if you gonna be the death of me that's how i wanna go

это было в одном из кафе возле главной площади. когда брендон увидел его в первый раз, то закашлялся. его грудь скрутило, и он согнулся чуть ли не пополам, прижимая ладони к горячим губам и чувствуя на них что-то мокрое и липкое. ему не понадобилось много времени, чтобы понять. ему не понадобилось много времени и для того, чтобы смыть смесь крови и васильков с краев его раковины, и он точно уверен — для того, чтобы разобраться с этим, ему нужно примерно столько же. поэтому каждое утро он вкладывает в карман своей куртки заранее выглаженные хлопковые салфетки, потому что так надо. его щеки окрашиваются в красно-розово-лиловый оттенок, а губы немедленно бледнеют, и это тоже потому, что надо, и в конце-концов он серьезно решает, что ему срочно нужны чертовы лекарства от этого дерьма. когда он увидел даллона в первый раз, то вырвал цветами. он стоял возле входа в кофейню и пытался не выпустить это из приложенных ко рту ладоней, но лепестки рвались с такой силой, что он не мог дышать. они попадали в его нос, прилипали к внутренним сторонам щек и к деснам, выходили вместе с кашлем и пачкали в кровь все вокруг, но только если брендон не успевал добежать до ванной. (тогда они доставали его и там). и все же он уверен, что он разберется с этим, только это будет немного дольше, чем то, как он отмывает старую кровь со светлого паркета в своей спальне. поэтому сегодня утром он снова идет в ту кофейню, повторяя, как мантру, простую фразу «один без сахара, пожалуйста». — один без сахара, пожалуйста. он кашляет цветами в платок, как только делает заказ. даллон смотрит на него с искренним сожалением и смятением, пока брендон вытирает кровь со своих губ и протягивает наличные, случайно касаясь ладони уикса своими холодными (ледяными) пальцами. его легкие взрываются синим где-то под его футболкой, и он задерживает дыхание на пару минут, пока даллон подсчитывает сдачу и пишет имя на его напитке. — брендон, верно? — чужая рука сминает грязную салфетку, время от времени поднося ее к уголкам губ, и сердце ури моментально пронзают острые темно-зеленые стебельки. — верно, — его тошнит, он чувствует как васильки сейчас разорвут кожу и полезут наружу через лопатки и ключицы, но все же его рот открывается и: — прости, боже, напиши мне свой номер прямо там, — и даллон действительно делает это, давая сдачи немного больше, чем было нужно. измятая салфетка летит в мусорное ведро к старым чекам и трубочкам, и брендон уходит домой, чувствуя смерть внутри себя все время, пока уикс смотрит на его удаляющуюся сгорбленную спину. брендон записывает его номер сразу же, как только оказывается в своей квартире. брендон вспоминает про чертовы салфетки в его руках и ему снова становится не хорошо. он пачкает кровью свою последнюю светлую футболку, снимает ее в ванной, прямо напротив зеркала. он поднимает глаза, осматривая свое худое отражение, где через полупрозрачную бледную кожу синие капельки цветов оплетают его ребра. их слишком много. он принимает душ и полощет рот холодной водой, и весь его кафель в красно-голубом, он весь в красно-отвратительно-голубом, васильки застряли между стыками плит и мерзко над ним посмеиваются. он смотрит на их острые края и хочет убить себя ими, но вместо этого набирает даллона уикса. прямо в ванной. потому что ему потребовалось слишком много времени. даллон берет трубку после первого гудка, и ури готов поклясться, что тот действительно ждал его, поэтому он сглатывает противные цветы и говорит: — даллон, ты должен мне помочь. и уикс глухо кашляет прямо ему в трубку, хрипя между приступами что-то похожее на «конечно, да, ты тоже должен мне помочь», и ури понимает в чем дело, поэтому диктует ему свой адрес и вымывает весь кафель в ванной комнате. они сидят на полу и от даллона пахнет васильками и зеленым чаем. брендон смотрит на него через приглушенный серо-голубой свет ночника и достает тонкие лепестки, застрявшие между губ, и даллон делает тоже самое, вытягивая запачканную ладонь вперед. — маки, — говорит он и грустно смеется. его голос слишком низкий, а горло охрипло, — надеюсь, твои любимые. брендон внимательно вглядывается в порванные лепестки и не может поверить своим глазам. он делает вдох, через секунду чувствуя этот кисло-горький(-свой) запах снова, но теперь уже чужая кровь начинает казаться ему намного лучше своей. — васильки, — будто выдавая тайну признается он, и даллон снимает с него серую футболку, после этого позволяя ури снять одежду и с него тоже, — ты пахнешь моей смертью, даллон уикс. и даллон уикс целует его ребра, обходит губами его шею и плечи, бережно дотрагиваясь до холодного сада внутри хрупкого тела, прислушиваясь как пробитое сердце бьется, колыхая молодые стебли. он взбирается вверх, спасая своими прикосновениями стеклянное тело, и мертвые бледные губы брендона находят другие, совсем не мертвые, а наоборот. — ты пахнешь моей смертью, — повторяет он, и они целуются, пока внутри даллона опадает последний красный мак и отмирают бутоны. он кашляет прямо в рот ури, исторгая мокрые лепестки наружу, и брендона это вообще никак не беспокоит, потому что отведенное ему время уже давно вышло. и он совсем не плачет, когда его ребра и внутренности туго сжимаются и разжимаются, и стебли и листья выходят из его легких с новым чистым вздохом. и он совсем не умирает, вместо этого умирают лишь его васильки, путаясь кровавыми остатками в его трахее. и они целуются, пока между их губ распускается новый сад. их красно-отвратительно-голубой.