Figuring It Out as We Go

Чонгук проебался. Он знает, кто он. Но Чимин рядом смеется красиво и громко, его глаза сияют, в них плещется озорство — всегда озорство — и Чонгук тянется, как растение к солнцу. Будто он с каждым годом становится всё ближе к свету, научившись любить тепло, источаемое Чимином. И желает большего с каждой секундой. Он позволяет своим рукам задерживаться немного дольше положенного, прижиматься плечом к плечу в печальной попытке зацепиться за это чувство, прежде чем притворится, что это ничего не значит, что он ничего не замечает. Но так было не всегда. Это не было ожидаемым и уж никак не планировалось. Он рос безо всякого сомнения в том, что однажды женится на хорошенькой девушке с прекрасными глазами и красивыми волосами, что всё будет идеально, хорошо и нормально. Но вот Чонгуку почти восемнадцать, и его сердце бьется слишком быстро, а в животе всё переворачивается в неподходящие моменты. Например, когда Чимин кладет ладонь ему на спину или когда обнимает за талию. И вот он: потные ладошки, полная уязвимость, абсолютная задница. Чонгук уверен, что Бог насмехается над ним. Днем он натыкается то тут, то там на статьи о правах ЛГБТ на Западе, а ночью на песни и клипы с гей-парами. Чонгук засиживается допоздна в кровати, прижав телефон к груди, и примеряет на себя роли; неотрывно следит за целующимися мальчиками его возраста на экране, которые касаются друг друга так, как должны это делать только с девочками. Это заставляет его хотеть выбраться из собственного тела. Заставляет хотеть кричать в подушку, пока легкие не заболят. Он не делает ни того, ни другого, только укрывается с головой, прижав ладони к глазам, и молится. Молится обо всём, что позволяет удержать мысли дальше от этих. Потому что это не должно было случиться с ним. Не может происходить — не в его стране, не с его профессией. Ничто никогда не заставляло его чувствовать себя таким одиноким; таким отдаленным и непохожим на остальную шестерку парней, будто его выкорчевали из грунта, оторвали от всего, что позволяло твердо стоять на земле. Просыпается Чонгук с покрасневшими глазами и желанием умереть, что не остается незамеченным. Тэхён откладывает заготовленные на день шутки и время от времени похлопывает по плечам, спрашивая, всё ли в порядке. Джин бросает на него обеспокоенные родительские взгляды с другого конца комнаты, но вопросов не задает. Весь день мемберы в напряжении слоняются рядом, пытаясь сохранить спокойное настроение и делать беззаботный вид, но, по меньшей мере, каждые полчаса напряженно поглядывают в сторону Чонгука. Только после тренировки, когда они уже успели помыться и перекусить, Чимин подходит к Чонгуку с осторожной улыбкой и протянутыми руками, мягко обхватывая младшего за талию. — Что с тобой сегодня, а? Чонгук замирает, ощущая, что шея сзади начинает потеть прямо как во время дэнс практики. За исключением того, что это не дэнс практика. Это просто дружелюбно настроенный и чересчур тактильный Чимин, впрочем, как всегда. Ничего нового. Чонгук не должен ощущать себя застигнутым врасплох. — Ничего, хён, — Чонгук инстинктивно отталкивает, на что Чимин хмурится. — Хочешь поговорить об этом? — Я же сказал, что ничего не произошло. Чимин какое-то время изучает его. Он не купился. Как и всегда. — Скучаешь по семье? — Нет, дело не в этом, — импульсивно бросает он, запуская руку в волосы. Чимин поджимает губы, а у Чонгука от этого в груди всё сжимается. — Прости, мне просто нужно выспаться, ладно? Он выдыхает только когда проходит мимо Чимина, стараясь не обращать внимания на то, какими мягкими кажутся сегодня волосы старшего или как хорошо его руки выглядят в этой рубашке. — Окей, — тихо отвечает Чимин. — Ладно. Чонгук чувствует тяжесть взгляда на своей спине, но не оборачивается. Как сбежавший ребенок, он прячется в своей комнате, которую делит с Намджуном. В ожидании очередной бессонной ночи он падает на кровать, начиная беспокойно прокручивать в голове желаемые сценарии, отчаянно цепляясь за мысли. Чонгук подтягивает одеяло к подбородку и, надев наушники, отбрасывает телефон, прежде чем его вырывает из оцепенения чужой голос. — Эй, — зовет Намджун со своей кровати; Чонгук вздрагивает, он не заметил, когда парень вошел. — Ты же знаешь, что можешь рассказать мне о чем угодно? — М? — Ну, хотел сказать… Я знаю, что с тобой что-то происходит… Я лидер, и я с тобой. Моя работа — быть здесь для вас. — Я… Хён… — голос Чонгука немного надламывается в конце. — Есть что-то, что ты хочешь рассказать? «Я гей, — думает Чонгук. — Я гей, я гей, я гей. Я, блять, гей». Но парень глотает слова, прежде чем они вырвутся. Намджун не обязан разгребать дерьмо в его голове: как всё неправильно и искаженно ощущается, как это заставляет чувствовать тяжесть в груди. Уже несколько недель Чонгук без сна, грезит о ярко-рыжих волосах и улыбке, что напоминает лето. Несомненно, Намджун, может, скажет, что его состояние не совсем хорошее, но вряд ли объяснит это. Чонгук не уверен, что он в состоянии объяснить происходящее самому себе. Когда Чимин поет, то внутри у Чонгука всё натягивается, будто скрипичные струны; когда он видит двух мужчин вместе (в романтическом плане), то испытывает физическую боль — вот и всё, что он знает. Чонгук молча возится с простыней, пока Намджун разглядывает его, будто пытается прочесть мысли, пока, наконец, не уступает. Чонгук дышит тяжело, будто это его последние вздохи, прежде чем сказать: — Посмотришь этот клип? Я подумываю сделать кавер на эту песню.

***

Работа идет хорошо. Намджун соглашается с предложением Чонгука, не задавая лишних вопросов. Он ничего не комментирует, когда смотрит клип, только кивает и говорит, что песня просто отличная, и он с удовольствием поможет ее записать. Намджун даже задерживается допоздна, выматываясь морально и физически, чтобы поработать над вокалом младшего. Чонгук не совсем понимает, зачем хён прикладывает столько усилий ради какого-то кавера, но он очень благодарен. Следующие несколько дней они находят время для практики лишь когда остальные спят — поздней ночью или, скорее, ранним утром. Мемберы всё также награждают Чонгука обеспокоенными взглядами, и он знает, что должен приложить усилия и хотя бы притвориться нормальным, притвориться, что всё в порядке. Но песня заедает в голове Чонгука и крутится беспрерывно, поэтому всё, что он может чувствовать, сидя в комнате полной парней, — это отчужденность и чувство вины из-за тайны, которую приходятся прятать в груди. Запись уже завтра, и Чонгук надеется, что после этого напряженность спадет. Потому что сейчас под тяжелым взглядом Тэхёна Чонгук начинает себя чувствовать, будто сделал что-то не так, а Чимин… Чимин смотрит одновременно взволнованно и с подозрением. Макнэ на грани. — Уже три дня прошло, — говорит Пак, растягиваясь рядом на диване, и откидывает со лба свои рыжие волосы. — Все правда переживают за тебя, ты же знаешь? Остальные думают, что сделали что-то неправильно. «Остальные» сейчас пошли поесть, и Чонгук до этого момента думал, что Чимин с ними. Его тоже звали, но парень сказал, что не голоден, заставив хёнов ужаснуться. Оправдание на самом деле было так себе, но Намджун смог убедить ребят пойти без младшего. Чонгук мысленно сказал «спасибо», посылая взгляды, полные благодарности. Исключением стал и Чимин, который сидел сейчас на другом конце дивана с неуверенным выражением лица, подтянув колени к подбородку. — Никто из ребят не сделал ничего плохого, — Чонгук не отрывает взгляд от телевизора. — Это моя вина. — В чем твоя вина? — подталкивает Чимин. Младший только пожимает печами: — Это мои проблемы, хён. Я разберусь. — Ты никогда не был хорош в самостоятельном решении проблем. — Ты тоже, — жалит в ответ Чонгук. — Именно поэтому я прошу помощи у людей, которые меня окружают, — Чимин закатывает глаза и закидывает ноги на чонгуковы колени. Чон на автомате обхватывает старшего за голень, из-за чего тот шевелит пальцами. И это настолько милая картина, что Чонгуку хочется немножко умереть. — Это не совсем то, с чем я могу попросить помощи. Чимин откидывается на подушки, зевая. — Ты такой наивный, Чонгук-и, — он закрывает глаза, а голос становится тише. — На планете семь миллиардов человек. Ты явно не единственный, кто имеет дело с этим. — Неважно, что в мире семь миллиардов, нас всего семеро, — шумно выдыхает Чонгук. — Семь. Я не знаю, в какой момент на меня будет направлена камера или когда мне придется вести себя определенным образом, какой сценарий стоит выбрать. Мы должны жить здесь, и я люблю место, где мы находимся, но иногда… Я просто устал, Чимин. Я не знаю… Не знаю больше, как быть собой. Не знаю, кто я, или каким хочу быть, или… Чимин улыбается. — Прекрати улыбаться, у меня тут, блять, кризис. — Прости, — смеется старший, — ты просто напоминаешь меня пару лет назад, — Чимин устраивается поудобнее между диванных подушек. — С тобой всё будет хорошо. Дыхание Чимина становится глубже, грудь медленно вздымается и опускается, будто волны накатывают на пусанских пляжах. Чонгук сглатывает и скользит кончиками пальцев по ноге старшего, с колена к нижней части бедра, вырисовывая слова на ткани джинсов. — Щекотно, — сквозь сон бормочет Чимин. Чонгук улыбается: — Спи, хён. — М-м… Расскажешь мне утром, что скрываешь? — Да. — Обманщик, — без усмешки шепчет в подушку Чимин. Младшему приходится прикусить губу, чтобы не взболтнуть сейчас лишнего. Он наблюдает за спящим парнем, задерживаясь взглядом на приоткрытых губах и длинных ресницах, что отбрасывают тень на щеки, пока собственные веки не начинают тяжелеть. Чонгук засыпает рядом с Чимином.

***

В студии звукозаписи жарко и душно. Чонгук знает, что его лицо огнем горит каждый раз, когда он поет свои строки, но Намджун помогает, подбадривая словами и бутылками воды. Чувство облегчения растекается по телу, когда уже днем процесс записи подходит к концу. Это личный катарсис Чонгука — он пел для него. И если, ну, чисто гипотетически, парень пускает скупую мужскую слезу во время записи, то Намджун ничего не говорит. Однако он ловит младшего на выходе из студии, когда Чонгук уже стоит в пальто, и опускает руку тому на плечо: — Ты не один, ты же знаешь? — А? — макнэ поднимает растерянный взгляд от телефона, но Намджун уже у выхода. — Ты знаешь, что я имел ввиду, — бросает он напоследок. Чонгук лишь смотрит на распахнутую настежь дверь.

***

Тэхён первый заговаривает о кавере, когда ближе к ночи они сворачиваются. Песня уже опубликована, после чего Чонгук проводит последние пару часов, закрывшись в своей комнате и симулируя сон. Он выползает на кухню перекусить, когда Тэхён обхватывает его со спины и кладет подбородок на плечо. — Кавер получится просто замечательный, — говорит он, похлопывая Чонгука по спине. Прежде чем уйти, Тэхён берет спортивный напиток из холодильника и делает пару глотков, добавляя: — Думаю, тебе было полезно сделать это. Младший на него не смотрит, прервав на секунду свои поиски съестного. — Что ты имеешь в виду? — Я не знаю… Ну, просто быть честным перед самим собой. Это круто. Тэхён делает еще один глоток, постукивая пальцами по бутылке, будто колеблется. — Эй… — он всё же решается; Чонгук напрягается. — Когда поешь, Чимин хотел бы с тобой поговорить. — О чем? — Чонгук оборачивается с пачкой чипсов и начинает набивать ими рот, чтобы хоть чем-то занять руки. Тэхён пожимает плечами: — Он не сказал. — О, прекращай меня разводить. Что он тебе сказал? — младший нервно запихивает в рот еще больше чипсов, кроша ими на пол. — Я же говорю — не знаю, — Тэхён поднимает руки в знак капитуляции. — Клянусь, он ничего мне не сказал. Чонгук не успевает донести следующую порцию чипсов до рта, раскрашивая их в кулаке. — Блять, — он опирается локтями на стол, роняя голову на руки. — Ты в порядке? — Нет? Губы Тэхёна трогает усмешка: — Почему это прозвучало как вопрос? — Я не знаю, — бормочет в ладони макнэ. — Черт, я почти уверен, что Чимин ненавидит меня. Спустя мгновение улыбка старшего превращается в густой смех, разливающийся по кухне: — Тупейшая вещь, которую я когда-либо слышал. Чонгук поднимается, пока Тэхён продолжает посмеиваться. — Перестань так глазеть и просто поговори с ним. — Ты такой бесполезный сейчас, — Чонгук закатывает глаза и отталкивается от стола. На полпути к выходу из кухни Тэхён окликает: — Чонгук, мы все здесь для тебя. Хорошо? Он машет на прощание, чувствуя стремительно краснеющую шею: — Да, неважно, — выдыхает младший. Общежитие слишком маленькое, Чонгук не успевает подумать дважды, а уже стоит у двери Чимина. Он сглатывает, переводя взгляд со своих ног обратно на дверь. В голове навязчиво крутится: Чимин каким-то образом всё понял; песня была слишком очевидна, и теперь он знает, что нравится Чонгуку, знает, что он долбанный гей; Чимин тут же раскроет его, стоит Чонгуку войти в комнату. — Чимин? — тихо стучась, зовет макнэ, прежде чем войти закрыть дверь. Раз уж его отвергнут, то пусть это произойдет быстро и наедине. Прислонившись к двери, младший наблюдает за Чимином. Тот сидит на краю кровати, скрестив ноги. Оторвав взгляд от телефона, он окликает: — Хэй. — Тэ сказал, ты хочешь поговорить. Чимин ковыряет пальцем простыню и, разорвав зрительный контакт, опускает глаза: — Я послушал твой кавер. — Да? — голос срывается, и Чонгуку кажется, что он сейчас расплавится. — Угу, — Чимин прикусывает губу. — Ты смотрел клип? Макнэ кивает, не доверяя больше своему голосу. — Классный клип. Он кивает опять. — Чонгук… — старший наконец поднимает взгляд, и Чонгук перестает дышать, — ты… — Чимин вздыхает. — Ты гей? Последние два слова были произнесены очень тихо, между ними будто шептала тайна. Сердце Чонгука трескается. «Да, да, да, мне очень жаль», — хочется сказать, но получается лишь рвано выдохнуть. Чонгук плотно сжимает губы, будто слова сами могут выскочить, если он позволит себе расслабиться. Но с опозданием парень понимает, что уже выдал себя затянувшимся молчанием. Ощущение, будто из него выпустили разом весь воздух. Пак хлопает ладонью по кровати рядом с собой, и тело Чонгука начинает двигаться на автомате, потому что разум уже не способен соображать. Он с осторожностью садится на расстоянии, чтобы не соприкасаться бедрами. Большой палец внезапно мажет под ресницами, и Чон, удивившись, смотрит на Чимина. Тот медленно убирает руку, мягко, но немного грустно улыбаясь: — Хватит плакать. — Я не плачу, — отвечает младший, уже самостоятельно вытирая предательскую слезу. — М-м. Чимин берет конец простыни и использует ее в качестве салфетки, сначала аккуратно вытирая Чогуку щеки, но потом начинает в шутку возить по всему лицу. И всё это так смешно, что никто не может сдержать поднимающееся веселье. Со смехом, он подмечает расплывающиеся из-за подступающих слез предметы вокруг. Он едва может дышать, то ли из-за смеха, то ли из-за усиливающегося плача. Чонгук обнаруживает себя прижатым к груди Чимина, который, поглаживая небольшими кругами по спине, пытался успокоить судорожного всхлипывающего парня. — Прости. Мне так жаль. Блять. — Почему ты извиняешься? — Чимин перемещает руку на шею. В попытках сдержать дрожь, Чонгук сжимает руки в кулаках так сильно, что ногти впиваются в кожу. Он придвигается ближе к Чимину, и начинает рыдать сильнее, потому что старший не отталкивает его, а только прижимает крепче. — Я не хотел… Я пытался… Пытался не… — хрипит младший в плечо. — Ты не можешь это выбрать, — Чимин выдыхает Чону в волосы, устроив свой подбородок на чужой макушке. — Я знаю, я тоже пытался. Чонгук замирает, всё еще неровно дыша. Несколько слезинок успевают скатиться, прежде чем он внезапно осознает. Перед попытками сказать хоть что-то, он делает несколько глубоких вдохов. — Что? — он поднимает голову, но смотреть осмеливается лишь на грудь Пака. — Я, м-м… — тянет неуверенно Чимин, будто это не на его груди рыдали последние пять минут. — Меня не привлекают женщины, Чонгук-и. Никогда не привлекали. Хёны говорят, что это очевидно. — Ох, — Чонгук будто выныривает из-под воды. — Так ты тоже? Старший не отвечает, но Чонгук чувствует макушкой, что тот кивнул: — Тебе стало легче? — В некотором смысле, — пожимает макнэ плечами. Прикосновения Чимина нежные, будто парень перед ним может рассыпаться. Пак путает свои пальцы в волосах младшего, пока тот успокаивает дыхание, чувствуя подсыхающую влагу на щеках. Чонгук в слишком уязвимом положении, чтобы чувствовать себя комфортно, поэтому он немного отталкивается от Чимина, но не отодвигается полностью. Чон встречает взгляд широко распахнутых в обеспокоенности глаз. — Я в порядке, — говорит он, улыбаясь, в попытке убедить в этом то ли Чимина, то ли себя. — У тебя сопли на лице, Чонгук. Чимин смеется, его глаза блестят немного странно, будто лил слезы не только макнэ. С улыбкой, он отходит к тумбочке и роется в ней в поиске салфеток. Когда поиски увенчались успехом, Чон вытирает лицо, глядя на старшего, улыбающегося так, что глаз не видно. Скорее всего, вид у макнэ сейчас донельзя смешной. Рука Пака лежит на бедре Чонгука, и он всеми силами сдерживает ощущение запускающихся в космос ракет в груди. Он откладывает салфетки и морщится: — Фу, не говори никому, что я плакал, — голос звучит немного хрипло. Чимин хихикает: — Не буду. Прямо как закат подсвечивает океан, заставляя волны гореть, улыбка Пака преображает лицо, когда тот поправляет волосы. Она воспламеняет Чонгука тоже, и он не желает ничего большего, чем коснуться сейчас этого сияния; заправить волосы ему за ухо и проверить, как будут ощущаться его губы напротив других. — Хён… — взгляд Чонгука скользит по лицу напротив от глаз до губ, по челюсти, — можно тебя поцеловать? Старший сглатывает и проходится языком между губ, прежде чем спросить: — Зачем? И это звучит так, будто он действительно понятия не имеет, почему Чонгук может просить о таком, будто это всё шутка, и макнэ сейчас посмеется и скажет что-то типа «просто прикалываюсь». Но, конечно, Чонгук ничего такого не делает, лишь в мольбе задерживает взгляд на чужих губах. — Потому что я действительно хочу это сделать, — говорит он прямо, — если ты не против. — Вероятно, это плохая затея, — предупреждает Чимин тихим голосом, но сам наклоняется ближе. — Вероятно, — соглашается младший. Пак закусывает губу, глядя на рот Чонгука, затаившего дыхание. Воздух вокруг становится в разы гуще, пока Чон ждет одобрения или отказа, повисшего между парнями, хоть чего-то. Тогда Чимин кивает — совсем незаметно — и наклоняется еще на сантиметр ближе, то Чонгуку хватает этого, чтобы сорваться и припасть к губам напротив. Младший накрывает теплые губы Чимина своими. «Они мягкие и такие манящие, идеальные, просто идеальные», — крутится у Чона в голове. Пак подносит ладонь к лицу Чонгука, поглаживая его щеку большим пальцем, когда макнэ придвигается, толкаясь коленками. Он целует глубже, чувствуя прижатые тела, и Чимин не противится, когда он мажет языком по нижней губе. Они узнают друг друга таким способом еще несколько прекрасных минут, пока старший не выдыхает в губы Чонгука и трется носом о его нос. — Чонгук? — шепчет он между медленными и нежными поцелуями. — Да? — нервозность снова поднимается в груди Чона, заливая жаром щеки и шею. — Я тебе действительно нравлюсь или просто оказался удобным вариантом в нужное время? Макнэ замирает на время, внимательно глядя на Чимина: на сведенные вместе брови, на опущенные уголки губ — и это заставляет все внутри сжиматься, задевает. Он касается своим лбом лба старшего и набирает в легкие воздух, как перед прыжком в воду. — Ты действительно мне нравишься, Чимин. Очень, очень нравишься.  — Это я и боялся услышать, — шепчет Пак ему в губы, снова целуя. Чонгук спускается губами по челюсти, хаотично выцеловывая подбородок, шею, мягко втягивает кожу над ключицами, прежде чем его аккуратно отодвигают. — Мы не можем сделать это, — Чимин дышит тяжело и быстро, прямо в ритм с ударами сердца Чонгука. — Почему нет? — почти что скулит младший, уткнувшись в место между шеей и плечом Пака. Рука опускается ему на спину, поглаживая: — Ты сам знаешь, почему. — Мне всё равно. Чон берет Чимина за другую руку, сжимая пальцы, в попытке доказать хоть что-то: — Давай поведем себя как эгоисты хотя бы в этом, — целует его в шею. — Мы же хорошие актеры… — поцелуй в уголок рта, — мы сможем всё скрыть. Чимин тихо смеется: — Мы не слишком хорошие актеры. Но затем Чонгук прикусывает его нижнюю губу, и смех обрывается всхлипом. Руки Чимина возвращаются на чонгуковы плечи: — Но мы можем попытаться сделать это. Макнэ пристально вглядывается в лицо напротив: — Что «это»? Взгляд старшего мечется от Чонгука к потолку и обратно. — Не знаю, — признается он, потирая пальцами заднюю часть шеи Чонгука, что тот находит очень приятным и думает, что мог бы легко привыкнуть к подобному. — Думаю, мы сможем это понять, только если попробуем. Чонгук подносит ладони к плечам старшего, ощущая успокаивающую силу мышц под пальцами. — Хорошо. Услышав согласие, Чимин не сдерживает маленькую улыбку, которая кружит голову Чонгуку. Хорошо. Они попробуют сделать это. В последний раз Пак пропускает пальцы сквозь волосы макнэ, улыбаясь уже в полную силу, и Чонгук просто не может не отразить улыбку напротив своей. — Пора бы тебе отправиться спать, — говорит Чимин. — Хочешь сказать, что я не могу остаться здесь? — дразнится Чонгук, ухмыляясь и играя бровями. Удар, которым награждает его старший, весьма заслуженный. Чон перехватывает его запястье и переплетает пальцы, когда Чимин закатывает глаза: — Нет, Чонгук, проваливай отсюда, — пуская в ход ноги, он пытается столкнуть тело с кровати. — Ладно, ладно, — наконец соглашается тот, хихикая; он скользит ладонью вверх по руке Чимина, когда встает с кровати. — Значит, продолжим позже. Пак ничего не отвечает, но краснеет, с улыбкой наблюдая за крадущимся из его комнаты Чонгуком. Парень тихо закрывает за собой дверь, ухмыляясь так, что щеки болят. Он беззвучно вскидывает в воздух кулак в победном жесте, благодаря Бога за клипы с парнями-геями, еще за возможность делать каверы на песни, ну и, конечно же, за Пак Чимина. За Чимина… Чонгук не может сдержать смешок. Пак Чимин. Талантливый и сияющий, как летнее солнце, греющее и чертовски прекрасное. Он хочет открывать этого человека для себя снова и снова, хочет называть его другим словом, отличающимся от «друг». Потому что в эту секунду Чонгук чувствует чиминово тепло на своей коже, мягкость его губ и скользящие пальцы, вырисовывающие узоры на бедрах, шее и челюсти. И Чонгук хочет оставить напоминание, пометить крестиками все места на теле Пака, которые заставляют его задыхаться. Он знает, что это глупая идея. Да и вся их затея внушает страх, норовя взорваться в самый опасный момент. Но Чонгук молод, Чимин тоже, и разве они не могут позволить себе вольность не думать о последствиях какое-то время? Чон касается пальцами своих опухших губ и улыбается. Это глупо, но стоит того. Стоит того, думает парень, поскольку неизвестность предстает перед ними. И совсем неважно, что случится в будущем, они побеспокоятся об этом, когда оно наступит. Ведь можно понять, только если попробуешь.