***
(Уже не)объект «исследования» майор Сергей Майский убито развалился на своей половине кровати и сейчас, как казалось Андрею, показывал себя с самой вредной своей стороны: никто в этом доме не посмеет быть ленивее, чем он, никто! Именно поэтому «главный лентяй» тоже не торопился вставать. Ну, ещё и потому, что всю ночь он снова рубился в очередную игру, и теперь его глаза и голова болели от любого раздражителя. Только вот об этом, при высказывании своего недовольства супругу, пожалуй, стоит умолчать, да-да. Кого-то могло смутить слово «супруг», но этих двоих оно совершенно не смущало. Они привыкли и считали, что имеют полное право называть себя супругами. Может у них и не было возможности подтвердить это документально, но никто из знавших их как пару, не сомневался, что они бы непременно сделали это. В конце концов, как они сами считали, у них было всё необходимое, чтобы уже считать себя полноценной семьёй. У них были отношения, долгие и непонятные для них, но были. Было и счастливое разрешение тех самых отношений. Было «предложение», и даже было сопутствующее ему «кольцо», которое, к слову, они съели тем же вечером за чаем. Были все эти тяжёлые подъемы на работу, когда они завтракали в спешке, путали одежду и долго стояли у машины, решая, кто будет сегодня за рулём. И были все эти усталые вечера, когда они дожидались друг друга после работы, ужинали при свете огней ночного города и засыпали в объятьях друг друга, не успев толком разобрать постель. Но самое главное, что у них было — это ребёнок. Ребёнок, любивший и принимавший их своей семьёй, возможно, странной, нелепой, не такой, как у других детей, но заботливой и дружной, какой она должна быть у всех. Перевернувшись на бок, Холодов убедился, что майор спит, и, устроившись поудобнее, тоже провалился в мир сновидений. Но ненадолго. Уже минут через двадцать шторы спальни за его спиной распахнулись, впустив в комнату нетерпеливые лучи яркого утреннего солнца. От внезапно нахлынувшего потока света Майский, издавая разного рода недовольные звуки, всё же поднялся, разбудив и соседа по одеялу. - Ну всё, родители, это были ваши последние пять минут! - с комично деловым видом маленькая мисс Холодова, как Сергей называл дочь возлюбленного, прошла обратно от окна к двери. - Вы что, весь выходной проспать хотите? - О да, я определённо пахал несколько последних смен без минуты отдыха только ради того, чтобы не спать ещё больше! - ворча, Майский всё ещё пытался прийти в себя, после прерванного сна. - Между прочим, - девочка аккуратно села на самый краешек кровати рядом с ним, - кое-кто обещал в первый ближайший выходной сходить погулять в парк. Тут майор окончательно проснулся и с удивлением посмотрел на ребёнка. Может он и не выспался, но точно помнил, что никому ничего не обещал, будучи даже не до конца уверенным, что этот выходной ему дадут. После недолгой паузы, взгляды обоих обратились в сторону Андрея, очевидно, думавшего всё это время, что, если он зароет нос в подушку и не будет показывать признаков жизни, его не заметят и так и оставят. - Нет, ну вы только посмотрите на него! Думаешь, самый хитрый тут, да?! - наконец взорвался оперативник, в то же время, даже не скрывая улыбки, вызванной увиденным зрелищем. С самой первой встречи он воспринимал любимого, исключительно, как самое милое существо на свете, и злиться на него был практически не способен. Разве что в шутку. Однако, капитан всё же был безжалостно лишён своего укрытия и вынужден подняться с кровати. Всё равно он пролежал там дольше! Это хоть и небольшая, но победа! Тем более, такая же победа случилась и у его желания есть над желанием спать. И это уже было вполне веской причиной для заявления, что вообще-то он и не собирался оставаться в постели, и ему всего лишь помогли. Правда, до кухни, что находилась в комнате напротив, он так и не добрался. Выходя из комнаты, он зацепился взглядом за своё отражение в зеркале в коридоре, да так и завис, пытаясь пригладить непослушную чёлку, теперь стоявшую торчком. В голове программиста пулей пролетела мысль, что неплохо было бы подстричься, а то совсем оброс, но он тут же поморщился. Почему-то, при каждой такой мысли перед этим самым зеркалом, он вспоминал один и тот же случай. Парню постоянно казалось, что это было уже так давно...хотя, возможно, так оно и есть, только это уже совершенно не важно. Тогда он довольно коротко постригся, и никто из «особо выдающихся» коллег не упускал возможности отшутиться на этот счёт. Разумеется, Сергей не был исключением. Но затем он сел рядом, и, внимательно смотря на свой объект воздыхания, серьёзно так выдал: «Когда мы будем жить вместе, я ни за что не позволю тебе снова так сделать». За такую выходку, майор получил лишь искреннюю насмешку прямо в лицо. И это было главным, что тяготило Холодова при данном воспоминании. Сейчас вообще почти всё, что было между ними, на протяжении стольких лет и даже ещё почти три года назад, казалось ему одной большой насмешкой, которую влюблённый, открывший ему свои чувства, совсем не заслужил. И как, после всего этого, опер всё ещё может любить и доверять ему так сильно? Раньше таким самокопанием капитан занимался достаточно часто. И это только способствовало тому, чтобы Серый быстро заметил частое подавленное состояние друга, выяснил причину и поставил эту тему в список тем, на которых в их доме стоит негласный запрет. А после отчаянных попыток извиниться и вовсе пообещал в следующий раз переехать на диван. С такими угрозами уже не поспоришь. Да Андрей и не собирался. После того разговора ему стало гораздо легче. - Красивый-красивый! - вспомнишь Майского - вот и он, уже минуту как, выйдя из ванной, любуется на своего «золотого» мальчика(майор часто подмечал, что в лучах солнца, Андрейка будто переливался золотым светом), агрессивно возившегося с причёской. - Тебе легко говорить... А мне что вот с этим делать прикажешь? - чужое хорошее настроение этому самому мальчику как-то не слишком помогало, и ему всё ещё хотелось излить на кого-либо свою досаду. - Мне легко? Ты правда думаешь, что мне легко? - майор притворно стал наступать на парня. - А что, нет что ли? - Нет! - Ну и страдай тогда! - после этих слов, воспользовавшись ситуацией, Андрей поднялся на носочки, резко взъерошил уже старательно причёсанную гриву товарища и, с хитрым блеском в глазах, проскочил на кухню, пока его не поймали. - Ах ты! Ну только попробуй ещё что-нибудь сегодня учудить! Хулиган, блин... После такого, утро капитана Холодова уже точно было добрым. Он наконец мог позволить себе успокоиться и, сойдясь с супругом в сладком и лёгком утреннем поцелуе, по традиции, сказать те самые слова, которые всегда были главной целью его возлюбленного и с которых вот уже почти два года начиналось каждое его утро, которое он встречал в родных, тёплых объятьях: «Я так счастлив!»***
После завтрака домочадцы стали собираться на прогулку. Ну, как собираться. Девочка убежала в комнату, и некоторое время оттуда доносились звуки какого-то копошения. Андрей уселся выяснять что-то в интернете. А Майский пошёл по квартире в поисках куртки, в которой он вчера оставил некоторые деньги. Квартира представляла собой коридор, выходивший из прихожей, вдоль которого было расположено пять комнат: с западной стороны были кухня и ванная, с восточной - спальня и детская, а прямо напротив входной двери, на другом конце коридора, располагалась гостиная, имевшая выход на балкон, выполняющий функцию оранжереи. Кухня и детская при «обыске» сразу отбраковывались. На вешалке в прихожей, как не сложно было догадаться, кроме одинокой кепки, висело только целое ничего (и куча разных детских вещей). В ванной нашлись только пара рабочих кофт. - Что ты ищешь? - поинтересовался капитан, когда Серый протиснулся к шкафу в спальне. - Да...куртку...ты не видел? - Куртку? - парень несколько притворно изогнул брови, не отрываясь от монитора. Его собеседник немного завис. После этих слов он стал припоминать вчерашнее: « - Майский, дубина, когда ты перестанешь разбрасывать свои вещи по полу?! - Когда ты перестанешь по ним ходить...» Круг поиска сократился в разы. Видимо, ещё с самого начала надо было стартовать отсюда. Под ехидный смех сожителя оперативник постарался как можно быстрее удалиться в гостиную. Гостиная, в свою очередь, делилась на две половины: западную(развлекательную) и восточную(рабочую). Пожалуй, стоит отметить, что по этому, так называемому, принципу «для неразлучников» были обставлены все общие комнаты в квартире, и оказалось это очень даже удобным. Майор хозяйски встал посреди комнаты, сканируя её взглядом, и пытаясь понять, с чего стоит начать. Он решительно не помнил, куда мог положить куртку, а потому стал искать наугад. На диване нет, на креслах тоже. На всей свободной поверхности пола ничего похожего на куртку не наблюдалось тем более. И так, самые очевидные места были исчерпаны, пришло время более укромных. Предпринимая попытку посмотреть за банкеткой, он случайно задел небольшую пирамиду из книг и журналов. Разваливаясь, пирамида столкнула с банкетки гитару, стоявшую, опираясь на стену, под компьютерный стол. Супер. Теперь нужно лезть за ней. Кряхтя, Серый опустился на пол и потянулся за гитарой. Благо, падение было несильным и инструмент не пострадал. Эта гитара была очень важным для Майского предметом и одним из немногих теперь напоминаний о его «прошлой» жизни. Она помнила Сергея ещё молодым. Помнила, как он учился на ней играть. Помнила, как он въехал в своё холостяцкое местечко, как потихоньку стал заполнять его разными вещами, как стал не ночевать дома и как стал, наоборот, водить домой девчонок. Некоторые из них один раз появлялись и больше не приходили, некоторые задерживались подольше. Так же гитара помнила, как однажды владелец сменил её на электронную, но иногда ещё носил старушку на работу, где вместе с гитарой Петровича они составляли обязательную атрибутику их дуэта «подружек-майоров». Но ещё эта гитара помнила, как однажды, придя домой в самом чудесном расположении духа, Майский начал вести толстую записную книжку. На первой её странице были выписаны некоторые даты. Иногда их список дополнялся, но каждый год, перед каждой из этих дат, опер беспорядочно ходил по квартире и искал, что можно было бы продать. Порой он мог целый вечер сидеть и исписывать страницу за страницей, а иногда и рисовать. С тех пор он стал реже пропадать в чужих квартирах и чаще брать в руки старую знакомую, разучивая на ней новые песни, казалось, совсем не подходящие его разгульной натуре. Зачастую у него ничего не получалось. Тогда он ужасно бесился, но спустя время всё равно возвращался. А два с несколькими месяцами года назад он сел с той записной книжкой, и начал заполнять новые страницы, попутно заглядывая на старые. С того момента из квартиры стали пропадать вещи. Первой ушла та самая электрогитара. Затем пошла некоторая другая техника, диски с автографами, книги, элементы декора, безделушки, мебель. А потом старушку-гитару упаковали, и некоторое время она просто переезжала с места на место. Распаковали её уже лишь в этой, новой и уютной, квартире. Теперь её почти каждый вечер берут всё те же знакомые костлявые руки опера. А иногда и две пары новых - маленькие, пухлые и крохотные детские. А играют на ней всё те же песни, над которыми так долго бился Серый, иногда добавляя новые. Ещё немного... Чуть-чуть... Майский почти дотянулся до грифа, когда за его спиной выросла маленькая фигурка дочери. - Серёж... От неожиданности майор подскочил на месте, ударившись головой о стол. - Ой, прости...! - Ох...чего тебе, принцесса? - только и смог выдохнуть он. - Помнишь ту коробку, которую папа попросил тебя поставить на шкаф? Мне нужно забрать оттуда кое-что. - девочка старалась говорить это максимально тихим голосом. Очевидно, речь шла о маленьком фотоаппарате, который она выпросила у папиного возлюбленного на день рождения. Андрей считал, что это не совсем то, что стоит дарить первокласснику, и запрещал девочке им пользоваться. В чём-то он был прав, но проблема майора заключалась в том, что он плохо умел отказывать. - Хорошо, я сейчас подойду, подожди немного. - он всё же достал гитару из-под стола и там же сел на пол, потирая голову. О, а вот и куртка! Явно упихана чьей-то заботливой ножкой в пространство между диваном и полом. Серый даже знал, чьей. Вытаскивая куртку, он внезапно обнаружил, всё в том же пространстве, и несколько других своих вещей, которые уже успел посчитать без вести пропавшими. Опер снова расселся на полу. Теперь уже откашливаясь от встревоженной пыли и поднимая измятый объект одежды перед глазами, он чувствовал, что все его планы на следующий выходной были раздавлены одним большим – уборкой.***
День был ясным и, на удивление, тёплым. В последнее время погода вела себя достаточно противно. Вот и этим утром, несмотря на солнце, успел пройти сильный дождь. Не ливень, конечно, но значительная часть растительности пригибалась под весом ещё не высохших капель. Пол парка дружная семья двух ФЭСовцев и их дочки прошла достаточно бодрым шагом. На протяжении всего времени они весело болтали о чём-то, шутили, останавливались у разных примечательных местечек и просто любовались происходящим вокруг, что было довольно сложным для них в обычные рабочие дни. Но на середине пути усталость, старательно забитая мороженым, всё же дала о себе знать. Андрей сидел на скамейке в тени, у ствола большого клёна, наклонившегося в сторону аккуратной дорожки, выложенной цветной брусчаткой. Парня ужасно клонило в сон, и, чтобы отвлечься, он достал телефон. Только взяв аппарат в руки, он хотел открыть очередную игру, сохранённую на случай, если придётся где-то коротать время, но этому не было причины, когда рядом был вариант гораздо интереснее. Включив все свои навыки, парень постарался принять самый невинный вид человека, устало сидящего в телефоне… И вот, одна за другой, фотографии майора в безразмерной рубашке супруга, сидя на траве, объяснявшего маленькой девочке технологию плетения венка, дополнили компанию других, не менее милых и забавных. Такими фотографиями, за эти без небольшого два года, телефоны обоих были наполнены сполна. Вот они все вместе ходили в зоопарк, после чего их, как всегда, понесло куда-то не туда, и они ещё долгое время провели в кафе фирменного кондитерского магазина, пока малютка не уснула на коленях отца. Вот они скромной дружеской компанией с Рогозиной, Валей и Кругловым устроили зимнее чаепитие на природе. Это идея была очень странной, но оказалась очень даже неплохой. А вот тут Майский, видимо, решил, что огромных зеркал, висящих по всей квартире, ему не хватает, и устроился перед камерой, оставленного без присмотра телефона, в рабочих очках своего Андрейки, корча разные рожицы. Владелец очков и телефона был, конечно же, в ярости, но «фотосессию» сию так и не удалил, будучи не в силах сдерживать улыбку при каждой попытке. Ох… А эта фотография одна из самых особенных! На ней нет счастливых лиц, нет вкусной еды или уютных интерьеров. На ней только небо. Звёздное небо. Всё, что Холодов знал, да и должен был знать об этой фотографии – это было небо где-то под Тулой и оно было совершенно обычным, но, по своим причинам, таким особенным. Это была очередная годовщина их с Майским первого совместного ночного дежурства и первая, которую они встречали не вместе. Майор отправил эту фотографию любимому в первые минуты дня со словами: «Увы, сегодня я не могу подарить тебе что-то материальное, поэтому я хотел бы, чтобы это были воспоминания о нашей самой длинной ночи…» Годовщина первого совместного ночного дежурства… Глупость, не правда ли? Кто вообще обращает внимание на такое? Конечно, хорошо, когда ты уделяешь внимание каким-то мелочам, но не таким же. Капитан всегда придерживался такого мнения и никогда не упускал возможности высказать его. Поэтому ответом на все его вопросы, о систематически появляющихся подарках от Майского, всегда было одно: «Не важно, просто так». Так оно и было «не важно» и «просто так», пока, разбирая коробки по просьбе уже сожителя, он не нашёл ту самую записную книжку, где на первой странице были выписаны даты и их первой встречи, и их первого разговора, первых объятий, и многих других вещей, о смысле и важности которых для кого-то он никогда ранее и не предполагал. Пожалуй, это и был один из тех «результатов» его «исследования», на которые парень и не надеялся, а они случились. Каждый, каждый раз, когда он уже думал, что знает оперативника наизусть, происходило что-то подобное, и он вдруг осознавал, что впереди ещё целая бездна, заглядывать в которую, ему порой бывало даже страшно. Когда Андрей думал, что хорошо знал его, как коллегу, находил в нём друга. Когда был уверен, что это предел тех отношений, что могли быть между ними, Серый признался ему в любви. Когда ожидал от того какой-нибудь подлости, внезапно находил в нём крепость и опору. Вот и тогда программист почему-то был уверен, что хорошо знает Майского, как романтика, но его настоящая романтичность оказалась другой: более глубокой, более красивой и настоящей. Это были уже не только красивые слова и песни, постоянные волнение и забота, подарки и объятья, но и, стоявшие за ними, искренняя одержимость чувством и предметом любви, постоянная готовность на всё ради неё, частые бессонные ночи, все эти проданные, будто бы не имевшие уже никакой важности, вещи и сбитые работой в кровь руки. - Пап! Пап, смотри! Андрей был уже где-то глубоко в воспоминаниях, листая галерею телефона, когда весёлый детский голосок вернул его в настоящее. Закончив свою цветочную поделку, девочка спешила похвастать ею отцу. - Как красиво, милая! - Я сама сделала! - Молодец, молодец… Один момент, и внимание неспокойных сверкающих глазок уже направленно куда-то за скамейку, где в кустах важно разгуливала стая голубей. Твёрдо вручив подошедшему Серёге венок, малышка стремглав умчалась в кусты. Холодов неуклюже обернулся на скамейке, стараясь уследить за своим чадом. - Да ладно тебе, Андрюх… В её возрасте голубей гонять – милое дело! – пытался успокоить его супруг, усаживаясь рядом. - А у тебя всё – милое дело, Майский. Только последствия потом совсем не милые. Вдруг парень ощутил, как что-то лёгкое легло на его голову. Хотя он всё ещё сидел спиной к майору, ему казалось, он буквально чувствовал эту по-детски хитрую улыбку. Этим чем-то был венок, и стоит сказать, выглядело это довольно мило. - Успокойся уже! Голуби не агрессивные… - хитрец будто задумался, - ну, разве что Петрович…и то иногда… Несомненно, всё сработало как надо, и капитан рассмеялся своим привычно красивым, плотным смехом. - Ахах…ладно… - он весело обернулся к, по привычке любовавшемуся им, другу. – Но нам всё равно нужно уже уходить. - Хорошо. Последнее Сергей ответил достаточно тихо, нежно приобнимая возлюбленного и еле ощутимо прижимаясь губами к его виску. В свою очередь, парень молча прижался к Серому, цепко ухватившись пухлыми ручками за рубашку, и поднял голову, уткнувшись носом в родную тёплую шею. У всех видов их объятий был свой смысл, будто каждое их движение умело говорить. А именно эти объятья обыкновенно говорили, что обоим им как-то совершенно не хотелось делать то, что они должны, только сидеть вот так, как два котика, коих они частенько напоминали, и наслаждаться тишиной, спрятавшись под зелёным «навесом».***
Солнце уже приобрело характерный по-вечернему мягкий оттенок, когда счастливая семья вернулась домой. Нужно признать, выходной на свежем воздухе - всё же не столь плохо. Зайдя на кухню, Майский устало плюхнулся на низкий, широкий подоконник, укрытый пледом. В его планах было просто отдохнуть и начать готовиться к ужину. Но эти планы не совпадали с планами его усталого организма, чей сон сегодня утром был так дерзко прерван, и майор сам не заметил, как уснул. Проснулся он уже лишь тогда, когда из гостиной стали доноситься звуки виртуальных бластеров, и, заходившее за горизонт, солнце последними лучами освещало одну из кухонных стен, где теснились детские рисунки, записки и памятные «семейные» фотографии. Среди всей этой уютной композиции очень чётко выделялась фотография, явно вырванная откуда-то из самого первого фотоальбома ФЭС, хранившегося в конторе. На ней был молодой Серёга в просторной чёрной рубашке, заправленной в классические джинсы, и свитере на плечах, с завязанными на груди рукавами. Его взгляд был направлен куда-то вдаль. Раз уж об этом зашла речь, стоит сказать, что причина, по которой эта фотография висела на таком видном месте, носила самый настоящий воспитательный характер. Раньше оперативник частенько подшучивал о пухлости своего «Печенюшкина». Он понимал, что это нехорошо, но порой всё же так сложно было удержаться. А когда они стали жить вместе, Холодов притащил эту фотографию. В ответ на крайнее недоумение старшего товарища, он похлопал его по плечу и сочувствующе сказал: «Жрать надо меньше, Майский». С тех пор, эта тема у них не поднималась вообще. Что касается отношения майора к пухлости любимого, он, конечно же, никогда не считал её чем-то плохим. Напротив, любил это в своём «золотом» мальчике. Как любил и всё, из чего тот состоял. Взять даже одно лицо, за которым он всегда так внимательно наблюдал с самой первой встречи: эти красивые глаза с длинными ресницами, выразительные густые брови над ними, маленькие губки «бантиком», остренькие уши и даже, каким-то неведомым образом вписавшийся во всю эту милую композицию, большой нос. Но самым любимым, пожалуй, всё равно была эта пухлость и мягкость: часто непослушные волосы, короткие, но густые баки и, наконец, мягкие, пушистые руки и грудь. «Для тебя он прямо сплошной комок меха и счастья! Может лучше заведёшь кота? То же самое будет», - шутил Петрович каждый раз, становясь слушателем влюблённых мечтаний друга. Правда, как и другие его шутки об отношениях этих двоих, она была встречена суровым осуждающим взглядом. Сравнивать Андрюшу с каким-то котом? Это же, как считал Майский, настоящее преступление. Андрюша – не кот! И даже не пёсик! Хотя очень похож, и, наверняка, сам бы хотел им быть. Но он не пёсик! Он лучше! Он умный и рассудительный, но иногда по-детски наивный. Он самоуверен и жизнерадостен, но иногда его даже слишком легко задеть. Он ворчит, когда кто-то сидит допоздна, но сам просиживает ночи за играми. Он уважает людей, одевающихся серьёзно, но носит одежду, усыпанную изображениями забавных, весёлых пёселей. А ещё он заботлив, как никто, готовит самый вкусный в мире капустный пирог с сырной корочкой и милее всех на свете напевает «Don’t Worry Be Happy» Бобби Макферрина. Оперативник наконец встал и медленно поплёлся по коридору, упиравшемуся в ту самую гостиную, вдыхая запах горячего шоколада, обыкновенно витавший по квартире в это время суток. Андрей говорил, что так пахнет солнце. А звучит, как кантри-музыка. Уж это они оба знали наверняка. По пути майор заглянул в детскую. Девочка мирно спала, в обнимку с плюшевым воронёнком, бывшим почти с пол неё размером. Невольно Серый подумал, что завтра утром, когда они с супругом будут снова в спешке собираться на работу, их будет провожать всё та же картина. И оба они будут думать о том, как бы было хорошо, тоже вот так ещё немного поспать. Наконец майор добрался до гостиной. Там было темнее, и последний луч еле касался уже зажжённого светильника-гирлянды на стене, у которой Сергей сегодня так неловко уронил старушку-гитару. Андрей, как обычно, устроился посреди дивана, сложив ноги по-турецки, в компании пледа и нескольких подушек, обеспечивающих ему наиболее удобное положение. Увидев, появившегося в дверном проходе, супруга, он оторвался от игры, засуетился и постарался пододвинуться ближе к дальнему краю, уступая тому место. - Не хотел тебя будить, прости… - Ничего, - взяв несколько вафель с тарелки на журнальном столике, опер уселся на предоставленное ему место. - Хочешь? – паренёк жестом пригласил его присоединиться к игре. Тот же, после некоторого соображения, ответил, что чуть позже, и откинулся на спинку дивана, для дальнейшего наблюдения за уже шедшей игрой. Ещё, казалось бы, недавно он был так далёк от всех этих игр, считал их бесполезной тратой времени и сил. Но теперь сам был не против поиграть, вроде, неплохо понимал, что нужно делать и даже имел несколько любимых. И это было только одно из тех изменений, которые он чувствовал в себе после начала этой «семейной» жизни. Он уже совершенно не помнил, когда в последний раз ходил в какой-нибудь клуб, или на какой-нибудь концерт. С друзьями последний раз говорил только по телефону. Всё вмиг будто перестало его так интересовать, как интересовало раньше. Он не понимал точной причины, но чаще всего объяснял это сам себе тем, что стареет. Глупая отговорка, он знает. Вскоре на экране высветилась яркая надпись «you dead», сопровождаемая огорчённым ворчанием Андрея, и Майский снова наклонился вперёд, показывая, что готов к игре. Началась битва один на один. Раунд за раундом. Казалось, время стало нестись с бешеной скоростью. Хотя никто из них так и не узнал, сколько времени прошло. Битва была окончена только тогда, когда, во время очередного короткого перерыва, Серый почувствовал, как голова любимого опустилась ему на плечо, а джойстик сам выпал из усталых рук. - Ну вот, давно пора, – даже растроганно прошептал майор, аккуратно откладывая свой и выключая приставку. Так же аккуратно, стараясь не разбудить спящего, он подхватил его и медленно понёс в спальню. Тяжело? Тяжело. Но он никогда не признается в этом. Он сильный, и всегда будет таким для своей семьи, для их спокойствия, для их счастья.