Последний из клана Йонвар

      У Траэрна из клана Йонвар предательски дрожат руки.       Он не придаёт этому значения: хищно осклабившись, продолжает ковырять отмычкой скважину массивного навесного замка. Свои разбойничьи навыки за последние несколько лет он применял пугающе часто, с безукоризненной точностью отработав наиболее важные приёмы — и результат этих изнурительных тренировок не заставил себя ждать.       Щёлк! — очередной замок, печально звякнув дужкой, с оглушительным стуком валится на дощатое крыльцо.       Траэрн одобрительно кивает самому себе и с размаху толкает дверь ногой, чтобы несмазанные петли лязгнули как можно громче. Ему нет никакого дела до того, что кто-то может услышать его возню и почуять неладное. Ему абсолютно всё равно, насколько крепко дремлет шемлен-часовой за углом. Ему в кои-то веки плевать, поднимет ли тревогу стража.       Ведь Траэрн знает, что мёртвые молчат.       Прокашлявшись и закрыв нижнюю часть лица рукавом, он бесшумно проходит сквозь облако пыли, разом взметнувшееся за распахнутой дверью, и ждёт, пока глаза привыкнут к полумраку. В нос бьёт резкий запах залежалого сена; по углам комнатушки, сплошь заставленной старой рухлядью, валяется разного рода сор вперемешку с дорогими безделушками. На рынках или у перекупщиков краденого за некоторые из них можно было бы выручить от полсотни медяков до пары серебряных, но Траэрн пришёл сюда не для того, чтобы копаться в чужом хламе.       Завеса постепенно рассеивается. Оглядев крохотную кладовку, Траэрн вздрагивает: движение у противоположной стены вынуждает его инстинкты сработать безотказно, и рука, подчинившись выработанному рефлексу, сама выхватывает из ножен неумело обточенный отцовский кинжал. «Что-что, а портить лезвия ты умеешь, » — звучит в голове до боли знакомый насмешливый голос, пока он усилием воли силится отогнать так некстати нахлынувшее наваждение. Скудный лунный свет, едва проникающий с улицы, струится неровной змейкой по кромке ножа; Траэрн, краем глаза заметив такой же блик прямо перед собой, наугад наносит удар… Вдруг что-то хрупкое лопается и со звоном осыпается ему под ноги.       Зеркало, задери вас всех Ужасный Волк.       Проклиная недалёкого шемлена, который не придумал ничего лучше, чем убрать трюмо в дальний угол неосвещённой кладовки, Траэрн с омерзением выдёргивает кинжал из позолоченной рамы, отходит на пару шагов. Осколки хрустят под подошвами, но это его не заботит, лишь отдалённо напоминает хруст тонких птичьих косточек. Заткнув за пояс опостылевшее оружие, он снова осматривается: людям наверняка даже в голову не пришло запрятать понадёжнее невзрачный резной сундучок, якобы ненарочно оставленный хозяином на самом видном месте — они, конечно же, просто-напросто зашвырнули его в одну из заброшенных кладовых, даже не потрудившись проверить, что сокрыто внутри… Впрочем, так даже лучше.       Приметив в ближнем углу подходящий по размерам ящик, Траэрн наклоняется к нему, принимается судорожно разгребать ветошь, кучей сваленную сверху. Ледяные пальцы натыкаются на шершавую крышку, покрытую причудливой резьбой: это тот самый.       Теперь Траэрна бьёт крупная дрожь. Он порывисто выдыхает, чтобы унять рвущееся прочь из грудины сердце, опускается на колени, носками сапогов невольно сминая и разрывая попавшееся под ноги тряпьё. Бешено ускорившийся пульс отдаётся в висках и кончиках пальцев рваной дробью; загнанный взгляд мечется по комнатушке, пытаясь хоть ненадолго уцепиться за какую-нибудь спасительную мелочь, и задерживается на нижней, уцелевшей части старинного зеркала. Траэрн замирает.       Из вечного мрака на него смотрит молодой эльф, лицо которого, вопреки зрелому возрасту, до сих пор не отмечено валласлином. Свежие синяки и кровоподтёки особенно резко выделяются на бледной из-за жизни впроголодь коже, нестриженые волосы торчат неопрятным ёжиком из слипшихся от пота и крови прядей. Колючие, холодные глаза пропитаны животным страхом.       Траэрну хочется верить, что это жалкое создание — лишь плод его воображения, и на самом деле он не изгнанный, не вор и не убийца, а лучник, меткости которого завидуют многие охотники — однако свежий рубец, идущий наискось от левого виска к правой щеке, служит вечным напоминанием о том, кто он такой на самом деле. Зверь — так Траэрна прозвали слуги местного лорда за невиданную жестокость — наводил страх на всю округу: им пугали детей, за его голову обещали горы золота, его поимка стала мечтой всех прославленных рыцарей. Зверь был таким, каким Траэрн всегда мечтал стать — решительным, упрямым, сильным, не ведающим сомнений. Зверь был подобен Эванурису в своём могуществе.       Но Траэрн прекрасно понимал, что Зверь, в отличие от него, не испытывает страха. Его страх был лишь помехой, преградой на пути к общей цели, и от него следовало бы избавиться раз и навсегда — но Траэрн не мог изменить свою природу, и потому всегда действовал крайне осторожно. Конечно, было ещё кое-что, что могло разрушить все планы… Но это не имело значения. Больше не имело.       Траэрн на мгновение опускает глаза, затем вновь, чуть исподлобья глядит на запылённую зеркальную гладь. В ней отражается воин, непривычно крепкий для эльфа, облачённый в лёгкий кожаный доспех искусного покроя. Широкие плечи укрывает суконный плащ, за спиной красуется лук из драконьей кости и потрёпанное оперение стрел, изодранные руки сжаты в кулаки; на шее проступает пульсирующая жилка.       Не отрывая взгляда от собственного отражения, Траэрн медленно заводит руку назад, за ворот доспеха, осторожно вытаскивает оттуда миниатюрный ключик. Коротким движением сорвав его с шеи, он наблюдает за тем, как он, тускло поблёскивая в зыбком свете луны, беспомощно болтается на цепочке. Для разбойника нет задачи легче, чем взломать замок на сундучке, но этот случай был особенным, и потому Траэрн без колебаний решился на очередной ужасающий поступок.       Нельзя сожалеть о том, чего не можешь исправить. Осталось лишь довести начатое до конца.       С тихим щелчком отпирается резная шкатулка; твёрдой рукой подняв изукрашенную крышку, Траэрн заглядывает внутрь. Там, на самом дне, лежит один сложенный вчетверо лист пергамента. Жар подступает к горлу, когда он достаёт послание и пробегает взглядом первую пару строк:       Я надеялся, Траэрн, до последнего надеялся, что рука твоя не коснётся этого письма. Если ты всё же читаешь его, то знай: я наконец поверил в тебя.       Пальцы снова начинают мелко дрожать, Траэрн протирает уставшие от постоянного напряжения глаза. Он перечитывает строчки второй, третий, четвёртый раз, не понимая прочитанного, и тревога берёт над ним верх, постепенно разрастаясь где-то внутри.       Я действительно поверил в то, что ты ещё вернёшься, и предашь огню нашу землю и весь наш род только для того, чтобы доказать своё превосходство. Ты выбрал один только Vir'Assan, путь стрелы, но неужели тебе, лучшему лучнику, не известно, что без лука стреле не взлететь? Неужели ты и вправду думаешь, что, употребив свою силу во зло, получишь признание и славу?..       Оглянись назад, сын мой, и вспомни, чего это тебе стоило. Я хочу, чтобы последний из клана Йонвар умер достойно — и это моя последняя просьба.       Траэрн задыхается, отшвыривает пергамент, отползает прочь от проклятой шкатулки, будто та поражена неведомой болезнью, пока его ладонь не напарывается на крупный осколок. Глухо вскрикнув скорее от неожиданности, чем от боли, он отрывает от пола трясущуюся руку и подносит её к лицу, в изумлении разглядывает расплывающееся тёмное пятно.       Измятый пергамент с начертанной на нём последней волей отца белеет в круге света, проникающего внутрь через прореху в крыше кладовой. Траэрн сквозь окровавленные пальцы смотрит на него достаточно долго, прежде чем опустить затёкшую кисть. Тишина сгущается вокруг него, раскалёнными клещами сдавливая лёгкие, заставляет сжаться в комок. Наконец у него вырывается первый измученный всхлип.       Он бросается обратно к стене, лихорадочно перебирает складки им самим изорванной ткани, находит злосчастный ключик. Сгорбившись, прижимает его к груди. Слёзы — редкие, крупные — одна за одной скатываются к переносице и падают в опустевший ящик, бывшую сокровищницу клана Йонвар; чернила отцовского письма расплываются под ними неровными кляксами. Траэрн прижимает ключик к губам, поднимает глаза к небу, что переливается мириадами созвездий у него над головой… И вспоминает тех, кого все эти годы учился забывать.       Младший брат, Арнис. Тот, кого Траэрн должен был защищать — у него даже получалось поначалу — чтобы потом возненавидеть. Траэрн был старше, проворнее, умнее, считался лучшим стрелком, однако Арниса, а не его, обожали все в клане; Арниса, а не его, отец любил больше жизни; Арниса, а не его, первого признали взрослым. Траэрна попросту лишили ритуала письма на крови, оставив его талант непризнанным в полной мере ещё на целый год. Ему внушали, будто бы он ещё не готов, его характер ещё не закалился, а жажда славы не утихла, чтобы вместо него принять в ряды старших брата-малолетку… Но он не мог больше ждать.       И потому на следующей же охоте Траэрн убил брата.       Это не было ударом в спину: они бились честно, на равных. В нелёгком бою с ошеломлённым братом Траэрн доказал, что он лучше, и вырезал с лица Арниса валласлин в знак того, что тот был слишком молод для ритуала.       Хранительница была в ужасе, когда тело нашли спустя несколько дней. Несмотря на то, что подозрения сразу пали на Траэрна, он сам сознался в братоубийстве на собрании клана , однако окончательно поверили ему не все. Ничтожно малая доля старейшин всё ещё видели в этом лишь признак потрясения, вызванного смертью родного человека. Отец после его признания стал ещё угрюмее, часто недоверчиво сверлил старшего сына хмурым, свинцово-серым взглядом.       В конце концов Траэрна изгнали из клана под предлогом безумия, так как ни один целитель не взялся его лечить. В день, когда Хранительница огласил свое решение, его сердце почернело ещё больше: он заметил, как боязливо на него оглядывались дети, с какой ненавистью смотрели ровесники, как качали головами ему вслед седовласые старики. Будто бы всё, что они думали о нём раньше, наконец вырвалось наружу, отразилось на лицах.       Даже если бы убийцей Арниса был не Траэрн, его всё равно бы посчитали виновным.       Скрывшись в лесах, он унёс с собой все тайны родного клана; он был уверен, что Хранительница не станет переносить лагерь в надежде, что Траэрн вернётся за прощением. Несколько месяцев он промышлял разбоем и охотой, сначала разыскивая дичь самостоятельно, затем — в качестве следопыта при охотничьем отряде мелкопоместного дворянина; работая без перерывов, он в конце концов лишил своих соклановцев источника пищи. Пробравшись в дом к лорду, чьи владения как раз раскинулись около непроходимой чащи, он перерезал всю его личную охрану, чтобы потом, добравшись до роскошных покоев, взять с еле живого от страха аристократа клятву: разорить лагерь долийцев, оставив им жизнь в обмен на эльфийские сокровища. Траэрн выдал лорду местоположение клана, и тот поначалу сдерживал своё обещание; однако вскоре стало ясно, что размер вознаграждения его не устраивал, а упрямые эльфы и вовсе не собирались отдавать шемам свои жалкие реликвии. Спустя несколько часов пыток лорд приказал своим солдатам стереть клан Йонвар с лица земли, будто его никогда не существовало.       Траэрн сам наблюдал за тем, как люди измывались над его соклановцами, как добивали стариков, как уводили детей в рабство. Его чёрное сердце разрывалось от боли, но он ничего не мог с этим поделать. Своими глазами он видел, как отец дописал это письмо и опустил его в шкатулку, только ещё не знал, что реликвий клана там нет — возможно, для них нашли более надёжное хранилище.       Он видел, как после продолжительной схватки с людьми лорда сбежала в лес Кория — девушка, которая до последнего была ему другом и не отвергла, несмотря ни на что, даже после смерти Арниса. Именно она забрала у истекающего кровью отца ключ от сокровищницы, которая более не имела никакой ценности.       Кория отбивалась и кричала, хотя Траэрн не хотел её убивать. Пожалуй, она была единственной, кого он не хотел убивать… Пока она не назвала его настоящее имя. Она всегда была проницательна, и ей не составило труда догадаться, по чьей вине на клан обрушились эти напасти, кто вселял страх в души жителей ближайших селений и потому был наречён Зверем.       Траэрн замер. Отстранённо наблюдая за тем, как Кория, высвободившись наконец из его цепкого захвата, потеряла равновесие и с размаху упала на обвитую узловатыми корнями землю, он даже не дрогнул. Она же, взрывая пальцами настил из сухих иголок, с шипением поднялась на ноги и бросилась прочь по лесной тропе, оглянувшись назад лишь раз. Вскоре, когда её силуэт почти скрылся за лапами елей, Траэрн достал из-за спины свой верный лук, наложил стрелу, прицелился…       И отпустил тетиву.       В её остекленевших глазах он не прочёл ничего. Ничего, кроме животного страха, всякое проявление которого теперь считал отвратительным — а потому и сама Кория вдруг стала ему отвратительна, отвратительна настолько, что он, сорвав с её шеи ключик, вогнал в мёртвое сердце кинжал и сжёг останки в том самом месте, где у костра каждый вечер собирался весь клан.       Спустя несколько часов Траэрн нанёс повторный визит лорду и не пощадил никого. Теперь он сидел на полу кладовой в залитом кровью поместье.       Тьма накрыла небо окончательно, через дырявую крышу больше не просматриваются звёзды. Траэрн несмело оборачивается, подползает ближе к разбитому трюмо, берёт в руки тот самый осколок; стекло приятно холодит ладонь. Он поворачивается лицом к зеркалу, подносит остриё к шее, ещё раз вглядывается в своё отражение. Последний из клана Йонвар должен умереть достойно…       Сероглазый эльф когда-то был неплохим, вот только память об этом времени безвозвратно утеряна. Теперь от него прежнего осталось лишь имя и название клана, которого больше нет. Впалые щёки, незаживающие рваные раны, шрам, который подарил ему на прощание Арнис да безжалостность Зверя — вот и всё его богатство.       Осколок вонзается в припухшую жилку, плоть покорно раскрывается навстречу лезвию.       У Траэрна из клана Йонвар больше не дрожат руки.