Ты в его системах

      Гэвин никогда не любил похороны. Его отца, не успевшего даже отбыть честно заработанное пожизненное (хаха), тихо и совсем не церемониально закопали на тюремном кладбище, а Рид-младший предпочел там не присутствовать. Он попрощался со своим родителем уже лет как пятнадцать назад — примерно в тот момент, когда надевал на него, бухущего и обдолбанного, наручники, не обращая внимания на сломанную руку мудака и смачные неразборчивые проклятия в собственный адрес.       Мама Гэвина жива и доживает старость в спокойном районе Детройта в своем одноэтажном голубом домике, как с обложки.       Больше родни у него, на поминки которых хотелось бы прийти, особо и нет.       Так что эти похороны стали вторыми или третьими по счету за всю его жизнь. Но Гэвину на них понравилось: день был солнечный, в черной футболке с неподходящим ярким принтом было жарко; традиционно стреляли из пистолетов, много чего сказали.       О покойниках либо хорошо, либо ничего, поэтому Гэвин молчал и старательно не привлекал внимания, дожидаясь, когда уже разрешат выпить, показательно погрустить и погнать домой.       Но по домам никто не поехал, все дружно сели на заказанный автобус (ужас просто, совок какой-то) и двинули зачем-то в участок — хотели устроить что-то типа часа почтения или как там это вообще принято в дружных рабочих коллективах.       "Нажмите F для уважения", — негромко пошутил Гэвин, прикрыв рот ладонью, но Тина этого явно не оценила, скорчив непонятную физиономию, и отошла поговорить с угрюмым капитаном.       Гэвин фыркнул только и направился было к своему столу, чтобы немного привести на нем все в порядок, как его взгляд невольно застыл на Конноре.       Он старался не замечать их мальчика-робота на похоронах, потому что хотел избавить себя от лицезрения поддельных эмоций на кукольном лице, но сейчас не обратить внимание на Коннора было трудновато. Он стоял потерянный посреди участка, глядел на всех и каждого как-то опустошенно, и синтетические мышцы его лица даже ни разу не шевельнулись.       Глаза его выдавали болезненную сокрушенность.       Но Гэвин ей не верил: все скорбели, большинство утирали слезы, а нахальная железка ради приличия даже не попыталась изобразить на закостенелой роже хоть что-то, что походило бы на горе утраты.       Они же близки были, нет? Почему тогда этой сраной машине, заимевшей гражданские права на основаниях "я тоже живой", не грустно?       Гэвина это взбесило. Сильно.       Конечно, лицемерить тоже плохо, ужасно, просто отвратительно. Собственно, поэтому сам он и не стал намеренно делать вид, будто кончина давнего коллеги оказала на него большое впечатление, но неужели именно так не должно быть с Коннором?       Сраный робот.       Гэвин стиснул зубы и открыл рот, чтобы беззастенчиво позвать тупую жестянку на виду у всего департамента, но тот вдруг завозился и торопливо подсеменил к столу Андерсона. И тогда Гэвин наблюдал за ним с искренним недоумением — Коннор тщательно провел ладонью по внутренней стороне спинки чужого кресла, собирая собачью шерсть, повертел его и, кажется, захотел сесть, но не стал.       Посмотрел на фотографии, прилепленные к пробчатой панели сбоку кнопками, и на стикеры, сменившиеся за столько времени с "роботы уничтожат вашу чертову жизнь" на "они тоже живые".       Потом Коннор взял непомытую кружку и коснулся фарфорового края кончиком языка.       Гэвин прокашлялся от неожиданности и сморщил нос в отвращении, демонстрирующем все его презрение и ненависть к одному-конкретному бесячему андроиду, не умеющему вести себя в нормальном обществе. Какой бы продвинутой ни была его система социального взаимодействия.       "Коннор!" — не выдержал он. Его злости хватало на десятерых в эту самую секунду.       Тот мгновенно поставил кружку обратно и обернулся (вместе с ним — и половина сотрудников), но уставился на Гэвина по-прежнему пусто и тупо. Полностью отрешенно, как-то пластиково.       Жутко даже.       Гэвин помолчал, немного успокаиваясь от чрезмерного внимания всех к себе, и взял в руки телефон, открывая сообщения. Пальцы почему-то дрожали.       "Вали нахуй из полиции, теперь ты здесь никому не нужен", — написал он и отправил смс уже не раздумывая, после чего взял свою ветровку и направился на выход, не горя желанием увидеть реакцию Коннора.       ***       Похороны лейтенанта полиции Хэнка Андерсона были четыре дня назад.       Отреагировал Коннор на смс очень эффектно и красноречиво: кинулся с моста.       Гэвину просто не хватает мата в своем лексиконе. А еще — тренированности мышц, потому что андроиды дохрена тяжелые, и держать одного такого за локоть, свесившись по пояс с самого края и в прямом смысле балансируя между жизнью и нежизнью, чертовски неудобно, больно и, говоря откровенно, страшно до ужаса.       За себя страшно, не за железку, конечно. А вы что подумали?       Гэвин натужно рычит, сходя на гортанный клокочущий хрип, стиснув зубы до хруста сыплющихся пломб, — когда он там в последний раз ходил к дантисту? — и цепляется второй рукой за арматурину перил. Через перчатку сдирает горящую кожу на подушечках пальцев и ломает в мясо коротко стриженные ногти, от чего вся ладонь немеет.       — Еб твою... ма-ать...       Он жмурится так, что слезы выступают, ничерта не видит и все равно пытается посмотреть на Коннора, но тот даже не шевелится, и диод у него погас, ну отлично.       Не только с моста, но еще и в обморок, что ли, рухнул?       Гэвин пытается подтянуть металлопластиковую тушу и подтянуться сам тоже, нога его уже небезопасно скользит по шершавому асфальту к краю, поскольку отбойник пришлось перелезать целиком, но попытка сменить положение отдается нестерпимо тягучей болью во всей руке, плече и почему-то в ключице.       У него не получается сделать ничего, а Коннор в отрубе и даже не видит, что Гэвин Рид герой и старается спасти ему жизнь.       Но в первую очередь — себе, безусловно.       К ним совсем близко подлетает дрон, пищит и светит прямо в лицо болезненно-ярким красно-синим, а еще через пару секунд прибегает босс-коп с громкоговорителем, за ним — Крис и пара других крепких ребят, и они все хватают Гэвина, до чего только могут дотянуться, не вывернув ему при этом кости, орут непонятно и вытягивают обратно на дорогу.       Гэвин с радостью прикладывается затылком об землю и издает истерический неопределенный звук, какое-то счастливое оыах выжившего человека, но не тратит слишком много времени на себя и заместо этого сразу пытается подползти к упавшему напротив Коннору.       Тот решает очухаться и перезагрузиться ровно в тот момент, когда Гэвин в адреналиновой панике начинает щупать и хватать его за пыльную куртку; активирует свой кругляшок на виске и распахивает темные непонимающие глаза. Сконцентрировавшись на Гэвине, Коннор мгновенно подгружает в голову оперативную память за последние десять минут, но с ней же — и страшные ошибки, от остроты которых любой бы захотел сигнуть в воду.       Гэвин начинает нелепо бить его в грудь раскрытыми ладонями и трясти, и это ничуть не помогает Коннору привести системы в норму.       — Мудак пластмассовый! Охуевший... говнюк! — кричит на него Рид, не зная, как иначе выплеснуть жрущее его совесть чувство неоспоримой вины за весь этот "инцидент", как обзовут произошедшее в грядущем выпуске новостей.       У Гэвина много вопросов к себе, много вопросов к Коннору, но его беспринципно хватает за плечи Крис и оттаскивает, а у андроида вдруг срабатывает защитный протокол.       Коннор все это время смотрит на него со стыдливым испугом, твердящим: "я все проебал", а потом просто застывает в той же полусидящей позе, не отключаясь, просто вообще перестает двигаться, и только зрачки его, которые не способны ни сузиться, ни расшириться, медленно и искусственно сводятся к курносому носу.       Коннор начинает выглядеть, как игрушка со сдохшей батарейкой, Гэвину от его вида хочется распсиховаться еще сильнее, но его уже не подпускают.       Кто-то из полицейских подносит к омертвело-бесстрастному бледному лицу андроида какой-то прибор с экраном и считывает информацию с его диода, вяло светящегося очень нежным голубым, практически белым или серым.       — Модель RK800, Коннор, прототип. Девиант, — монотонно зачитывает он, пока другой парень в форме без усилия поднимает Коннора на ноги, и тот не сопротивляется.       Гэвин, которого все еще придерживает растерявшийся Крис, растирает красные глаза кулаками и пытается установить, не обманывает ли его зрение; но ведь Коннор не в каком-то спящем режиме, не в отключке, он полностью работает, но свободно поддается на все, что с ним делают. А его ведут к полицейской машине: он перебирает ногами, неосторожно шкрябая по дороге жесткими подошвами замшевых ботинок, и глупо покачивается.       — Партнер — лейтенант полиции Хэнк Андерсон, участок тринадцать, — на этом месте полицейский смущенно передает гаджет боссу. Тот продолжает читать:       — Восемьдесят пятого года рождения, живет в Детройте, судимостей нет... не было. Скончался восемь дней назад. Остановка сердца. Оу.       — Беспризорный, — бросает брезгливо первый коп, разрезая возникшую паузу. — И куда его девать-то такого нестабильного?       Гэвин идет за ними и неожиданно для себя мысленно желает им сдохнуть, сжимая руки.       Некоторые девианты не приживались дома у людей по ряду причин, далеко не всегда справедливых. Кому-то не удалось получить отдельное жилье и существовать автономно, кого-то выгнали семья или близкие, кто-то просто родился — сошел с конвейера или витрины магазина — но уже самоопределившийся и не знающий, что делать дальше.       Для таких около полутора лет назад начали работать так называемые дома помощи андроидам. Типа реабилитационных центров или детдомов. Их там по какой-то системе учили жить в социуме, брали на работу (в соответствии с трудовым кодексом, конечно!), предоставляли всевозможные льготы, кормили необходимыми деталями и давали место для зарядки.       Психушек и тюрем для андроидов еще не придумали. Если у девианта-преступника или девианта-психа есть партнер, то все формальные моменты обговариваются именно с ним, как, например, эвтаназия, когда андроиду с полетевшим в ебеня кодом помочь уже ничем нельзя и его отключают по разрешению близкого человека, чтобы не мучился.       По сложившимся сейчас законам, сломанный андроид — это не девиант, а девиант, который маньяк, убийца, шизофреник и вообще безвозвратно атрофировавшаяся личность.       (Гэвин плохо разбирается во всех тонкостях, но примерный итог предсказать может.)       И Коннор подходит под категорию сломанного.       Но партнера у него нет.       Зато есть психические отклонения — и андроидов-самоубийц принято считать опасными для общества.       Нет человека, который дал бы письменное согласие на его деактивацию. Который уговорил бы его, что так будет лучше для него и для всех.       Коннора запихивают в машину, и Гэвин думает: что бы сделал Хэнк?       Но если бы Хэнк был жив, Коннор бы не сошел нахрен с катушек. Гэвин бы не написал ему в необъяснимом состоянии аффекта, что он никому не нужен.       Они бы не ругались на нервах, как собаки, на протяжении всех восьми дней.       Коннор бы не захотел умереть.       А что ему сейчас с этой деактивации? Он умрет, как и хотел, но слегка иначе, так что какая разница вообще?       Гэвин не знает, почему Коннор пошел на мост: из-за смерти Хэнка, из-за случившегося после похорон, из-за статично уебанского поведения Гэвина или сегодняшней идиотской ссоры насчет остывшего кофе.       Как бы то ни было, Рид чувствует вину и панику.       — С ним поговорят, — задумчиво говорит коп-босс, почесывая усы. — Спросят, чего он хочет. Будут решать, насколько он ненормальный и необходима ли деактивация.       — Да сразу в утиль надо!       Гэвин дрожит от злости и глотает что-то вязкое, застрявшее поперек горла и напомнившее ему совестливость.       С Коннором поговорят, это правда. А потом, не отключая, заберутся в его голову, доломают нолики и единицы окончательно и тогда деактивируют, чтоб уже наверняка.       Гэвин хотел бы сперва поговорить с ним сам, чтобы по меньшей мере сбросить груз с души, от которого сейчас дышать тяжело и веко подергивается.       Сраный, сраный робот.       — В базу не успели внести новую информацию, — язык у Гэвина деревянный и с занозами, но не говорить он не может и смотрит на полицейских пристально. — Я подал документы на становление его новым партнером. Через опекунство.       Коп-босс смотрит на него в ответ и с недоверием. Все долго молчат.       — Да бросьте, я же тоже легавый, мы с Коннором работаем в одном участке уже два с лишним года, — Гэвин чуть-чуть срывается и ощеривается, хотя потом быстро хватает себя в руки и душит растущее раздражение. — Ну, проверьте, Рид, значок номер 3359. Законопослушный и нормальный я.       Полицейские переглядываются.       — Вы же понимаете, что вам тогда предстоит тонна бумаг на подпись и рассмотрение? — коп-босс растягивает слова, как будто Гэвин совсем недоумок и не понимает, на что себя обрекает. — Вы собираетесь взять ответственность за андроида, который чуть не прыгнул с моста, а сейчас ушел в себя и повторит попытку самоубийства снова, как только появится возможность!       Ах, вот это что за хрень.       Гэвин задумывается на секунду о том, что на этой неделе Фаулер обещал дать ему в торжественной обстановке сержанта за успехи на службе. Оттуда до таблички "лейтенант" на столе — как рукой подать.       Гэвин понимает своей жопной чуйкой, что ввязывается в какой-то пиздец, который знатно подгадит его статистику. Но отчаявшаяся совесть бьет тревогу, а в районе сердца щемит.       Он ухмыляется ошалело.       — Да, давайте уже, грузите его к нам. Крис, поехали.