×××
Занзасу уже двадцать шесть и его репутация — это смесь негативных отзывов о его привычке стабильно потягивать бренди, привычке рычать на своих людей и прижаривать им задницы, когда точка терпения, в котором Скайрини не был силен никогда, прорвана, привычке бросать вещи людям в голову и привычке все вопросы решать силой. С другой стороны, он был боссом Варии, независимого отряда, и указать ему, что и как делать, мог только дон Вонгола за отнюдь не символическую плату, ну, и сама святая дева Мария, не меньше. Кто-то посмеивался и говорил, что на такой должности и с такими привычками странно, что Занзас не зарекомендовал себя, как блудливый кобель. Однако секрет молодого мужчины прост: женщины по прежнему привлекательны для него на уровне мебели. Хорошо смотрятся рядом, стоят в уголочке, не мешают — и на том спасибо, о большем он и не просил. В этом плане пассии Реборна, иногда громящие резиденцию при попытках поубивать друг друга, для Скайрини — Ад во плоти и в женском обличье. На самом деле Занзас был довольно хватким, чертовски наблюдательным и умным мужчиной, не таким уж и дураком, каким пытался казаться для общества. Просто дурак с дурным характером не управлял бы железной рукой такими отморозками, какими иногда бывали варийцы. А Занзаса его люди не просто терпели, как ПМСную бабу, громящую мебель почем зря — они его уважали и любили. Родство с самим доном роли не играло — в Варии ты или можешь доказать, что у тебя хватает сил, серьезности и ответственности управлять элитными убийцами, или же становишься кормом для червей. Скайрини в четыре руки со своим верным патлатым капитаном вполне справлялся. Про них ходили ублюдские шуточки про то, что они любовники, про то, что Занзас — лишь марионетка хитрого мечника. Но, как правило, все слухи меркли перед блестящей действительностью. Суперби Скуало был просто фанатично верен своему боссу, несмотря на их красочную грызню. Гнул спину и махал мечом только в его честь, а еще был неприятно — для чужаков — сообразителен и умен при том, что блондином был самым настоящим. Он был советником своего босса, он был его второй головой и вообще любой другой частью тела, которая была востребована. Огнем и мечом они ставили на колени самых строптивых из своих бунтовщиков, и простая истина «не будите в Занзасе зверя, а в Скуало — акулу», была чем-то вроде негласного девиза для всех членов Варии — от офицеров до простых солдат. Занзас любил побуянить на людях, а про его будни в замке ходили слухи один жутче другого. Слухи часто были раздуты, но как барьер для камикадзе работали отлично — все, у кого не было своих мозгов, привыкшие бояться тени, даже дышать в их сторону боялись. Остальные же понимали, что все не так просто, и видели в Варии или щеночка со страшной, громкой внешностью — лает и кусает за штаны, но сильно не вредит — или что-то вроде досадной помехи — грозной, но не такой уж и неустраняемой. Единицы были умны по-настоящему и понимали, что Вария — показушники во многом, но внутри своего состава держат только профессионалов, психов и фантастически талантливых ублюдков. Они оставляли после себя только пепел и пустые коробки стен, выгоревшие до самых подвалов особняки. Работали чисто — для заказчиков, грязно — для своего удовольствия. Человечина в мелкую нарезку от Бельфегора, напечатанная на глянце, хранилась в каждой семье, в отдельных папках — как напоминание, что вот такие вот твари — и есть костяк организации. Над образом для себя и своих людей Занзас поработал очень тщательно и продумано. Однако даже это не помогло ему просто взять и получить место Вонголы Дечимо, когда Девятый для большей части мафии неожиданно «пропал», перед этим, не без трудов Варии, потеряв всех своих сыновей. Бастард-приемыш моментально стал Наследником и получил свою половинку кольца — просто жалкую подделку, наскоро сделанную под заказ, это они сразу проверили, а вторую такую… О, Занзас оценил задумку своего приемного отца, таки успевшего подгадить ему. Вторая половинка улетела из Италии в Японию с поспешностью выпущенной ядерной ракеты. Дино Каваллоне хотел своему названному брату только добра, в этом сомнений не было, но еще он боялся Занзаса, как его боялись все не совсем умные люди, считающие Скайрини психом. Поэтому помог Девятому и Реборну столкнуть мальчишку в тьму мафии поглубже, на радость водящим вокруг мальчика хороводы кукловодам и дурням-хранителям. Хотя надо было еще посмотреть, во что этот мальчик вырос, когда его уже год как окучивал чертов Реборн. Реборн был садистом-профи, наделенным статусом неприкосновенного Аркобалено и киллера высшей пробы. Согласно отчетам на столе Тимотео, наследник Емитсу был трусом без особых выдающихся способностей, разбалованным матерью в отсутствии твердой руки отца. Саваду Тсунаеши называли Никчемным, часто задирали, избивали, умом и талантами мальчик не отличался. Занзас только хмыкал и думал о том, что, может быть, он просто ошибся тогда, десять лет назад. Может быть, он переоценил мальчишку. Может быть, он слишком много приписывал ему мотивов и поступков, которые сопляк просто не мог совершить. Однако всякий раз он останавливался и вспоминал пляску янтарного огня в глазах мальчика, теплые ниточки пламени, что тот сплетал с его — неосознанно, осторожно, из любопытства. И понимал — нет. Ему не показалось. Савада, может быть, и был никчемностью в глазах наблюдателей, может и был самым непопулярным парнем в школе, однако… Однако пламя предсмертной воли такой чистоты не дало бы ребенку простой судьбы. Оно толкало бы его снова и снова, делало затычкой в каждой бочке. И может быть, что образ никчемного — это было самое то, чтобы прикрыть себя от глаз ищеек. Может быть, что уже несколько лет в криминальной сфере Намимори крутится какой-нибудь не сильно часто появляющийся на радарах делец, который перехватывает пару заказов, получает оплату и снова пропадет. Словно уезжает из страны. И ищейки по его душу сразу бросаются проверять аэропорты и трассы, но ничего не находят. А где-то в Намимори Савада Тсунаеши на следующее утро засыпает на уроках, опять получает низшие баллы на тестах и плохо играет в волейбол. В такую картинку поверить было куда легче. В самом низу стопки рывшийся в документах Занзас нашел фотографию формата А4 и завис над ней еще на полчаса. С карточки куда-то за рамку смотрел худенький, действительно субтильный подросток, представить которого в роли будущего босса было очень трудно. Большие, широко открытые глаза, карамельно-шоколадные, светлые у зрачка и темнеющие к краю, обрамленные темными ресницами. Короткие встрепанные волосы, которые ниже затылка оказываются уже не столь короткими — каштановый хвост тянулся ниже лопаток и даже не думал истончаться, уходя за край фото. Пышные, пытающиеся виться волосы на зависть любой девчонке. Кукольная мордашка — выпирающие скулы, глянцевые губы, приятной формы рот. Еще одна деталь, которую тяжело было встретить даже у девушек. Не было излишней тонкости, не было излишней припухлости. Красивый элемент на лице, выглядящий нежным и ярким. Сравнение с цветком пришло само, и Занзас даже плечами передернул от того, с каким интересом и внимательностью он рассматривал мальчишку — весь страстный южный темперамент пошел на одни только эпитеты. Захотелось сплюнуть и пойти прочь, но он смотрел дальше. На выпирающие из-под кожи ключицы. На бледную цыплячью шею. На белую кожу. На длинные суставчатые пальцы руки, попавшей в кадр — как у художников и музыкантов, а не как у убийц с пистолетами. Скорее, как у убийц с ножами — не даст Бельфегор соврать со своими тощими паучьими лапками. — Сахарный мальчик, мечта педофила и извращенца, — убедительно для прослушки и для самого себя выдал вердикт Скайрини, убирая фото. Не веря себе самому. Но оставаясь внутренне удовлетворенным. То, что десять лет назад было просто любопытством при наблюдении подростка за ребенком, теперь приобрело алчные и жадные краски наблюдающего за подростком мужчины. Десять лет — не разница в возрасте для одной постельной истории. Даже если случится такое, что Савада со своей сладкой мордочкой не любит взрослых, знающих себе цену умелых мужчин — всегда можно убедить попробовать. Всегда можно заставить. Всегда можно приласкать разомлевшего, охочего до ласки подростка и не услышать одного недовольного звука. У Занзаса за эти десять лет появился некоторый опыт в создании таких историй, и пассивы от него недовольными не уходили. Некоторые даже просили повторить. Некоторым он после этого лично пускал пулю в висок — подосланных шлюшек с прослушкой тоже было немало. Вот только пламенный барьер имел привычку всю несанкционированную проводку плавить к херам, а почуять в комнате гарь значило, что уже некому было слушать, как стонут и орут выдранные перед смертью подстилки. В его жизни за последние десять лет было всякое, но сейчас он был королем положения и даже не думал о том, чтобы проиграть Тсунаеши свой трон на вершине Вонголы. Портить смазливое личико этой птички не хотелось тоже, но у них и особого выбора не было. Так что… Погрызут друг друга немного для зрелища. А потом он заломит ему руки за спину, ткнет лицом в песок и вытрахает всю навешанную Реборном дурь через задницу. Занзасу уже начинало хотеться, чтобы дурь в Саваде и правда была.×××
Мечтам его было не суждено сбыться — они встретились лицом к лицу поздним вечером на пустынной дороге, где кроме фонарей, их двоих, Червелло и толпы идиотов, зовущих себя Консильери, учеником Консильери и Хранителями, никого не было на пару километров вокруг. Хранители Варии погнали подростков в кучу, и Занзас из тени наблюдал, как трясущегося, перепуганного Саваду с глазами олененка и телом палочника задвигает себе за спину японец с тонфами. Очень по-хозяйски задвигает. Слишком, чтобы имеющему на сопляка виды Занзасу это зрелище понравилось. Он неосознанно делает шаг вперед, выходя на свет и давая шрамам на лице проступить от гнева, а через мгновение занудную болтовню двух Червелло и Емитсу о Конфликте Колец прерывает радостно-перепуганный вскрик Савады-младшего. — Занзас-сан! Мальчишка, который при ближнем рассмотрении все меньше напоминает ребенка и все больше — изящного парня или даже недокормленную девчонку, потому что волосы у него хлещут по тощей заднице, локтями расталкивает своих стоящих вокруг него кругом Хранителей, ловко вылетает между широко расставленных длиннющих ног Скуало, с опозданием машущего мечом, и со всех ног бросается к нему, Занзасу. Тот даже замахнуться не успел, когда мальчишка уже повис у него на шее и ногами обхватил бедра. Занзас успел только подхватить его под задницу, приподнимая поудобнее. Пару раз что-то такое Савада проделывал десять лет назад, но тогда он у Занзаса еще в руках помещался, а сейчас вымахал, как палка, и, помня о количествах еды, которую была способна приготовить его мать, Скайрини так и подмывало спросить, как он это сделал — вырос не в толщину. — И тебе не сильно болеть, мусор, — буркнул Занзас в полной тишине, слушая, как пацан — шестнадцать лет, а он все на руки прыгает, засранец — сопит у него над ухом. Для кого-то может и было грубо, но в устах Занзаса — это самая настоящая нежность. Луссурия что-то закукарекал на своем петушином и прижал наманикюренные куриные лапки к щекам. — Ну, и во что вы тут вляпались по милости этих тупиц? — Скайрини дернул каштановую прядь, щекотавшую ему запястье, и Савада немного отлип, демонстрируя румянец во всю щеку, потирая затылок. Занзас тем временем подбородком мотнул в сторону, где за их обменом любезностями наблюдали остальные. — Мы все получили половинки колец Вонголы, и нам сказали, что мы будем драться с Варией за место Десятого босса и его команды, — бодро залопотал парнишка, поглядывая на него сверху вниз и нервно ерзая маслами по животу. Ерзал бы чуть ниже — и Занзас бы быстро утащил его в кусты у себя за спиной. — Но я не хочу быть боссом и тем более драться, — нахмурился парень, быстро напомнив, о чем они вообще говорили. — Мне шестнадцать и я вообще не готов быть чьим-то там наследником! Это просто смешно! Еще слишком рано! — Согласен. А в чем проблема? — Занзас делано равнодушно пожал плечами — Савада подпрыгнул вместе с ними — и поудобнее прижав его к себе одной рукой, Скайрини вытянул вторую руку ладонью вверх. — Я твою беду руками отведу. Давай сюда свою половину кольца. Глаза мальчишки заблестели и он без особых раздумий рванул цепочку с кольцом у себя на шее. Холодный круг медленно опустился Занзасу в ладонь и он сжал пальцы поверх металла, переводя дыхание. Воистину, Тсунаеши — небесный ребенок. И слишком умный для мафии — очень ловко обломал рога всем планам деловитого Емитсу и Реборна. — Вот и все, — спокойно кивнул он парню, и тот, посветлев лицом, снова обнял его, уткнулся лицом в плечо, как будто десяти лет и не прошло. Занзас в очередной раз перехватил его поудобней и обернулся к остальным. Чтобы получить возможность насладиться зрелищем отвалившихся челюстей у всех присутствующих — начиная с варийцев и друзей мальчишки, и заканчивая Червелло с Консильери. Один только Скуало на его глазах отмер, с чувством выматерился и уронил лицо в ладонь. Занзас на это только усмехнулся и не переходя вызверился на остальных: — Что уставились, мусор?! Быстро послушались своего босса и отдали половинки колец! Конфликт исчерпан, — и обернулся к Червелло с особо впечатляющим оскалом. — В ваших услугах более не нуждаемся. Мое почтение, Советник, — он издевательски кивнул Саваде-старшему и для успокоения погладил Тсунаеши по спине. Тот довольно вздохнул. — Хотя вообще-то, погодите. Вообще-то на всю эту канитель из бюджета уже выделили пару миллионов евро, так что… Можем повеселиться все вместе в качестве тренировки. Технику-то вам надо ставить все равно… — Занзас-сан… — промямлил Тсуна и медленно выпрямился, показывая свою крайне недовольную физиономию. — Я не хочу драться из-за!.. — Если пламя уже пробудилось, ты никуда от него не денешься, малыш, — буднично перебил его мужчина. — Учиться управлять своим пламенем придется так или иначе, и лучше ты будешь делать это под моим контролем, чем под надзором этого чокнутого младенца. Я с тебя семь шкур сдеру, но по делу, а он… Я чувствую гематомы у тебя на бедрах, — он прищурился, глядя на заалевшего широкой полосой парня. — И отчеты я тоже читал. В стиле Вонголы — это разносить все самим, а не давать издеваться над собой. Так что спаррингам — быть, но не по правилам этих недалеких куриц. Не успевшие отдать кольца подростки поежились, когда варийцы оживились — у них, трудами босса, намечался японский летний лагерь, и даже россыпь кохаев имелась для умеренного третирования. — Нежно взяли с собой этот горох и в отель, — скомандовал Занзас, опуская Саваду на землю. Консильери на все его действия поглядывал с прищуром, сжимая-разжимая руки от осознания своей беспомощности. Спустя пару дней, пообтеревшись в городе и познакомившись с молодежью, они всей компанией с большим удовольствием в своих тренировках разнесли Среднюю Нами по камням, и даже Хибари Кея, услышав, что после в школе сделают ремонт и закупят новое оборудование, остался таким исходом доволен. Глядя на то, как остальные пытаются нормально говорить на японском после журчащего итальянского и свистяще-шипящего английского, Занзас вспоминал десять лет постоянных битв с языком и ощущал что-то вроде гордости за себя. Легче всего язык давался нашедшему в мальчике-бейсболисте ученика Скуало. Хуже всего — выпендрежнику Леви, столкнувшемуся с таким же выпендрежником Бовино. Скайрини обнаружил, что донесения насчет неуспеваемости Савады — не такое уж и вранье, и взялся заниматься с ним сам. Никаких криков, рыков и резких движений. Занзас уже много лет не был ни с кем так спокоен, как когда он занимался с мальчишкой его уроками. Они вместе учили грамматику и письменность, и Занзас с удовольствием учился тоже, передавая Саваде возможность учить себя. Они ненавидели математику, но Скайрини был одной ногой бухгалтером, так что в некоторых вещах он Саваду все равно натаскал. Английский язык Тсуна со вздохом взялся учить, когда Занзас два часа говорил с ним только на нем. С итальянским было тяжелее, но тут им приехал помогать совестливый Конь, который носился с неудавшимся Облаком Вонголы как с писаной торбой и стрелял по подтянутой фигуре Хибари Кеи слишком внимательными взглядами. Занзас вполне мог его понять — у Каваллоне была почти зависимость от сильных людей рядом, а этот Кея был еще более бескомпромиссным, чем Реборн в прошлом. Они все целую неделю провели друг с другом — Каваллоне, Хранители и он с Савадой. Ели вместе, спали вместе, менялись номерами, вещами, много учились и тренировались до подкашивающихся ног. Но неделя закончилась, а Занзас так и не приблизился к исполнению своего желания. И глядя на то, как Савада тоскливо ковыряется в своей тарелке за два часа до самолета в Италию, он уже радовался, что не поспешил и не сорвался. Он попробует оставить Тсунаеши повод задуматься, а там… Там все будет так, как они решат. — Не кисни, мелкий. На ваши каникулы я постараюсь вырваться. Кроме того, у тебя теперь есть моя почта, мой телефон и даже адрес, хотя я понятия не имею, зачем он тебе, — Занзас лениво крутил на пальце кольцо Вонголы. Ребята отдали им их, когда научились призывать пламя. Отдали сами, хотя украдкой следящий за ними издалека Реборн наверняка едва все зубы себе не стер от злости. Савада вздохнул так, что сумел выразить в этом вздохе всю мировую скорбь. Откормить его за неделю не вышло — сильное пламя сжирало все полученные ресурсы, однако приличные физические нагрузки даже из уличного Занзаса в свое время смогли сделать картинку. Так что Тсунаеши едва ли должен был терять надежду. — А на больших каникулах ты и сам сможешь прилететь в Италию. Едва ли я отпущу тебя в резиденцию Вонголы, да и Варию я бы тебе показывал только заранее навешав своим дикарям приличных пинков, но лучше Вария, где ты любому наглецу без колебаний сможешь двинуть по яйцам, чем цивильная на вид Вонгола, где собрался целый клубок змей, — Занзас подошел к парню и потрепал его по волосам, потом продолжил собираться в дорогу. Он оброс вещами — больше безделушками, чем чем-то серьезным, но все они были связаны с Савадой так или иначе. Шкатулка с ракушками, японскими амулетиками, билетами и даже тетрадь, исписанная иероглифами и упражнениями. Все это Скайрини бережно убирал в сумку, успев окутать пламенным барьером, который обожжет руки любому наглецу, посмеющему прикоснуться к вместилищу. Тсуна был хрупким. Хрупким мальчиком, юношей с большой силой внутри себя и не менее большими проблемами. Занзас успел увидеть, насколько он иногда неловкий, сколького не знает и как много в него хочется и необходимо вложить. Когда карамельные глаза горят счастьем — это к удаче. Когда Савада рядом — это к внутреннему спокойствию всех и каждого, начиная с самого Занзаса. План приручения и соблазнения начал выполняться сам, в фоновом режиме. Скайрини теперь даже не думал об этом — просто жил и время от времени не позволял себе то поцеловать острое плечо, то сжать в ладони тонкие пальцы. Девятого они вернули в Италию, хорошенько поговорив с ним перед этим. Теперь Савада с Хранителями — под пристальным присмотром Варии, а уже потом пусть лезут всякие CEDEF и Вонгола. Кольца семьи, эти блестящие, но функциональные подделки, легли в шкатулку. Настоящие все равно у Девятого и его людей, но Занзас — его признанный наследник, пока сам не решит иначе. Решать иначе Скайрини пока не хотел. До самолета оставался час, когда они уже прибыли в аэропорт и стояли плотной толпой отдыхающих и провожающих. Савада никак не мог отпустить руку варийца. Тот в свою очередь упрямо удерживал вторую в кармане пальто. Тсунаеши лепетал что-то бессвязное. Мужчина улавливал слова и подмечал озвученные планы. На языки. На учебу. Обещания приложить больше сил. Обещание приехать. И что он помнит о словах Занзаса, что тот будет приезжать тоже. —… И знаешь, мне еще очень хотелось кое-что попробовать, — Савада кусает губы, а Занзас фокусирует на них взгляд, когда внимание делает стойку. Интуиция подсказывает — наконец-то что-то достойное интереса. Савада покраснел, как маков цвет — Занзас даже не знал, что можно от смущения покраснеть от самой шеи до кончиков ушей. А потом привстал на носочки и, распахнув эти свои нежные губы-лепестки, потянулся к губам Занзаса. Прижался — теплый, мягкий, невинный. И правда, совсем олененок. Такое даже поцелуем назвать нельзя. Занзас со вздохом отстранился и сбросил сумку на пол. Что-то там у него звякнуло — наверняка Скуало опять засунул свои мечи внутрь. — Кто же так целуется, мелкий, — Занзас усмехается чужим пунцовым щекам. — Надо было пораньше сказать, что над этим тоже надо поработать. Он сгреб мальчишку в свои объятия да покрепче, не замечая, как вокруг все притихли. Сильные, сухие от огня и пистолета пальцы крепко сжали острый подбородок, подцепили, вздергивая повыше. А потом Занзас приник к чужим губам. Сначала почти вплотную — прижался, попробовал кончиком языка, словно спрашивая, упрашивая приоткрыть. Потом прикусил нижнюю губу уже требовательнее. Савада застонал и вцепился ему в волосы — судя по дрожи в спине, в таком неустойчивом положении ему было тяжко. Занзас воспользовался возможностью и поцелуй углубил. Ворвался языком, сплел с чужим — влажно, горячо, бешено. Рыча от удовольствия. В ответ Савада не постеснялся показать зубки и прокусил ему губу. Скайрини это вообще не смутило — он прижался к нежным, отдающим сладостью губам снова, терзая их. Обещая сожрать этого звереныша, хотя, может быть, что чуть позже. Объясняя, что в этой иерархии, Саваде уже выше не стать. Потому что место просто Зверя уже занято. — Занзас, харе тискать мальца! — рявкнул Скуало почти над ухом спустя какое-то время, когда руки мужчины, позабывшего, где они и зачем, поползли под кофту мальчишки. — У нас посадка уже десять минут как объявлена, врой! Скайрини неохотно отстранился и отстранил от себя глядящего мутным взглядом Тсунаеши. Тот дышал почти загнанно и румянец у него был во всю щеку. В глазах — лихорадочный блеск. Приятное зрелище, когда его виновник — это ты. Он погладил мальчишку по щеке — ничего не смог с собой поделать, а потом подхватил сумку и без лишних прощаний пошел к нужному коридору, ловя в отражениях себя — растрепанные волосы, зацелованные губы. Усмехнулся сам себе и уже в самолете долго трогал по прежнему горящий от поцелуев рот, получая тычки от закатывающей глаза дурной акулы. Он почти надеялся, что где-то в аэропорту притаился и пасущий их паскуда Реборн, потому что после такого зрелища им с Емитсу и Девятым останется только вздернуться на своих галстуках. Всем вместе и за раз. Мальчишку он им не отдаст. Не после такого жаркого прощания, когда он лично ощутил резонанс пламени между собой и Савадой.×××
Еще два года пролетают в кутерьме. Они созваниваются с Савадой минимум раз в неделю, максимум — день через два, когда график и занятость позволяет. По сообщениям наблюдателей — Тсунаеши крутится между репетиторами не переставая. Занзас оставил ему планы похлеще, чем те, которые составлял Реборн, и теперь мальчик учился по ним. Вроде бы — получалось. Вроде бы — все имело смысл. Они разговаривают о чем угодно, но Савада все реже говорит о своих Хранителях. Когда Занзас спрашиват, что с ними случилось, юноша пожимает плечами. — Разошлись кто куда после того, как играть в мафию стало не с кем. Реборна отозвали в Италию, а заниматься тренировками остальные предпочитают сами. Собираться же просто так, побродить по городу, смысла нет. Один только Хибари-сан ходит, как привязанный. Хулиганов гоняет, — в голосе Савады — нежность. Дураки-хранители ему дороги, даже невыносимый Рокудо Мукуро, за которого Скайрини пришлось хлопотать. Теперь у туманника контракт с Варией, но его перекрывают обязательства перед Тсунаеши. Маленькое Небо — важнее, да и Вайпер жалуется, что второй иллюзионист отбивает у него заказчиков. Так что в Намимори одноглазому самое место. Еще одна тема, которая не звучит — это симпатии. Не только Савады к кому-то, но и к самому Занзасу. Мужчина держится, но неуверенность все равно потихоньку точит его изнутри. Однако же он продолжает ничего не говорить. И не слышит ничего в ответ. На лето после окончания средней школы Тсунаеши планирует отправиться в Италию. Для начала — погостить в гнезде Варии, опробовать язык на реальных собеседниках. Занзас за доли секунд прикидывает, сколько всего нужно привести в порядок к этому моменту, и под звоночек кассы мозг выдает ему круглую сумму, которую придется заработать, выбить из Вонголы и выложить рабочим. Но, в конце концов, давно было пора прибраться. Резиденция уже лет пять еле дышала. На пару недель Скайрини выпадает из реальности. Вокруг него безумие и сборы. Все пакуют вещи по коробкам, оставляя замок пустым, а потом рассеиваются по миру, получив заказы, — каждый член, все без исключения. Приглашенным ремонтникам остается только не сачковать и делать, но с этим проблем нет — стреляет Занзас метко и рычит весьма выразительно. У такого попробуй полениться и не уложиться в сроки. Новые ковры, шторы, гобелены, штандарты, флаги — обновляется и вычищается абсолютно все. До приезда Савады три дня, когда варийский состав стекается обратно в замок, и, поохав, получает дальнейшие инструкции — не гадить, не тащить все, что плохо лежит, не портить имущество. Мундиры вычистить, оружие привести в порядок. Не потому что Савада едет жить к ним, а потому что Занзас так сказал — у него элитный отряд, а не шайка-лейка. Аргумент оказывается весомый, все приступают к распаковке коробок, и к прибытию Тсунаеши все еще носятся со своими вещами. Пару чемоданов юноши забирает Скуало и тащит в подготовленную комнату, а замерший на вершине лестницы Занзас ощущает себя растерянным. Савада опять вырос, и вот уже из палочника-подростка появился молодой мужчина. Все такая же, как и раньше, стрижка — короткие сверху и длинные снизу волосы, аккуратное личико, красивые выразительные глаза, яркие губы — уже и не верится, что он эти губы целовал в свое время. А вместе с тем стали шире плечи и уже талия, подчеркнутая столь же узкими бедрами. Костюм тройка в тонкую полоску сидел безукоризненно — мафиозный шик, как он есть, идеальный от ровных ухоженных ногтей и до начищенных туфель. Савада легко и быстро поднялся по лестнице, двигаясь с новой, ранее не присущей ему хищной грацией. Во рту у Занзаса стало сухо. Как танцор. Как киллер. Скайрини уже в курсе псевдонима парня среди потоков других вольных наемников, и отлично знает, что если провести Тсунаеши через рентген — железо у него засветится на каждой конечности и чуть ли не в самих костях. Метательные ножи тем и хороши, что их может быть много. Савада больше не скрывается и не скрывает своего положения в мире мафии — он его достойный элемент, и спокойное пламя у него в глазах горит не переставая. Занзас ощущает, как загораются в ответ его собственные глаза. Они оглядывают друг друга и едва ли не облизываются. Занзас одет просто и привычно — военные сапоги, черная кожа на низ, белая рубашка и форменный мундир на верх. Однако с таким же успехом он мог надеть и подбитую горностаем мантию. Они выглядят по-королевски, а еще мгновенно становится ясно: или им сейчас же дадут уединиться, или приветствовать друг друга они будут прямо здесь. Занзас точно готов трахнуть Саваду прямо на чертовой лестнице, вжав спиной в перила. Но между ними мелькают лица — Хранители Варии приветствуют юношу, затем подтягиваются люди попроще. Их ждет торжественный обед, на котором Скуало догадливо занимает место по левую руку, согнав со стула Леви. Савада садится по правую и ведет себя сдержанно. Улыбается он лукаво, блестит глазами, флиртует всем телом и со всеми. Занзас едва ли не рычит, но в здравом уме его держит только не пустеющий стакан с бренди. Все остальное наоборот — провоцирует впасть в ярость. Особенно бесят алчные и маслянистые взгляды, и Скайрини готов поклясться — ночью он натянет барьер на коридор, чтобы утром посчитать, сколько придурков посчитали себя умными и пошли мимо комнаты босса к покоям его гостя. В уме становится галочка не забыть повторить процедуру с ходом для слуг. А самому спокойно ходить через смежную дверь. Итальянский у Тсунаеши гладенький, с небольшим акцентом, который можно списать даже на жизнь где-то в другом регионе Италии. Дино и благодарный туманник явно немало нервов оставили в часы практики, но результат того стоил. Занзас наслаждается певучим языком из чужих уст и прислушивается к разговорам. В ходу нейтральные темы, как на приеме. О своем виде Савада все больше отшучивается. Подобные танцы ему не свойственны, но говорили они о том, что на уме у него что-то совсем другое. Скайрини думает, что это может быть интересно, а еще о том, что мальчик совсем вырос.×××
Вечером Савада приходит сам, еще когда восьми часов нет. Занзас, пытавшийся в чтение каких-то подсунутых под руку документов, резко опускает их и смотрит, как шатен приближается к нему. Волосы колышутся за спиной тихо шуршащим мягким морем, жилетку и рубашку Тсуна расстегивает прямо на ходу, пальцем распускает петлю галстука. Замирает у ног мужчины, а потом лезет на колени и садится сверху. Документы летят на пол. Точка. Ход сделан и обратно уже не получится. Занзас понимает это с отчетливым удовольствием, некоторой долей хищного азарта и огромным удовлетворением. И кладет руки на идеально под его ладони подходящие ягодицы, чтобы сжать пальцы. Подводя черту со своей стороны. Тсунаеши водит носом у него по шее и бормочет: — Думал, с ума сойду прямо там. Твой запах и запах пламени, а я даже прикоснуться нормально не могу, пока вокруг столько людей… Такой тяжелый запах пороха, железа, огня и бренди. И все это ты. Ты. Занзас думает о том, что он — смог бы. И прикоснуться, и трахнуть прямо там. Правда гордость Савады бы пострадала безмерно. Но варийцы — благодарные зрители, а еще они знают, что надо держать язык за зубами обо всем, что происходит в штабе. Особенно о таком. Особенно обо всем, что связывает имена их босса и Савады Тсунаеши. Пока юноша млеет и целует ему шею, Скайрини уже стягивает с него штаны. На пол они падают с тяжелым громким шумом. Ножи на ткани — это сильно. Но он не удивлен ни капли. Эта черная Мамба в обличье подростка действительно смертоносна. Но вроде бы не для него. Кожа у Савады — как шелк. Гладкое скольжение пальцев дает понять — лишние волосы мальчишка на теле не держит. Хотя Скуало тоже вроде бы и говорил, что это важно. Для чего именно важно — уже другой вопрос, Занзас честно его не слушал. Пуговицы выскальзывают из петель с тихими звуками. Савада пахнет желанием, а еще неопытностью, но делает все интуитивно правильно. Раздевает медленно, ласкает чувственно, смотрит блестящими глазами. У Скайрини нет никаких сил ждать. Он запускает руку в длинные волосы и сжимает. Заставляет подняться, а потом швыряет на постель. Савада дышит чаще и мелькание полукружья ягодиц из-под полы рубашки раззадоривает мужчину еще больше. Кожа светло-золотистая, ноги длинные. Гимнаст, а не бегун или кто-то еще. Идеальный нижний, которого хочется долго ласкать, а потом не менее долго трахать до закатывающихся глаз и сорванного горла. Занзас раздевается рывками и раскидывает вещи, пока идет к кровати, но влезает он на нее бесшумно и любуется желанием в потемневших глазах своего мальчика. Кажется, что еще вчера малыш кормил его печеньем с рук, а сегодня Занзас может смущающе тщательно вылизать ему все пальцы за это. Благодарность, выраженная спустя двенадцать лет. Савада не забыл урок — целуется он жадно, ненасытно, льнет всем телом, переплетаясь с мужчиной всеми конечностями. О его личной жизни Занзас никогда не спрашивал, но от мысли, что кто-то еще мог целовать эти губы и видеть это тело, в душе поднимает голову ядовитая змеюка ревности. — Ты понимаешь, что назад пути не будет? Я никуда тебя не отпущу, не после двенадцати лет, — тон фальшиво безмятежный, но нетерпение пробивается через него дрожью рук и жадными касаниями пальцев. — И мне будет наплевать, что у тебя с кем было, но если тот темненький японец будет тебя трогать, я пожалуюсь на него Коню. Пусть выебет из него всю дурь побыстрее, сломанная челюсть или рука едва ли помешают ему трахаться, — Занзас поглаживает тонкое горло смуглой от солнца и природы ладонью и ощущает бешено бьющийся пульс. Савада облизывает губы до невозможности интимным движением и хрипло выдыхает: — Не знаю, что там у Хибари-сана с Дино-саном, но мокрые сны с тобой я видел еще до того, как у меня вставать толково начало. Сначала вспоминал тебя из детства, у нас фотографии остались. Потом по своим каналам получил фото, каким ты стал, — уже привычно и неизменно Савада краснеет до кончиков ушей и отводит глаза. — Никогда никого не хотел больше, чем тебя. Это тоже проблема — Занзас не верит в любовь на всю жизнь в таком возрасте. Он сам для дела и от скуки перетрахал кучу народу. — Если после этой ночи твой интерес угаснет — я выебу тебя вдогонку еще много раз, а потом вышвырну, и лучше бы тебе в ближайшие десять лет к Варии не приближаться, — предупреждает он по возможности спокойно, но Савада лицом отражает гнев, переходящий в бешенство, и волосы у него вспыхивают пламенем быстрее налитых злобой глаз. — Тогда это верно и в обратную сторону, — цедит юноша. — Наиграешься и бросишь — и к Японии на штурмовике не приближайся. Потому что я тебя просто убью. Пламя Занзаса разгорается в ответ. В спальне пахнет сексом и угрозой. Запах, от которого стоит крепче, и Скайрини любуется зверенышем, пока он в бешенстве. А потом наклоняется к шее и кусает — не ради нежности, а потому что след от его зубов на молочной бледности горла выглядит очень хорошо. Будто он развратил святость. Острые ногти Тсунаеши дерут ему плечо, десять минут они катаются по постели и спускают агрессию. У обоих разбиты губы — стукались зубами в попытке поцеловаться и не сожрать друг друга, у Савады синяк на горле и на скуле, у Занзаса ноет нижняя челюсть и есть опасения за свои зубы. Но он в очередной раз понимает, что это то, что ему было нужно. Такой вот партнер. В конце концов он связывает парню руки и пускается в путешествие по чужому телу. Быстро находит, где поцеловать, где лизнуть, а где можно прикусить. Соски у Савады оказываются растерты до крови, бедра в россыпи синяков от пальцев, а сам он встает на лопатки, когда Занзас берет у него в рот. В том, что Тсунаеши чистенький, сомнений у него не было — кожа парня стойко пахнет каким-то мылом. Сам Занзас пахнет мускусом и ноткой бергамота, но все это меркнет перед запахом железа и пороха, которые въелись в кожу. Как Саваде могут нравиться такие тяжёлые и угрожающие сочетания запахов для него загадка. О том, как он изгибался под ним, Занзас потом будет вспоминать с удовольствием. В реальном времени Тсунаеши был мечтой доминанта — тихие отчаянные просьбы, стоны, вздохи, абсолютный ответ всего тела и покорность тяжелой руке, пригибающей его к постели, выгибающей спину, разводящей длинные ноги. Пальцы в смазке приходится проталкивать по одному, в груди ревет пламя триумфа — он первый, перед кем этот путь на Небеса распахнет свои ворота. Парень, кажется, кусает его подушку, и мужчина старается быть поаккуратнее — не шлюху брать собирается, а кого-то, кого он вполне мог бы назвать любимым. Лет через десять. Если доживет. Он дразнит Саваду — скользит членом между ягодиц и не спешит входить. Тот елозит своей аппетитной задницей, но зрелище малиновой головки, выглядывающей из ложбинки между сведенных половинок, нравится мужчине более чем. Ему хочется прикусить мягкие полукружья и впиться в них пальцами. Второе происходит более чем успешно. Савада надрывно стонет и снова вертит бедрами. Погружение запоминается вспышкой — Тсунаеши выгибается до хруста и сорванно кричит, пока он толкается сзади и кусает его за загривок. Словно зверь в гон, только его сладкая пара трепещет под ним, дрожит и ей больно. Занзас замирает внутри, скользит пальцами по обмякшему члену и развернув к себе мокрое от слез лицо, вылизывает соленые щеки. — Дальше будет лучше, — обещает он. Савада неуверенно моргает и снова прячет лицо в подушке. Занзас целует его плечи и дождавшись, когда немного утихнет спазм, делает пробный толчок, моментально проезжаясь по простате. Тсунаеши сдает сбившееся дыхание и удивленный стон-выдох. Занзас хмыкает и добавляет смазки перед тем, как сделать новую фрикцию. Уже вполне оформленный стон и еще более расслабленные мышцы становятся ему благодарным ответом. Теперь можно двигаться уже спокойно, чем Занзас и занимается, не забывая придерживать ходящие ходуном бедра. Двигается он, как хорошо смазанная машина, навалившись сверху и сцепив руку с вытянутой рукой парня. Тот крепко и благодарно сжимает его ладонь в ответ, второй рукой лаская самого себя, мелко подрагивая. Занзас чувствует его пульс так же отчетливо, как свой, и абсолютно уверен — юноше под ним очень хорошо. Сильно, на грани, но хорошо. Остается только поблагодарить разницу в росте за то, что эта поза для них более чем удобна. Просто стоять на коленях Скайрини никогда не любил. Темп нарастает минута за минутой. Занзас привык долго, но под ним — еще совсем мальчик. Тсунаеши кончает бурно и быстро, царапая постель, когда мужчине нужно еще некоторое время. Занзас ловит оба запястья и вытягивает Саваду на еще более уязвимую позу. Теперь Скайрини нависает над ним, словно хищный зверь, только этот зверь будет груб в этот раз почти на грани изнасилования. Мокрая головка мажет ягодицы смазкой, когда Занзас снова трется меж ними. Реакция Савады доставляет ему ни с чем несравнимое удовольствие. — Кричи для меня, малыш. Ори, дерись, срывай горло. Пусть весь замок слышит, как тебе хорошо, пока я в тебе. Пусть даже в блядской резиденции Вонголы слышат твой голос. Ответа не следует, но Занзас ощущает, как мгновенно свело спазмом мышцы парня в самом интересном месте, как оборвалось дыхание. — Будет грубее, и после этого ты даже ползать не сможешь, — Занзас все еще потирается и продолжает выдавать наставления. — Возможны в равной мере ночные спазмы и непроизвольное возбуждение. В равной мере помогу и с первым, и со вторым, если будет надо, — Занзас ухмыляется. Его пальцы позволяют ему трахать Саваду и ими, так что о помощи он не наврал. Савада переводит дыхание и кивает, когда уже можно. Догадался, шельмец, с чего его партнер такой ласковый да говорливый. Занзас уже давно говорил, что Тсунаеши умный мальчик. И слишком хорош для мафии. Поэтому мужчина и конфискует его в единоличную эксплуатацию. Смуглые бедра варийца приподнимаются и он делает рывок. В ответ Савада взвизгивает во все горло, но удовольствие слышно очень хорошо. Долгие частые стоны на выдохе действительно слышно всем желающим, а Скайрини все сильнее испытывает азарт и трахает мальчишку со всей силой и самоотдачей. Чтобы шептались, что после такого он обязан на парне жениться, не меньше. Дальнейшее же превращается в рассказ о том, как демону попался жертвенный девственник. Что сидеть ровно — Савада после разрядки мужчины, который ему не дал кончить дважды, уже даже дышать едва мог и сорвал горло. Ходить, как и было обещано, в ближайшие пару дней он не сможет, но он и не захотел. В ванну отправился на руках, а из нее — уже спящим и чистым, и довольным, в синяках, будто его пытали. Одно удовольствие смотреть. Занзас думает о том, что надо было прикупить парню что-нибудь этакое, чтобы тренировался растягиваться сам. Фаллоимитаторы в их дни способны творить чудеса, если не дешевить при покупке. Укладываясь в чистую постель и укладывая на себя довольно посапывающего, лишь изредка вздрагивающего Тсуну, Занзас уже с удовольствием представлял, как завтра вся Вария за завтраком будет бояться даже смотреть на любовника босса. Занзас свою собственность оберегал довольно ревностно, а Савада, пока беспомощный, именно что его собственность. Его личная головная боль, его полыхающая щеками капризуля, только его драгоценный амант, за косые взгляды на которого он и пристрелить может. Ночью он дважды помогал Саваде перебороть спазм, утром не сдержался и трахнул снова, но к чести Тсунаеши надо упомянуть, что тот расхаживался всего час и на завтрак пришел сам. Зато сидели они там до последнего, старательно занимая себя разговорами. За то время, что они сидели, у парня опять закостенели все мышцы и он банально не смог встать из-за стола. Попридержавший его рукой Скайрини улыбался одними уголками губ, но на фоне его обычно мрачной рожи перемена была красноречивой. Остальные тоже заметили и на аманта босса смотрели еще меньше. Тот, кто так хорош в постели, что босс доволен — это настоящий самородок, его надо холить, лелеять, подкладывать лучшие куски и сделать все, чтобы не сбежал. А если сбежал — вернуть обратно. Занзас подумал о том, что старшая школа в Японии — это лишнее. Натаскают Саваду и пускай поступает здесь. Захочет иметь японское образование — придется уговаривать на дистанционное обучение со сдачей сессии на родине. Отпускать парня от себя уже не хотелось совершенно. Когда в зале они остались одни, Занзас рассмеялся в голос, а Савада наконец-то вызверился и даже кинул тарелку ему в голову. Не попал, слуги, привычные к битью посуды, все незаметно убрали, но легче стало обоим. После этого настал черед демонстрировать окружающую замок территорию. Занзас подыскал плащи — дождя не было, но в лесу было прохладно всегда. Савада словно выбрался из сказки о Красной Шапочке, только капюшон у него был черный. Но нереальный, неземной вид сохранялся. Занзас лично с переменным успехом выглядел, то как аристократ, то как разбойник с большой дороги. Медленный темп был идеален. Савада мог идти сам почти ровно, местами Скайрини просто подхватывал его и помогал перебраться по камням. Слухи про конфетно-букетный период, если они пойдут — что варийцы следят из окон он не сомневался — враньем тоже не будут. Занзас действительно пытался ухаживать, как умел, и цветы с конфетами в планах тоже были. За скабрезные шуточки же он наверняка будет отрывать головы и накалывать на колья. Шутить про задницу Савады и их постельные отношения могут только они сами. За полчаса они добрались до ручья. Холодная вода прошлась по лицам и приятно смочила рты. Напились они до боли в зубах — вода была студеная. Приглушенная зелень елей создала не мешающий видеть детали полумрак. Занзас отмечал следы зверей на влажной земле берега, Савада просто гулял, ни о чем не думая, и выглядел этим довольным. — Скажи, а кому достанется место босса Варии, когда ты станешь боссом? — вроде бы элементарный вопрос заставил Занзаса сбиться с шага. А ведь и правда, кому отойдет его детище, вся эта когорта профессиональных дебилов? — Изначально боссом должен был быть Скуало, вот пусть он и забирает их обратно, — Занзас звучал неуверенно. Савада задал хороший вопрос. Нужный вопрос. — Он поедет в Вонголу вместе с тобой, даже если перед этим ты ему прикажешь не ехать, — усмехнулся парень. Скайрини со вздохом признал его правоту. Чертова акула поедет с ним. Ох как Савада несвоевременно задал этот вопрос! — Тут надо подумать, — согласился мужчина со вздохом. Тсунаеши улыбнулся и потянулся, чтобы поцеловать его. Занзас слегка наклонился, чтобы аманту не пришлось тянуться лишний раз. Вопрос, кому оставить Варию, вырос, как целая гора у него на плечах. Вечером он поговорил на эту тему с акулой. Тот тоже этот нюанс прошляпил. И стояли они в коридоре, глядя друг на друга один удивленно, второй спокойно и с ноткой смирения. За десять с лишним лет они приросли к Варии намертво. Оставить ее теперь — они даже представить себе такого не могли. А хороший дон Вонгола должен быть занят семьей. Варийцами же управляет кто-то другой. Кто-то, как иногда возникающая дополнительная пара рук. Вторая голова дона — воинственная и опасная. Решение появилось только два дня спустя, когда в резиденцию прикатились Хранители Савады. Раздавшиеся в плечах, вооруженные до зубов, со светящимся в глазах умом. Уже не дети. Не марионетки. Все шестеро — готовые убить за свое Небо. Савада в их окружении был, как жемчужина в раковине. Как символ Вонголы на кольцах. Занзас посмотрел на них еще немного и усмехнулся. Все-таки Савада был слишком умным. И слишком хорош для мафии. Для Варии тоже слишком хорош, но дон — вполне его высота. Вечером мужчина созвал своих ребят, и те все, как один, сняли кольца. Вария — это навсегда. Черные шкатулки с бесценным содержимым без битв и споров отправились по комнатам прибывших. Савада нашелся засевшим в любимом кресле Занзаса. Тот не стал его сгонять — предпочел опуститься на пол сам, прижался к обтянутому тканью колену щекой, прикрывая глаза. Тонкие пальцы мгновенно зарылись в волосы. Звереныш, который гладит своего прирученного Зверя. Да, все правильно, так и должно было быть. Спокойствие пролилось на измученные ум, сердце и душу. — Что-то случилось? — беспокойство было настоящим. Звенело, как колокольчик, трепетало в пламени предсмертной воли. Занзас поймал тонкую руку и поднес к губам, целуя кисть, пальцы. Нежность по отношению к этому сорванцу была естественней, чем дыхание. — Нашел ответ на твой вопрос, — отозвался мужчина с тяжелым вздохом. — И как? — Савада все еще звучал обеспокоенно и немного сочувственно. Маленький шельмец, сын ехидны! Вместо ответа Занзас надел на безымянный палец кольцо Вонголы. Настоящее кольцо, как и остальной комплект, который они за два года выбили из старика Девятого. Тот сильно сдал после провала с двумя наследниками и весь свой изощренный ум направил на другие семьи и теневые войны с ними. Савада разглядел, что там на него нацепил мужчина только когда поднес к лицу, и сдавленно охнул. Занзас рассмеялся. — Не изображай из себя идиота, тебе не идет, — он поднял лицо к Саваде и встретился взглядом с полными негаснущего огня глазами. Воля Примо, горящая в прямом потомке. Гены не обманешь. — Воистину, мой дон, вы слишком хороши и умны для мафии. Ваше место — на троне, мое — за ним. Савада, нет, Дечимо Вонгола, улыбнулся и наклонился пониже, слегка нахмурившись от боли в пояснице на миг, но тут же лицо его разгладилось. — Мой Серый Кардинал, — поприветствовал он сидящего у его ног мужчину и с удовольствием окунулся в жаркий, чувственный поцелуй.