Утро. Лучи раннего солнца нежно скользят по ворсинкам кисти, казалось бы, боясь испортить это чудо. Акварель, ещё влажная, не обсохшая после соприкосновений с прозрачной жидкостью, источала приятнейший, такой знакомый юному художнику, запах. Карандаши тут разбросаны были так хаотично, что, вероятно, трудно будет собрать их в дружную охапку, дополняющую совершенно другим, но трудно отличимым, неприспособленным к подобному глазом, оттенком серого. Хрупкие кусочки пастели были отброшены куда-то в сторону, а после и вовсе, успешно забыты. Дубовый стол теперь трудно было назвать дубовым. На нём уже давно красовались яркие пятна высохшей, и не совсем, гуаши.
Можно было подумать, будто ураган прошёлся по маленькой студии, снося всё со своих мест, оставляя за собой лишь шлейф мёртвой тишины и необъяснимого хаоса. Всё здесь напоминало заброшенную кем-то комнатушку, забытую, порушенную перед тем, как покинуть её. Но было в этом хаосе то, что не давало возможности так подумать об этом помещении.
На маленькой, менее заметной среди всей обстановки, табуреточке, мирно посапывал тот самый юный художник, чьи волосы мягко освещало восходящее к высотам неба, солнце. Рука его накрывала часть стола, согнувшись в локте, также располагаясь на голове, пересекая её горизонталью. В измученной краской ладони располагалась кисть, ворсинками сливаясь с густыми каштановыми волосами парня.
Наверняка, многие творческие личности сталкивались с ужасной проблемой, так отчаянно не дающей покоя дни и ночи. Она убивает, но только душевно. Это чувство ужасно, а боль в голове зачастую просто невыносима. Ненависть к собственной слабости, проедающая изнутри, медленно убивая веру в себя. Но самое плохое качество такой проблемы в том, что определённого лекарства или решения её нет. Оно индивидуально, и лишь ты сам можешь излечить себя, опираясь на свои возможности и потребности.
А проблемой этой является не что иное, как творческий кризис. Да, именно это заставляет страдать художников, поэтов, писателей, композиторов, скульпторов и обладателей многих других профессий, личностей, так или иначе связанных с искусством. Вот и над этим юношей нависла тяжкая ноша, с которой, рано или поздно, сталкиваются все.
Сутками напролёт искал он решение своей дилеммы, всё глубже уходя в себя. Но пришёл новый день, а кризис не пропал, не испарился.
Газету, видимо, уже занесли. Отчаявшись избавиться от, отнюдь не весёлой, ситуации, шатен медленно приподнял голову, внимательно всматриваясь медовыми глазами на зеленеющий пейзаж, освещённый яркими лучами сочного, восходящего солнца.
Такое новое, красочное…
Оно завораживало и притягивало, но не придавало уверенности в избавлении от появления пугающей проблемы.
Решив, что стоит догонять мир, парень медленно встал с изящной, поражающей своими кукольными размерами, табуретки, и направился к выходу из своего прибежища, ловко огибая скрученные ватманы, коробки и, уже давно написанные, но такие родные картины.
Порывшись в шкатулке и нарыв там необходимую связку ключей, он нашёл резной ключик, сунул босые ноги в тапочки, невольно подгибая пальцы от лёгкой прохлады, и открыл входную дверь. Перешагнув порог, он глубоко вдохнул. Лёгкие наполнило свежестью и прохладой утреннего воздуха, а горло сковала сухость. Спустившись на этаж ниже, он невольно метнул мимолётный взгляд на стену, окидывая рисунок огромных размеров на ней монотонным взглядом. Он уже настолько приелся, что казался неотъемлемой частью этого здания. Трудно было представить на месте красочных линий и замысловатых узоров обычную, крашеную в дешёвую краску стену. Когда-то именно он разрисовывал стены своего подъезда. Люди приходили к нему в гости, приносили сладости и искренне благодарили за его творение. Это было действительно приятно, а в душе разливалось некое тепло. Чувство, что твоё творчество, твои старания, твоя цель были хоть кому-то нужны, заставляло сердце пылать. Хотелось творить-творить-творить… Без остановки.
Сейчас это чувство было словно чуждо. Сколько бы ему не говорили о его таланте, он мог лишь вымученно улыбаться в ответ, кидая краткое «Спасибо», продолжая прожигать уставшим взглядом пол. Былое желание творить что-то новое и прекрасное испарилось, улетело, а на счёт своего возвращения упорно отмалчивалось. Будто и не было его вовсе.
Отыскав глазами ячейки с номерами квартир, в глаза ему бросился один ящичек. Золотая надпись ярко выделялась на фоне потрепанной краски, привлекая взгляд янтарных глаз. Двенадцать. Он аккуратно приоткрыл дверцу ящичка, проникнув внутрь рукой. Быстрым движением забрал серую стопку бумажек и поспешил подняться на свой этаж, желая, как можно быстрее оказаться в своей квартире. Сняв тапочки, он прошествовал на просторный балкон, залитый лучами золотого дождя, попутно спотыкаясь о какую-то коробку, забытую тут множество месяцев назад. Уютно устроившись в кресле, стоявшем в конце лоджии, парень начал бегать глазами по мелким строчкам газетёнки, стараясь найти нужную ему тему. Прочитав все новости, художник устремил задумчивый взгляд в окно, смотря сквозь, довольно утомивший за последние пять лет пребывания здесь, пейзаж.
Он вновь пытался выдвинуть решение своей задачи, плотно засевшей в нем. Мысли смешивались, не позволяя добраться до нужной ему зацепки. До нужного спасения. Он пылал идеями, такими красочными и прекрасными, желая воплотить каждую, но тут же обрывал собственные надежды, рубя край красной нити. Он не может…
Устало вздохнув, он улёгся в кресле поудобнее, полностью расслабляясь. Запрокинув голову вверх, он устало приоткрыл глаза, вновь возвращаясь к прочтению газеты, не особо внимательно вчитываясь в текст.
Монотонно бегая по строчкам, он неожиданно уцепился краем глаза за одну статейку, широко распахивая глаза. Решение вдруг пробило неожиданной болью в области виска. Глаза лукаво блеснули и вновь впились в ненавистную Газету.
«Так, что тут у нас? Ах, вот… Натурщики! Я испытаю себя в новой сфере. Возможно, я найду в ней решение своей проблемы!» — подумал он, уверенно хватая телефон, медлить нельзя. Решение показалось ему таким очевидным и действенным, что тот решил позвонить по первому попавшемуся на глаза номеру. Не удосужившись даже прочесть описание, он схватил дрожащими от волнения руками телефон и нервно набрал номер какого-то натурщика, несколько раз сравнивая его с тем, что был напечатан на серой странице, обильно выделяясь среди других. Убедившись, что он ввёл все цифры правильно, он поднёс телефон к уху, нервно сглатывая.
Пошли гудки…
Они показались парню вечностью. По ту сторону линии послышался мимолётный писк, а затем и приятный голос.
— Добрый день. Не хочу показаться грубым, но кто вы? — голос явно принадлежал мужчине, хоть и имел некую толику звонкости. Дазай явно не ожидал, что натурщиком окажется мужчина, но отступать нельзя…
В голосе читалось не особо скрытое презрение и раздражение, но фразы были подобраны вежливые, что немного напрягало. Он поспешил ответить, так как заставлять ждать человека было бы нехорошо.
— Ох, извините меня, я сразу не представился. Меня зовут Дазай. Дазай Осаму. Я обращаюсь к вам по объявлению, увиденному мной в газете. Вы ведь натурщик, верно? — Дазай не горел желанием рисовать мужчину, на пути к отступлению были перекрыты им же самим. Что ж, так тоже можно. На том конце вновь заговорили, но нотки презрения в голосе утихли, а раздражение и вовсе испарялось.
— Да, вы правы. Меня Накахара Чуя зовут. Рад познакомиться с вами. Смею предположить, что вы художник, и вам срочно требуется натурщик? Исходя из вашего растерянного голоса можно сделать вывод, что вы даже не удосужились прочесть описание? — со стороны собеседника послышался краткий смешок, видимо, означающий снисходительное отношение к сложившейся ситуации.
— Простите, мне так неловко. Да, вы правы, очень срочно. Не могли бы вы побыть моей моделью на неопределённый срок? Оплата высокая, — Дазай попытался вложить в свою просьбу как можно больше мольбы и безысходности, надевая очередную необходимую маску.
Театральные способности он проявлял ещё довольно давно, крутя своими состоятельными родителями сколько влезет. Но, в итоге, захотел самостоятельности и выпросил у папы свою квартиру, а с ней ещё и карту, пополняющуюся кругленькой суммой раз в месяц.
Он учился экономить, саморазвивался, не жалея сил и денег лишь на искусство. Он добился успехов, огромных успехов, но славы он не получил. Да он и не тянулся за ней. Искусство являлось для него чем-то большим, чем обыкновенным способом заработка. Он не считал приемлемым отрывать от себя, продавая, зарабатывая этим на жизнь, плоды вдохновения и любви, чем были переполнены работы молодого художника.
Ему всего лишь девятнадцать. Он не позволил избаловать себя родителям, излишне любившим его, но и никогда не отказывал себе в потребностях и материалах для любимого дела. Он вкладывал в него всего себя, наполняя произведения всем необходимым, примешивая частичку себя, от чего работы его становились великолепными, дарящими тепло и уют.
— Простите, но могли бы вы не называть меня моделью? Это определение более подходит девушке, — слегка раздражённо произнёс мужчина, но тут же утихомирил в себе нарастающую волну гнева, продолжая уже более спокойно, — Хорошо, я согласен побыть натурщиком. Подскажите адрес, по которому я должен подойти и нужное вам время. Но свободен я буду лишь месяц, учтите это, — раздражение вновь промелькнуло в словах, но к окончанию речи утихло, что значило злость лишь на то, кем ему предложил поработать собеседник той стороны. Точнее, какое он дал определение этой подработке.
— Хорошо, извините. Давайте, я отправлю адрес и время через смс? Так вам будет легче и удобнее. — предложил Осаму. Дождавшись утвердительного «угуканья» по ту сторону трубки, он начал быстро строчить адрес, по которому проживает и время. Отправив сообщение, художник стал ждать ответа с той стороны.
— Да, меня всё устраивает. До встречи, — протараторил мужчина, уже собираясь отключиться.
— До встречи, — только и успел сказать парень, как разговор оборвался. Это было не так уж и удивительно, ведь время, которое настрочил Чуе Осаму не давало возможности на лишнюю болтовню и объяснения.
***
— Так, да? — взволнованный голос рыжеволосого парня нервно подрагивал.
— Да, отлично, — оценивающий взгляд Осаму прошёлся по обнажённому телу, а сам юноша задумался на пару секунд, согласно кивая.
Огненные локоны ложились по левую сторону плеч. Острые ключицы изящно выделялись среди всей красоты натурщика, представшего его взору. Он был идеалом. Взгляд застыл на сапфирах, что необычно светились и поблёскивали в свете мощной лампы. Дазай был преисполнен гордостью за свою модель. Он уже не ощущал острого разочарования за свой выбор и невнимательность, напрочь сбитую жгучим нетерпением при выборе номера. Женские черты тела предали уверенности в том, что работа будет переполнена явной искренностью восхищения предметом любования, а уж точно не разочарованием выбора.
Аккуратно выводя контур бедра Чуи, Осаму невольно засмотрелся на него, словно поедая взглядом, чувствуя, как приятная нега разливается по всему телу. Но уже через пару мгновений он широко распахнул глаза, замечая, как странное чувство выбило из привычного прилива счастья и восхищения.
«Возбуждение? Только этого мне не хватало! Ну вот, по всей видимости, придётся тяжело» — мысли у молодого художника закружились в голове с невыносимой скоростью. Перебивая друг друга, сталкиваясь, разбиваясь. Он никогда не испытывал подобного, и, чувство полной безысходности овладело им. Он не горел желанием опозориться и быть оскорблённым. Не хотел и потерять великолепного натурщика, так полюбившегося ему. Он попытался разрядить нагнетающую обстановку и это молчание, повисшее в воздухе разговором.
— Я первый раз работаю в подобной сфере, а уже столкнулся с проблемой. Я полный неудачник, — слегка раздосадованно выдохнул художник, стараясь сфокусировать взгляд на холсте.
— Почему же вы решились взяться именно за такой способ выражения эмоций? Почему именно рисование с натуры? — рыжий быстро среагировал на слова шатена в попытке поддержать разговор.
Он проигнорировал слова о проблеме, догадавшись, о чём именно идёт речь. Его ничуть не смутило появление такой проблемы. Он уже сталкивался с этим.
Возбуждение частенько проявлялось у других художников, рисующих обнажённых людей с натуры, но никогда не проходило просто так. Многие проявляли вольности, после чего получали увесистый удар по шее, а натурщик просто покидал квартиру человека, посягнувшего на его личное пространство. Но этот был другим. Он не проявил никаких действий, разве что, жадно впился взглядом в фигуру, так смутившую его. Такое поведение всё же не оскорбило Чую, но создало ощущение полной открытости и беззащитности. Начни Дазай приставать к рыжему, он, скорее, подался бы на встречу, не удержавшись сам. Однако же, действий от того не последовало, а лишь ответ разрезал вновь настигшую их тишину.
— Возможно, вы меня не поймёте, но у меня буквально валилось всё из рук. Ничего дельного в голову не шло, а каждая начатая работа оборачивалась в лёгкую кучку чёрного пепла. Художники и многие другие творческие люди называют это… — парень не успел договорить, как его перебил новый знакомый.
— Творческий кризис, — рыжий сам закончил предложение, осознав, о чём идёт речь.
— Так вы знаете? — удивился художник.
— Да, знаю, слышал когда-то. И решение этой проблемы для всех является индивидуальным, — Чуя умолчал о своём творческом кризисе. А ведь он когда-то тоже столкнулся с ним и прекрасно понимает, как этому человеку трудно. Молодой гитарист пытался заработать своим увлечением на жизнь, но результатов это не принесло. Мало того, у него перестало выходить что-либо дельное. А потом и вовсе стало бесить.
Струны были порваны, терпение тоже. Он бросил, и он ужасно жалеет о своей слабости. Но он не смог отыскать решение кризису. Он отступил.
Именно тогда он принял решение стать натурщиком. Ему требовались деньги, а женские черты тела и чудесное лицо сделали своё дело. Не хотелось ему, чтобы кто-то знал о его истории. Слишком ему трудно принять своё отступление от мечты и любимого дела. Сейчас он понял, что сделал ошибку, которую нужно исправлять. Понимал он и то, чем может обернуться кризис для этого симпатичного парня, так старательно выводящего на холсте каждый изгиб его тела.
— Поэтому я принял такое решение. Но, к сожалению, меня не спасает и это. Всё так же не поддаётся мне этот холст, а кисть не выполняет уже тех правильных движений. Не доставляет уже того счастья, что когда-то владело мной. Я чувствую огромное восхищение вами, но чувство безвыходности никуда не пропало. Оно всё ещё со мной. Может, мне не стоит вообще рисовать? Может, это не моё? — голос был тихим, подавленным. Дазай словно изливал душу перед Накахарой, позволяя прочесть себя, как открытую книгу.
Рыжий понял, что нужно срочно что-то делать. Именно эти вопросы привели его к отступлению, и он никому не желал пережить подобного. Решение стукнуло в голову слишком резко, но оно было слишком необычным. Неизвестно, как расценит это обладатель медовых глаз, и как он отреагирует на подобную выходку. Ему было теперь совершенно всё равно. Он лишь понимал, что и эта работа может обратиться пеплом, а мечты рухнуть, сгореть с работой, никогда уже не воскреснув. Он сорвался с места, прошествовав босыми ногами по холодному паркету, плавно сокращая расстояние между ними, резко впиваясь в губы художника. Нежно. Осторожно. Боясь спугнуть. Осознав, что его не отвергли, не оттолкнули, он лишь углубил поцелуй.
Дазай удивлённо распахнул глаза, но тут же прищурил их, ухмыляясь сквозь поцелуй, хватая тонкие плечи рыжеволосого, пачкая белоснежную кожу в тягучую краску, оставляя на острых плечах цветные разводы, притягивая Чую ближе, жадно перехватывая инициативу.
***
Накахара стоял и любовался творением, созданным несколькими часами ранее. Картина всё ещё не высохла, продолжая оставаться неприкосновенной, всё так же источать едкий запах масла.
Оглянув комнату, рыжий не без удовлетворения отметил, что она была прибрана.
Краски собраны в одно место, а карандаши уже не изображали хаотичный узор. Они покоились теперь в пенале, расположенные в удобнейшем хозяину порядке.
Лучи вновь заливали комнату приятным, тёплым светом, щекоча щеку рыжего. Картины повсюду были здесь, дополняя атмосферу уюта и комфорта. Они приводили в восторг, давая понять, сколько чувств вложено было лишь в одну из них, и сколько они значили и для самого натурщика.
На всех был изображён он один, но каждая новая работа отличалась от предыдущей. В портретах читалось разное, но одно в них оставалось неизменным. Любовь. Нескончаемая любовь и счастье. Сзади послышались шаги, а после на талию легла знакомая рука, легонько притянув к себе. Воздух наполнил мягкий, приятный запах художника, пахнущего приторным маслом и проспиртованной тряпкой, что уже стали почти родными ароматами этого дома.
— А ведь моим решением оказался ты, — нежный поцелуй последовал за словами, словно как тогда, во время кризиса. Но многое изменилось, и пустоту в душе, оставленную кризисом, заполнила любовь. Тишину наполнили звуки гитары, а комнату силуэт молодого гитариста, что когда-то помог избавиться от кризиса не только любимому художнику, но и себе. Они нашли решение. Нашли лекарство друг другу, а вместе с ним, и счастье.
