Мне 5, ему 9.
— Бабушка, кто это? — шёпотом спрашиваю я свою бабушку, дергая за рукав, пока гости отлучились набрать малины во дворе. Она объясняет мне, что этот мальчик — сын сестры моей мамы, и что для меня он "двоюродный брат", который также живёт в соседнем доме. Я немного задумываюсь. Никогда не видел сестру своей мамы. Хотя, может и видел, но не помню? Постояв немного в раздумьях, я побежал во двор, чтобы поговорить со своим "двоюродным братом". Тётя с дядей собирают малину, а он сидит на качельках. Эй, вообще-то, это мои качели! Нет, Костя, нельзя так резко, бабушка учила быть милым при первом знакомстве. — Привет, я Костя, — немного картавя, дружелюбно произнёс я и протянул руку. Мальчик медленно поднимает голову и долго смотрит на меня. У него карие, почти чёрные, глаза. Я переминаюсь на другую ногу, и Солнце светит прямо ему в лицо, отчего мальчик начинает жмуриться. У него не было двух клыков, что означало, что у "двоюродного брата" выпадают зубы. Мне стало завидно. — А я Никита, — наконец-то выпалил он, пожимая мою руку. — Пойдём, покажу кое-что, — мне казалось, что это — идеальный способ начать дружбу. Никита встал с качелей, с помощью моей руки, и мы вдвоём побежали прочь со двора, надеясь не привлечь внимание взрослых. Мы бежали на васильковое поле. Моё самое любимое место, хотя бабушка редко отпускала меня одного, и, следственно, бывал я тут нечасто. Никита долго смотрел то на поле, то на меня, а потом резко сорвался с места и побежал куда-то вдаль, радостно крича: — Попробуй догони! Мы бегали, казалось, весь день. Пока мальчик не повалил меня на землю, и мы просто валялись среди красивых цветов. Пыль прилипла к нашим потным лицам, а из футболок можно было выжимать океаны. Чумазые, уставшие, но счастливые.Мне 10, ему 14.
Васильковое поле всегда было нашим местом. Как только я приезжал к бабушке, я рвался на поле, срывал оттуда василёк и кидал его в почтовый ящик дома Никиты, а после снова возвращался на поле. Сидел или лежал, тихо притаившись среди цветов. Представлял вместо беленьких облачков себя. Надеялся, что когда-то стану, как и они, большим, на огромной высоте, так, чтобы все меня видели, смотрели и завидовали. — Привет, — слышу я знакомый голос и приподнимаюсь на локтях. Никита держит в руках по мороженому, — мама сказала нам с тобой скушать по одному, а то очень жарко. Мороженое не спасало от жары, потому что оно таяло само. И, наконец-то завершив поедание своей порции, Никита доставал блокнот, в котором он что-то рисовал, писал и зачёркивал, но никогда не показывал мне. — Ты будешь смеяться! Или перестанешь дружить со мной! — защищался мальчик, прижимая блокнот к груди. — Ну пожалуйста! Ну ты что, мне не веришь? Ну, Никита! — умолял его я. — Нет, мелкий. — Сам такой. — Я старше тебя на четыре года. Никогда не любил, когда меня называли маленьким, малышом, мелким, шпендиком, шкетом, или что-то в этом роде. Я показал язык своему собеседнику и тот, со словами: "ах так!", снова валил меня на землю, и затевалась шуточная драка. Ну, как драка. Никита щекотал меня, а я пытался отбиться. Но всегда выигрывала дружба, а блокнот я всё-таки посмотрел. Не помню, что в нём было, у Никиты слишком мелкий почерк.Мне 12, ему 16.
Мы лежим на поле. Снова. Сегодня Никита сам пригласил меня сюда. Сказал, мол, чувствовал, что я сегодня приеду, поэтому караулил весь день возле дома. У моего собеседника уже огрубел голос. Иногда он что-то напевал себе под нос, а я подхватывал, и мы лежали, напевая какой-то понятный лишь нам двоим мотив. — Тебе кто-нибудь нравится? — спрашивает Никита, даже не поворачивая на меня голову. Мы просто смотрели на облака, а если быть точнее, то на тучи. Погода была настроена против нас. А я просто пожимаю плечами и перевожу взгляд на двоюродного брата. Он принимает сидячее положение и смотрит куда-то вдаль. Я повторяю действия за ним. — Мы так редко видимся в последнее время, — разбавляет сухой воздух каплей грусти Никита, — учёба и прочее дерьмо, так хочется сбежать. — И жить посреди этого поля, — добавляю я. Парень улыбается в ответ и накрывает мою ладонь своей, пока по моей коже проходят мурашки, разливаясь теплом в каждой части тела.Мне 14, ему 18.
— У меня выпускной завтра, — Никита кидает камешки куда-то вдаль поля. — Поздравляю, — отрезаю я. Получилось немного грубовато, хотя я не понимаю, почему всё так раздражает. Все говорят, что это гормоны творят со мной "всякую херню", и мне очень хочется верить, потому что будет плохо, если окажется, что у меня какой-нибудь психоз. Я покрасил волосы в белый цвет и надел линзу на один глаз. Родители ругались, бабушка похвалила за желание выделяться. Одноклассники, друзья перестали дружить со мной и обходят меня стороной, называя фриком, а Никита сказал, что мне очень идёт. Это, конечно, очень приятно, но с Никитой я вижусь раз в три года, и, следственно, комплименты я получаю раз в три года, а смех за спиной, непонятные шутки и странные взгляды — каждый, блядь, божий день. Но Никита как будто пропускает мимо ушей мою грубость, перестаёт кидать камни и пододвигается ближе. А дальше всё, как в тумане, но привкус этих сладких губ я буду помнить вечно. И ощущения, как будто куришь в первый раз. Необычно, обжигает всю полость рта, язык, как холодный дым, проходит по кромке зубов, создавая десятую бурю мурашек. А потом понимаешь, что сам же себе жизнь губишь, и отстраняешься. Выкидываешь сигарету, вместе с пачкой. Но мне же понравилось. Почему я убежал? Как трус. Даже не попрощался, не послушал его, не ударил. Встал и убежал, прикрывая рот рукой, но в глубине души надеялся, что Никита остановит меня, догонит, превратит это в старую добрую догонялку, но нет.Мне 20, ему 24.
«Крупный пожар в деревне ***, сгорели леса, поля... — крутил я у себя в голове, с силой давя на педаль». Бабушка умерла 3 года назад, после моего дня рождения. И причин приезжать в любимую деревню у меня не было. Всё лишь напоминало о горечи утраты. А Никита... Я даже не знаю, не хочу об этом думать. После него у меня была девушка, в 17 лет. Ей было тяжело терпеть меня, а мне — её. Мы расстались, когда "нам" не успел исполниться и год. С тех пор я одинок, но мне никто не нужен. Отношения, ненужные чувства — всё это мешает творчеству. Я только-только стал тем самым облачком, которым мечтал стать, когда мне исполнилось 5. Но почему сейчас я рву на это поле? Наплевав на все мероприятия, на крики моего директора Артёма, на свою репутацию. Наверное, просто твоё место всегда тянет тебя к себе. Бабушкин дом. Родители не стали его продавать. Но так тяжело смотреть на эту пустоту внутри. Открываю калитку ключами, прохожу в дом, скидываю рюкзак и кофту с длинным рукавом. Осень приятно била холодом по костям, и от такого удовольствия нельзя было отказаться. Закрываю дом, калитку и направляюсь прямо в сторону дома Никиты. Долго переминаюсь с ноги на ногу, не решаясь постучать в калитку. Как начать разговор? Что сказать? Узнает ли он меня? Не оттолкнёт? Стук. Собачий лай. Чьи-то тяжёлые шаги. Звук ключей, открывающих замок. На пороге стоит мужчина, среднего возраста. Нет, это не мой дядя, явно. Я ошибся домом? — Извините, а Никита Алексеев..? — я не договариваю, в надежде, что собеседник поймёт меня. — Алексеевы не живут тут же шесть лет, — грубо отвечает мужчина и закрывает калитку прямо перед моим носом. Шесть лет назад. Мы виделись в последний раз шесть лет назад. Когда он поцеловал меня на поле. Так много времени прошло, что даже не верится. Казалось, что только три дня назад бегали по этому полю, два дня назад дрались из-за блокнота, а вчера поцеловались в первый раз. А сейчас от этого всего осталось лишь сожжённое поле. Ни одного василька, да ещё и свинцовые тучи над головой. А в ушах, на зубах, во рту лишь один вопрос: «Почему ты не догнал меня?».