Бывший кравчий...

Зарисовка Действие после опалы. Мой вариант развития событий. …Это материнское благословение…       …Это что ж, Федюш? Говорят, одних царь пытает, других на кол сажает, а своих значит бережёт?..       Царская Федора нервно дышит, и нет, она не в царской опочивальне.       Опричник бежит. Бежит по дворцу, по многочисленным лестницам и думает только об одном: « Только бы не попасться, только бы сохранить свою жалкую тушку!» Стража холодна и безжалостна, нагонит — церемониться не будет. Сказано поймать царского изменника, значит не скрыться ему даже в самых забытых закоулках слободы…       Опричник быстр, ловок, умел и хитёр, так что спрятаться от стражи задача сложная, но вполне выполнимая. Фёдор резко спрыгивает с лестницы, ошеломляя всех стражников, и бежит со всех ног к первому попавшемуся коню.Спотыкаясь, падая, но всё же бежит, ему хочется жить, он ещё слишком молод. Погоня же не дремлет и быстро реагирует: секунда и тетива лука одного мОлодца натянулась и метко выпустила стрелу в плечо опричника. Острая боль пронзает, обжигает тело Фёдора. Кость раздроблена, это точно. Плечом шевелить невозможно — боль просто не позволяет. Но… есть ли ему до неё дело? Нет, жить ему хотелось больше, чем сдаться из-за какой-то стрелы. Парень выдёргивает стрелу и, пришпорив лошадь, стискивая зубы от ноющей боли, уезжает из недавно горячо любимого места… — Великий государь! — только что прибежавший, запыхавшийся опричник, прокричал. — Басманова… упустили…       Иван Васильевич нахмурил брови и, сделав короткую паузу, сказал: — Серебряного ко мне, живо!       Опричник, нелепо поклонившись, убежал, цокая каблуками сапог. ******       Мало кто додумается спрятаться под самым боком человека, который хочет тебя убить... Но когда это кого-то останавливало? Оторвавшись от погони, Фёдор проехал по всевозможным закоулкам Александровской Слободы и вернулся через чёрные ходы на территорию дворца, в царский сад. Это место было сказочно красивым: под огромными кронами лип и других деревьев стелилось поле огненно-красных тюльпанов. Цветы равномерно заполняли весь сад, из-за чего запах тюльпанов был слышен даже за пределами дворца, а высота, из-за отличных условий, достигала обычному человеку до икр, отрокам же — до колена.       «Если и умирать, то здесь… В месте где с Иоанном мы сидели вечерами, там где тешились поцелуями жаркими, да рассвет солнышка красного встречали, » — меланхолично подумал Фёдор.       Чувствовала душенька его скорую кончину, сжималось, болело сердечко его из-за речей Иоанновых, да ругательств несправедливых:       «Я ради него и в огонь, и в воду, и в битве страшной воевать готов был, и в летнике бабском для душеньки его плясать. И чем отплатил мне царь-батюшка? Отдал псам на растерзание и не вспомнил о ночах наших жарких, да поцелуях страстных…»       Приуныл Федя, опечалился, хотел уже было всё бросить и к царю пойти, да как только собрался из сада выйти услышал звук копыт, а потом и шагов.       «Серебряный!» — сразу вспыхнуло в голове у Басманова. Опричник, зная нрав его, сразу решил схорониться, да ничего лучше тюльпанов не нашёл. Добежал до ближайшей липы и окунулся в красные заросли.       Никита же медленно зашёл в сад и окликнул бывшего кравчего: — Федя…- князь сделал небольшую паузу. — Знаю я, что ты здесь, выходи, не дурачся. Пробил и твой час, Федора.       В ответ только шелест цветов, да деревьев. — Знаешь, Фёдор, не был бы ты царским кравчим… — мечтательно проговорил Серебряный, а потом, словно одёрнув себя, продолжил. — Но, ты себя, Федька, сам в могилу затащил, так что нечего уже горюнится.       И вправду, слова серебряного сработали и Федя, покачиваясь, еле передвигая ноги направился к Серебряному. Он был бледен, губы его дрожали, но свою типичную гордость он не растерял: шёл с высоко поднятой головой. Его жемчужные серьги покачивались из стороны в сторону с каждым пройденным шагом, а тёмные кудри рассыпались по его раненому плечу. Казалось бы всё, занавес, покиньте помещение, но взгляд Серебряного внушал какую-то надежду, он был мягким, нежным и точно, не внушающим ничего плохого. Фёдор робко подошёл к Никите и остановился в нерешительности. Его волосы лезли в лицо, но Басманов не мог пошевельнулся — страх сковал его тело. Серебряный же приблизился к нему в плотную, нежно поправил волосы и, опаляя дыханием ухо опричника, прошептал: — Ты же знаешь, что я убью тебя?       Обождав минуту, другую, Басманов легонько кивнул. Слёзы ручьями текли по его щекам, но гордость не давала сказать ни слова.       А Серебряный понимал всё без и слов, его сердце разрывалось, но поступить по другому он просто не мог — долг не позволял. Он взял Фёдора за подбородок и нежно стал целовать его скулы, нос и губы. К последним же он прикасался очень нежно, мягко, поначалу боясь сопротивления, а потом уже более уверенно, властно. Нежные губы Фёдора пьянили князя, как самая лучшая медовуха, от которой никак было не отказаться, но… оба они понимали, что это не может продолжаться вечно. Фёдор посмотрел на Серебряного глазами, полными боли, решительности и сказал: — Сделай это.       В ответ такой же печальный взгляд, прощальный поцелуй в лоб, лязг кинжала, вытащенного из ножен, и…       Быстрый удар в шею, в район сонной артерии.       Фёдор падает навзничь, а кровь хлынувшая из шеи опричника, постепенно смешивается с алыми тюльпанами сада. Князь достаёт верёвку из кармана своего кафтана и нежно обвязывает шею своего любимого опричника. Закончив это дело и проверив, насколько крепко получилось, Серебряный подходит к самому красивому дереву в саду — крупнолистной липе и вешает Басманова на самую видную, крепкую ветку…       Минута, и вот приходит осознание происходящего, Никита хватается руками за голову, падает на колени и, не стыдясь эмоций, плачет совсем не по-мужски. Сквозь всхлипывания можно было разобрать какие-то слова про «любовь» и его чувства, явно адресованные Феде, вот только он на них уже не ответит, ему уже на них всё равно, ведь…       Он умер.