Да смотри, не урони по дороге, тут всё постранично сложено. Забираю под сверлящий из-под роговых очков колючий взгляд небрежно брошенную на угол стола папку с документами под приглушённые смешки двух подружек — Динары и Марины. «И вам не хворать, уважаемая Крыса Петровна!» Крыса Петровна только на первый взгляд кажется женщиной в возрасте. На самом деле ей тридцать пять лет. Знаю точно: видел в документах. Просто она, как мне кажется, давно махнула на себя рукой, а может, и всегда такой была. Не знаю. Ходит она в джинсовом сарафане и старомодных трикотажных блузках. Их у неё три, и все давно потеряли былую привлекательность. Мне, вообще-то, всё равно, кто как одевается, женщины меня мало интересуют. Но с опрятно одетыми людьми, да если и человек доброжелательный, общаться куда приятней. Сам я тоже одеваюсь не очень, предпочитая мешковатые джинсы и растянутые свитера: прячу таким образом свою худобу. Но я и не женщина, мне можно. Тем более в такой одежде я не привлекаю к себе внимания в огромном здании строительного синдиката, где располагается наш отдел. Я по натуре интроверт, и этим всё сказано. И на голове у меня «воронье гнездо», наполовину скрывающее и без того худое, узкое лицо. На глазах квадратные очки с полузатемнёнными линзами: у меня повышенная светочувствительность. Очки — моё спасение. Они отгораживают меня от остального мира. Даже не знаю, как бы я смог без них выносить презрение Крысы ко мне — «пресмыкающемуся». От её ядовитых «укусов» я прячусь за очками. Они — мой щит! Пройдя по коридору, останавливаюсь у двери шефа. Стучу. Вхожу по отклику: «Войдите!» — Здрасьте! Можно? — Заходи, Костя! График принёс? — встречает меня улыбкой шеф. В его кабинете всегда вкусно пахнет — дорогим парфюмом и мускатным орехом, которым он зажёвывает коньяк. Не то чтобы наш шеф — любитель выпить, нет. Но к нему частенько заглядывают разные люди: по делу и без. Вот он их и угощает, угощаясь сам. А сегодня сам бог велел: завтра у шефа днюха. Мы ещё с утра его поздравили букетом хризантем и кофеваркой, которую он, похоже, уже опробовал (стоит вместе с чашками на тумбочке у окна). У нас в коллективах выпивать во время работы строго запрещено, но на шефа, видимо, это строгое указание свыше не распространяется. Он в обеденный перерыв соорудил для нас у себя в кабинете небольшой фуршет с бутылкой шампанского и коробкой конфет «Ассорти». Конфеты я попробовал, а от шампанского отказался. Я не пью вообще, у меня на алкоголь аллергия. Один раз, ещё в тринадцать лет, попробовал креплёное вино. У кого-то из пацанов в нашей комнате был день рождения. Кажется у Соболя, моего соседа по кроватям. Ну да. Точно — у него. Где он достал полторашку самодельного вина, не знаю. Очнулся я уже в медблоке с капельницей в руке. Оказывается, меня полночи спасали врачи скорой помощи. Две бригады приезжало. Потом ещё неделю отлёживался в местной больнице: перевезли, когда мне легче стало. Вот тогда лечащий врач мне и сказал, что я смертник, если ещё хотя бы раз попробую алкоголь. Я взгдянул на навороченную кофеварку: от хорошего кофе точно бы не отказался, но кто ж мне его предложит? — Так… — такает шеф, изучая сведения в графике. — Молодец, Костя, очень грамотно составил график! Думаю, с таким объёмом к концу квартала мы всё наверстаем и даже выйдем с хорошим плюсом к концу года. Ты как считаешь? — Я? Ну… да. Должны, — мнусь, стоя у стола. — Чего стоишь? Садись! — взглядывает на меня шеф. — Кофе будешь? — Что? — Кость, ты чего такой зажатый? Лариса Петровна совсем тебя зашугала? — спросил со смешком Кирилл Валерьевич. — Садись, сейчас кофейку нам с тобой сделаю. Посидим, потолкуем. Мне с тобой одно дело обсудить надо. Обычно шеф на меня вообще не обращает внимания, как будто я — пустое место. Если заходит к нам в кабинет, а это бывает нечасто, то просто скользит по мне взглядом. «Что на него нашло сегодня? Впервые меня по имени назвал. Или днюха так подействовала? И какие у него со мной могут быть дела? Странно!» — рассуждаю про себя, присаживаясь на краешек стула. — Ты как любишь, с сахаром, со сливками? — не унимается шеф, повергая меня в окончательный ступор. «Я люблю дома, с ногами на диване, в большой керамической кружке, с молоком, очень сладкий и с планшетом на коленях». — Всё равно, я кофе не очень, — опять мямлю я. Хочется поскорей закончить всё это и оказаться в безопасной недосягаемости от начальства. — Что, совсем не пьёшь? — не оборачиваясь спрашивает шеф, позвякивая чашками. — Пью… иногда. С молоком и сахаром. Сам готовлю. Из автомата не очень люблю. — Согласен. Кофе из автомата — это не кофе. Но вы мне подарили классную кофеварку. Думаю, тебе понравится. Он протягивает мне чашку с дымящимся напитком и садится в свой офисный трон напротив. — Добавляй сливки и сахар сам, как любишь, а я чёрный предпочитаю, без сахара, — заливается соловьём шеф, повергая меня в панику. «Может, решил уволить? Нахрена ему в отделе бесполезный работник? Поди, уже и замену нашёл. Блин, мне ещё три месяца кредит выплачивать за комп…» — Ну как? Нравится? — спросил он подождав, пока я отхлебну из чашки. — Да. Вкусный. — Ну, замечательно. Кость… — начал он, изучающе посмотрев на меня, отчего у меня от затылка по позвоночнику пробежали мурашки страха. — Тут вот какое дело… У меня завтра на даче собирается небольшое общество. Ну, сам понимаешь, день рождения, будь он неладен, нужно отпраздновать. Жена с дочерьми за границей отдыхают, а лишних бы никого не хотелось приглашать. Я вот подумал, ты парень неплохой, вполне уже считаешься своим в коллективе. Женщины о тебе хорошо отзываются… Он опять посмотрел на меня настороженно-изучающе. — Я бы хотел попросить тебя помочь с подготовкой. Самому заниматься этим будет некогда, а проследить за всем кому-то надо. Ты как, не против? Я обалдел совершенно. Он меня на свой сабантуй в качестве кухарки, что ли, приглашает или в качестве дворецкого — подай-принеси? Это что получается: они там веселиться будут, а я прислуживать? И почему я, похуже никого не нашлось? — А что делать-то? Готовить я не очень умею. Ну, в смысле, если что-то сложное… Он рассмеялся. Смеялся так долго, что я успел разозлиться и вспотеть. — Кость, ты, оказывается, классный парень! Я давно так не смеялся! — он всё ещё посмеивался, вытирая набежавшие слёзы. — Извини, просто представил тебя в колпаке повара строгающего нам салаты. Фух! Ничего готовить не надо. Всё привезут из ресторана. Можно было бы и обслугу нанять, но я и мои друзья против посторонних. Ты будешь моим главным и единственным помощником. Приедешь, а там разберёмся. Он уже перестал смеяться и серьёзно посмотрел на меня, впрочем вполне доброжелательно. Я тоже посмотрел на него. Кирилл Валерьевич был ещё молодым, достаточно привлекательным мужчиной. Его нельзя было назвать красавцем, но его уверенный и вместе с тем доброжелательный взгляд, волевой подбородок, густые, по-модному коротко остриженные каштановые волосы, крупные, по-мужски красивые руки, крепкое телосложение, ухоженный вид — делали его очень привлекательным. Такие нравятся женщинам, да и мужчинам тоже. Тем мужчинам, к которым отношусь я — людям нетрадиционной ориентации. Но на таких, как он, я никогда даже не заглядывал. Это всё равно, что смотреть невооружённым глазом на солнце: только зрение испортишь да «зайчиков» нахватаешь. Я же не идиот, понимаю, что такие, как я, никого заинтересовать не могут по одной простой причине — просто н е м о г у т! Я — нищий урод. Кому я нужен? — Кость, ну что? Договорились? Я сидел в полной растерянности. Очень хотелось отказаться, извиниться и уйти. Но, с другой стороны, меня никогда в жизни никто никуда не приглашал, даже в такой неоднозначной роли. В универе, куда я поступил благодаря подготовительным курсам, организованным у нас в детдоме, держался особняком, стараясь сильно не отсвечивать. Там учились дети из зажиточных семей: стильные шмотки, автомобили и прочие блага обеспеченного мира, куда мне, нищеброду, доступа не было. Своё обучение отрабатывал сам, мотаясь после занятий по подработкам и питаясь нормально раз в сутки приготовленным вечером супчиком. Экономил на всём, чтобы хоть как-то выглядеть более или менее пристойно рядом с упакованными от и до детками из богатых семей. Меня не трогали, не притесняли только потому, что курсовые, рефераты, чертежи делал за них я. Это тоже была своего рода подработка. Все пять лет обучения мечтал только об одном — выспаться. Ну и конечно — наесться до отвала чего-нибудь вкусного. Поэтому с первой своей зарплаты купил большой шоколадный торт и два манго — недоступная для меня роскошь. — Согласен помочь? Можешь на сутки отложить свои планы? Кстати, это не забесплатно. С меня вознаграждение за помощь, и обещаю поговорить с нашей Крысой, чтобы она тебя не слишком прессовала. — С какой… крысой? — чуть не подавился я смешком, но тут же взял себя в руки. Надо же, а я думал, что один так величаю нашу Ларису Петровну. Интересно, а остальные как, тоже про себя «крысой» зовут? — Да ладно тебе! Мы с тобой одни, никто не услышит. Её, вообще-то, половина нашей конторы так зовёт. Она давно уже в строительстве, сразу как институт закончила, так сюда и пришла. В разных отделах поработала, прежде чем её ко мне определили. Специалист-то Лариса классный, только вот характерец неуживчивый. Если кто не понравится, будет гнобить до последнего. Шеф забрал пустые чашки и отнёс в соседнюю комнату, видимо, санузел: я услышал звяканье посуды о раковину, затем журчание воды. Он повысил голос, продолжая говорить через открытую дверь мне в спину: — Она тут многих выжила, правда в последний раз не на ту напала. Девушка оказалась бойкая, да к тому же ещё и с начальством роман закрутила. Вот Лариску-то чуть и не попёрли с насиженного места. Но, как видишь, отделалась лёгким испугом: только в должности понизили и ко мне перевели, хоть я и сопротивлялся. Наконец он вышел, вытирая руки небольшим махровым полотенцем, сел обратно в своё кресло, убрав полотенце в ящик стола. — Ты ей сильно не поддавайся, а то совсем тебя затюкает. Я теперь сам буду контролировать распределение проектов, а то смотрю, она чересчур борзеть начала. Девчонки тоже возмущаются. Ну, это ладно, потом решим. Он слегка замялся, глядя на меня и о чём-то раздумывая. Я опять насторожился. — Слушай, ничего, что я спрашиваю? У тебя мама кто по национальности — кореянка или китаянка? А может, японка? Ты сильно на их нацию смахиваешь, ну, на азиатов. Прям красавчик, если причесать и оправу поменьше, а то пол-лица закрывает! — он усмехнулся. — А вам зачем? Меня внутри облило жаром: я всегда боялся этого вопроса от посторонних. Правду говорить, что сирота, не хотел, а врать было противно. — Да незачем. Просто спросил. Ладно, забудь, не хочешь говорить — не надо. Так как? Подумал? — Хорошо, Кирилл Валерьевич, я помогу. Когда и куда ехать? Наш разговор прервал звонок внутреннего телефона. — Слушаю, Смирнов! — … — Да, он ещё у меня, разговариваем. — … — Да, передал. — … — Да, все бумаги на месте. — … — И с графиком всё в порядке… — … — Лариса Петровна, вам беспокоиться не о чем. Занимайтесь своими делами и не переживайте, вернётся ваш Козлов живой и здоровый. Кстати, его зовут Константин. — … — Лариса Петровна, я занят. Всё порешаем потом. Шеф с раздражением кинул трубку на телефон. — Вот же стерва! — пробормотал он себе под нос и взглянул на меня: — Достала! Тебя потеряла. Решила, что ты по своим делам ушёл, хотела нажаловаться. Как вы там с ней в одном кабинете сидите? — Нормально… сидим. Работаем. — Молодец! Не любишь жаловаться! Это правильно! Жалобщиков не выношу, а мужиков в этом качестве просто презираю. Мужик должен быть мужиком в любых обстоятельствах. До меня только сейчас дошло, что он слегка подшофе, поэтому такой разговорчивый. «Блин, надо держать ухо востро, а то потом протрезвеет, вспомнит, что мне тут плёл, я же крайним и окажусь. Свидетелей никто не любит, в основном их уничтожают или… увольняют. А я ещё к нему на закрытую пьянку намылился. Вот, твою ж мать! Сам никуда не лезешь, так другие находят и впутывают в неприятности!» — Давай сделаем так! Ты мне оставишь свой адрес и телефон. Вечером к тебе подъедет Василий, мой водитель, и увезёт на дачу. Самому добираться долго, да и не найдёшь. Переночуешь там, а утром я приеду и всё тебе покажу. Кстати, у меня там хорошая сауна с бассейном и баня. Вася покажет, где и что, и как сауну включить и выключить. Можешь и в баньку сходить, если охота будет, только её протопить надо, ну и за собой потом убрать. С собой ничего не бери, там всё есть: и простыни, и халаты. Разберёшься. А сейчас можешь идти домой, я отпускаю, Ларисе сам позвоню. Я записал ему свой адрес на оторванном листке из ежедневника и назвал номер телефона, который он тут же забил в свой мобильный и сделал пробный прозвон. Он поднялся. Я тоже. — Ну, давай, Костя. Я на тебя очень рассчитываю. Рад, что ты согласился. — А где там спать можно? — Василий тебе всё покажет: и спать, и кухню. Поужинаешь. Давай, до завтра. — До свиданья. Я вышел из кабинета и, немного пройдя по коридору, прислонился к стене. В голове была полная каша: «Зачем я ему сдался? Почему именно меня он просит помочь, когда раньше вообще не замечал? Нет, чего-то мне тревожно. Может, пойти, пока не поздно, отказаться? Нет, уже поздно отказываться. Ай, нафиг! Чего я боюсь? Подумаешь, помогу ему с этой его днюхой. Кому я там нужен? Меня и не заметит никто. Когда все соберутся, пересижу где-нибудь, потом убраться помогу — все дела! Другой вопрос: что мне надеть? У меня и приличного-то ничего нет. Ладно, приду домой, чего-нибудь придумаю. В крайнем случае у Ирки футболку какую-нибудь возьму, она любит мужские дома таскать». — Козлов!!! Я подскочил как ужаленный: в проёме приоткрытой двери нашего кабинета стояла Крыса. — Ты чего здесь завис? Копию приказа на отпуска забрал, тебя просили? Из своего кабинета вышел шеф. Я стоял между ними, не зная, в какую сторону смотреть. — Лариса Петровна, какие-то проблемы? — услышал за спиной голос Кирилла Валерьевича. — Костя уходит. Я дал ему задание на вечер, так что не задерживайте его, — и ко мне: — Константин, вы почему ещё здесь? Поторопитесь! До дома от конторы две остановки на маршрутке, но я пошёл пешком: нужно было привести в порядок скачущие вразброд мысли и нервы, да и просто прогуляться по весеннему городу, только начавшему покрываться зелёной дымкой распускающихся листочков на деревьях и кустарниках. День уже клонился к вечеру, но солнце пекло по-прежнему, не желая уступать своих позиций вечерней прохладе. Не знаю что, но что-то мне подсказывало, что с сегодняшнего дня моя жизнь круто переменится. Может, кто-то, кто сидит там, наверху, наконец меня заметил? Должно же что-то хорошее наконец произойти в моей жизни? Ведь не может человек, живя среди миллионов людей в огромном городе, прожить всю свою жизнь в одиночестве, никому не нужный? Может, в моей жизни появится наконец человек, который станет мне другом? Ну, пусть не другом, но хотя бы товарищем, которому я буду небезразличен? О большем я не то что мечтать, даже думать не мог. Это было бы слишком огромное счастье. Нет! Что толку мечтать о несбыточном? Как сказал кто-то умный: «В жизни надо ставить перед собой реальные цели!». Моей же ближайшей целью, верней задачей, было — завтра не лопухнуться и не опозориться перед шефом.