Делирий белого фосфора

      И кажется, что дальше некуда, но Мерфи проваливается в яму непониманий вновь и вновь, когда на свои же элементарные вопросы ответить не может. И ладно бы, если большая мозговая нагрузка требовалась, тогда простительно — он не из гениев, но Джон в чувствах-эмоциях-желаниях запутался, словно в нитях шелкопряда озлобленного. За грудиной щемит печально, сердце в минуту больше двухсот раз четко отстукивает изученный ритм, а на лице пара морщин змеится из-за хмурых бровей, когда Джонатан вновь хромого механика видит — не с ним, оттого и злится. И душа тысячекратно избитая-перебитая вот-вот лопнет, когда треклятый пилот на горизонте появляется и всю картину в голове выдуманную портит своей кровью запекшейся и тупыми оправданиями. Мерфи сразу его невзлюбил: у Джона в голове детектор мудаков встроен на патологическом уровне. Он дает обещание, что выведет пилота на чистую воду, только выводить, кажется, смысла нет никакого — Майлз чист, как ебанная родниковая вода где-то на лесной поляне, а Мерфи лишь бесится и мысленно около трех сотен раз его проклинает за отсутствие инстинкта самосохранения, потому что Шо смеет свои НЕ тараканьи лапки к их общей пассии тянуть. Джон слишком много времени в объятиях несчастья проводит: кажется, что они породнились совсем и вполне могут распивать пиво на заправках ночного Нью-Джерси; только вот в руках вместо алкоголя у него ружье, о землю неоднократно побитое. В руках ружье, а в голове по-прежнему совесть и жалость к себе борьбу ведут многолетнюю, потому что сколько бы сил Мерфи на поиски правильно пути к искуплению ни тратил, сколько бы раз ни отмывался от смрадного запаха трупов, — все равно всегда есть кто-то лучше него. И Мерфи заебался доказывать, что он не предатель больше, что он из эгоиста-ублюдка в несвойственно ему заботливого союзника превратился, а виной тому одна лишь причина — Рейес. Рейес всегда и всему, честно говоря, причина. Скалится, руки в кровь сбивает о холодные стены сотой по счету пещеры, в которой они прячутся, потому что вина гложет и пожирает на протяжении вот уже семи лет — он не единожды оступался, но тот раз оплошнее всего был — теперь ценой собственной жизни защитить ее хочет и лихорадочно за движениями наблюдает, чтобы, убереги ее господь, в новые лапы судьбы-злодейки механика не отдать. Джон, впрочем, уверен, что она и оттуда выход найти сумеет и всех за собой вновь поведет, как библейский Ной, но старый страх и переживания балластом на дно тянут, перетягивая тонкую шею и перекрывая дыхание спертое, тугой узел где-то рядом с ошейником электрическим на сонной артерии повязывая. Только Рейвен теперь нового союзника/защитника/любовника нашла. И его вовсе не Джоном Мерфи зовут. И он вовсе не живучий, как кажется. У Джона руки невольно в кулаки сжимаются, когда Рейвен — по-невинному, влюбленно, очарованно — в глаза пилоту смотрит, а не ему. У Джона оскал злобный на лице появляется, когда Рейвен за руку Шо берет — со стороны выглядит будто ребячество, но у Мерфи внутри что-то пару раз вниз обрывается и вдохнуть полной грудью мешает. У Джона в глазах мутнеет, когда Рейвен, — осторожно, робко, чувственно — губами своими уста Зика накрывает и крепче его ладонь в своей сжимает. И Джон злится, потому что Рейвен Майлзу принадлежит, а не ему.