Этот вечер я представлял немного иначе

       Запах жареного риса и приятная духота всё ещё бродили по квартире. С уходом Небоскрёба, первым заметившего приближение ночи, разошлись почти все, поэтому обстановка понемногу размякла и разрядилась. Воцарилось долгожданное умиротворение и множество появившихся забот.        Пока Котетсу ответственно мыл посуду за превышенным лимитом гостей, Барнаби проводил Антонио до двери и, попрощавшись, тихо закрыл её. С самого начала намеревался помочь с уборкой, ведь выступал непосредственным виновником вечеринки и погрома, оставшегося после неё. Барнаби без всякой брезгливости собирал бутылки и банки, протирал столы, расставлял на места сбитые книги, раскладывал подушки на диване. Эта квартира стала для Барнаби родной, он проводил здесь куда больше времени, чем в собственном доме, проникаясь уютом и светом, наполняющим холостяцкое логово.        Когда вытер последнюю тарелку, Котетсу плюхнулся на диван и с чувством выполненного долга растёкся по нему. Закинул руки на спинку, запрокинул голову. В ведре, стоящем рядом на столе, растаял лёд, а бутылка шампанского осталась нетронутой. На неё покушались любители лёгкого алкоголя, однако Котетсу отвоевал её, чтобы выпить вместе с Барнаби. Эта бутылка покупалась специально для него. Только для него. Поправив значок на груди, Барнаби сел рядом. Многое требовалось озвучить, выяснить, за многое поблагодарить, однако сейчас тишина дарила покой, шептала, что с настоящим другом комфортно и полезно немного помолчать. И если Барнаби предложению симпатизировал, то Котетсу поспешил нарушить паузу: — Ух! Как же я устал! Не думал, что мы устроим вечеринку. — Извини, — не слишком виновато откликнулся Барнаби, — нужно было посоветоваться. Я думал, ты соскучился. — Да, но… — Котетсу сел, почесал бородку, будто пытаясь выудить из неё подходящие слова. — Я надеялся, мы проведём вечер вдвоём.        Котетсу говорил, что хотел отдать значок, убедиться, что Барнаби в порядке, как и его память, пообщаться, ведь был вынужден уйти из первой лиги, но ведь ничто не мешало сделать всё то же самое в присутствии остальных. Бывать вместе так часто и зависать после работы теперь не получалось. Все они пережили многое, включая стирание памяти и множество битв, что уж говорить о работе на разных местах, но этот вечер позволил наверстать упущенное время. Только, кажется, Котетсу слишком вымотался после всего и теперь уже не мог вернуться к изначальному плану. Лежал на диване, смотрел на Барнаби и бормотал нечто несвязное, неспешное и прерывистое.        Невнятная речь, ни к чему не приведшая, скоро завершилась. Её сменил нейтральный осмысленный диалог. Беседа постепенно приобрела непринуждённый и совершенно спокойный оттенок. После битвы с армией жутких роботов тело и душа требовали отдохнуть, забыться, сидеть, пялясь в потолок и улыбаясь без причины. Пить шампанское из узкого высокого бокала маленькими глотками, делиться прошлым, не связанным с героями и преступлениями, придавать значение повседневным и обыкновенным вещам, какие раньше ценились не так сильно.        Здорово. Просидеть бы так до утра или до следующего вечера. Котетсу с рвением вспоминал дни былой славы, становление героем, первые миссии и не обошёл стороной грусть от необходимости оставить Барнаби одного там, среди опасностей, преступников и поклонников. Тот посмеялся почти по-детски, как не смеялся довольно давно, но Котетсу всё равно выдохнул слегка опечалено. Он в самом деле очень скучал по их дуэту. — Я бы хотел вернуться в первую лигу, но не ради славы. — А она у тебя была? — пошутил Барнаби. — Не перебивай взрослых! — с наигранной обидой отвернулся Котетсу. Откашлялся и постарался продолжить с прежней интонацией, но голос предательски дрогнул. — Я бы хотел снова работать с тобой. — Я тоже.        Тогда и Барнаби загрустил. Они с Котетсу не всегда соглашались, порой расходились во мнениях, методах и идеях, из-за чего что-нибудь срывалось, ломалось или взрывалось, не обходилось без дружеских ссор и двусмысленных моментов, но Котетсу и Барнаби чувствовали себя свободными, имеющими право быть собой, когда находились рядом. Пусть сперва он откровенно недолюбливал навязанного напарника, поражался наивности взрослого человека и не находил его поступки сколько-нибудь логичными, теперь морально зависел от Котетсу. С ним отпадала нужда поддерживать образ независимого отшельника. Отношениями с Котетсу Барнаби искренне дорожил и боялся потерять их, к чему так и норовила подтолкнуть работа в разных лигах.        С печалью он посмотрел на Котетсу. Тот почему-то выглядел возмущённым. Возможно, ждал сладких речей о своём героизме или чего-то в этом духе. Через секунду Барнаби разобрал, что охватило Котетсу вовсе не возмущение, а, скорей, недоумение, ожидание, но его причину не удалось понять. Вопроса Котетсу не задал, ни о чём не попросил, но ожидал реакции, а на что — не ясно. Поправив очки, Барнаби пожал плечами, беззвучно признаваясь, что ему нечего сказать. — Чёрт, до тебя не дошло, — обречённо произнёс Котетсу и склонил голову.        Барнаби не понимал, к чему он клонит. Слегка опешивший, повторил про себя последние высказывания Котетсу, но не отыскал в них какого-либо подтекста или скрытой просьбы. Котетсу заглядывал в глаза Барнаби, надеясь, что он прочтёт между строк завуалированный, замаскированный как только можно намёк, но тщетно.        Пришлось набрать воздух в лёгкие и взять ситуацию в свои руки. Точнее попробовать взять её в руки. Фразы не желали соскальзывать с языка, горло сдавливало, а температура в теле повысилась. Давненько она не являлась, эта юношеская робость, возникающая перед красивой девочкой или при попытке отовраться, будто не лез в драку, а просто упал. Давалась речь не без усилий, перед каждым предложением приходилось морально настраиваться, подготавливаться и убеждать себя в смелости взрослых. Странное поведение Котетсу заметить было не сложно, он не прекращал жестикулировать, что-то формулировать, прося подождать, казался переполошённым, так что Барнаби оставалось лишь, хлопая ресницами, ожидать. — Как бы… ну… Я хочу снова работать с тобой потому… что ты мне… ну, нравишься. — Ты мне тоже, — ответил Барнаби с ангельской улыбкой. Котетсу потерял дар речи. До этого парня в самом деле не дошло; пусть его ответ льстил, в особенности тем, что был произнесён даже без секундного раздумья. Придётся действовать напрямую. — Да не в том смысле! — выдал Котетсу с разукрашенным румянцем лицом. Растерянный, Барнаби уставился на него. — Нравишься, как мужчине должна нравиться женщина!        От неожиданности Барнаби дрогнул. Искал в сказанном призрачный намёк на что-то привычное, обыденное, что каждый день используется в речи, но без толку. Тогда Барнаби тщательнее пригляделся, принюхался и установил, что не алкоголь откопал в подсознании Котетсу такие заявления, да и прошлый опыт показывал, что Котетсу падал спать, а не буйствовал, когда напивался сверх меры. Да и вряд ли с пары бокалов связь с реальностью ослабевала так сильно, что заставляла принять мужчину за девушку, тем более очень хорошо знакомого мужчину.        Покраснев, Барнаби опустил задумчивый взгляд. Все восхищались молодым, привлекательным, богатым героем, некоторые отправляли письма с признаниями в симпатии. Вот только признавались безликие «кто-то», разные девушки и женщины, влюбляющиеся в великолепный образ и узнавать, что скрывается за ним, не собирающиеся. К тому же у Барнаби имелись более важные обязанности, чем знакомства, флирт и свидания. А рядом с Котетсу он отдыхал, не беспокоясь за репутацию, воспринимал его почти как брата или отца, и вдруг услышал от него такое же признание, как от молодых девиц. Сказанное, конечно, без всякого таланта, но смысла это не меняло.        Не менялось и не отзывалось так же ничего внутри. Что-то зарождалось, набирало силу, глухо высказывало мнение, но в итоге неизбежно гасло, так и не донеся до мозга нужных слов. Все идеи лопались, отдаваясь эхом в полупустой голове. Остались лишь вопросы, в том числе, как Котетсу мог понравиться мужчина, учитывая его прошлое. В подтверждение Барнаби вспомнил один противоречащий момент, всплывший буквально сегодня: — А те журналы? — Они старые, — неразборчиво процедил Котетсу. — Тогда я ещё не знал, что буду так относиться к тебе, да и выбрасывать жалко.        Барнаби погрузился в раздумья. На те самые журналы он бросил лишь беглый взгляд, но на обложках точно красовались образы с длинными светлыми волосами. Не как у него, но тем не менее, тоже светлые, тоже длинные, кажется, даже волнистые. Лучше не стало. Но и тяжести не ощущалось. Барнаби прислушивался к себе, воображал себя рядом с Котетсу, однако романтических картинок не всплывало. Ни одной. Барнаби не представлял себя в паре с кем-либо, не видел себя ухажёром или предметом чьего-то воздыхания. Воображая отношения с представителем своего, как и противоположного пола, у Барнаби не возникало прилива сил, отвращения или смущения. Ничего.        Всё время раздумий Котетсу не отрывался от задумчивого Барнаби. Он анализировал, просчитывал, предполагал с абсолютной невозмутимостью, словно решал не чью-то судьбу, а математическую задачу. Быть может, прикидывал, как отказать, не став в итоге врагами, ведь это повлияет на работу и репутацию. В бок кольнула совесть. Грусть отразилась на лице Котетсу, но скоро сменилась вынужденным привычным, весёлым и добродушным выражением. — Прости-прости. Такое, наверное, неприятно слышать от старика вроде меня, — напоследок Котетсу потёр затылок, сводя всё в неудачную шутку. Собрался встать с дивана и задушить обиду бутылочкой вина или чего покрепче, но Барнаби успел подать голос. Говорил негромко, свободно, почти как обычно. — Нет… я просто не знаю, как должен реагировать, кто мне вообще должен нравиться.        Сказанное приободрило Котетсу. Он готовился получить холодный отказ, который будет провоцировать на неловкие встречи, вынужденный смех и прочую ерунду, но всё оказалось проще. Он считал, что не в состоянии нравиться Барнаби в сексуальном плане, ведь ему распахнуты сердца всех девушек в городе; хотя он всё равно не обращал на них внимания, из вежливости жал руку или отвечал на комплименты, но не больше. Сердцем Барнаби долгие годы владела месть, а когда она улеглась, решило отдохнуть, пожить для себя в краткие минуты между спасением города и его жителей, а не ввязываться в чуждую незнакомую романтическую среду.        И всё же Барнаби не прошипел «нет» или «я подумаю». Он элементарно не знал, как поступить. Шанс понравиться ему воодушевил Котетсу. О таком раскладе он мечтал только в прекрасных снах. У Барнаби не возникло неприязни или резкого отвращения, так что повлиять на его мнение, помочь ему определиться, вполне реально, если найти верный подход.        При мысли о том, что у Барнаби никого не было, он ни разу не занимался сексом, не ходил на свидания и не целовался, Котетсу окрыляло и тянуло вниз. Рано планировать хоть что-нибудь, и всё же он стремился стать для Барнаби первым во всём, открыть ему грани любовного мира, научить быть любимым, познакомить с тем, что дорого любому живому созданию. Хотя бы попытаться. Самое сложное, само признание, уже позади, осталось только показать, что ничего страшного или гадкого в отношениях нет. По крайней мере, с ним, Котетсу Кабураги.        Допустить появление новых, ещё не состоявшихся отношений, ему удалось с трудом, через тернии метаний и сомнений. Любовь к Томоэ царапала душу изнутри, нарекала Котетсу мерзавцем, изменщиком, предателем, нашедшим замену погибшей жене. Ложь. Ни на миг Котетсу не забывал эмоций, тёплых дней, вкуса пресных блюд, какие Томоэ превращала в потрясающие, фантастические, волшебные. Он не отпускал воспоминания, не отпускал её, вращался в кругу прошлого, пока благодаря Барнаби не понял, что необходимо жить дальше. Он позволил вспомнить, как дышать полной грудью, ждать нового утра и радоваться одному лишь присутствию любимого. Котетсу выпал редкий шанс снова стать счастливым, и он не мог позволить ему ускользнуть, не после всего, через что они с Барнаби прошли. — Не знаю насчёт всех, но мы можем проверить, нравлюсь ли тебе я.        Не сложно было догадаться, что подразумевалось под этой фразой, вот только Барнаби не предполагал, что «проверка» начнётся прямо сейчас, без инструктажа, подготовки или письменного разрешения, просто возьмёт и начнётся. Но так трепетно и осторожно, что возмутиться не удалось даже при всём желании. Котетсу упёрся рукой рядом с Барнаби и медленно приблизился. На рефлексах или по велению животных инстинктов, как кролик перед хищником, Барнаби отклонился назад. Смотрел в глаза Котетсу, впервые такие уверенные, решительные, пылающие энергией, и прочёл в них, что беспокоиться не о чём.        Под искорками напряжения от неизвестности, Барнаби не переставал наблюдать за ним. Внимал каждое движение и вдох, что не помешало уловить момент, когда он взял за руку, когда сердце забилось быстрее. Сначала Котетсу коснулся пальцев Барнаби своими, выждал немного, и накрыл его ладонь своей. Странно — раньше Барнаби не замечал, что до него дотронулись, а теперь полностью сфокусировался на прикосновении, застенчивом, нежном, бережном. Барнаби не представлял, что неуклюжий Дикий тигр способен на такие изящные движения, располагающие и успокаивающе. Всё внутри замерло от обычного прикосновения.        Не различив намерения отодвинуться или другого намёка на неприязнь, Котетсу свершил новый шаг. Погладил руку Барнаби большим пальцем. Проскользил выше, к плечу, провёл вниз, обратно к запястью, и снова вверх. Барнаби был достаточно взрослым, многое пережил и преодолел, однако Котетсу помнил, как важен первый поцелуй и подготовка к нему, поэтому твёрдо решил приложить все усилия, чтобы он отпечатается в памяти Барнаби как лучший. Плавно подняв руку, Котетсу погладил его щёку. Веки Барнаби опустились, мышцы расслабились, в то время, как к горлу Котетсу подступил ком. Так страшно, но отступать поздно, нет, запрещено. Глубокий вдох и вперёд.        Едва губы соприкоснулись, мир вокруг остановился. Дыхание, сердце, даже стрелки часов, казалось, замедлили ход. Не последовало похоти, обволакивающей тело, или страсти, кружащей голову, или сочности, кипятящей кровь, и всё же Барнаби потерял связь с этим миром. До конца не осознавал, что доверился так сильно, отдал первый поцелуй, причём человеку, которого несколько лет назад ненавидел. Теперь же Барнаби не видел себя с кем-то другим. Он окончательно отдался моменту и перестал рассуждать. Отдался восторгу, порождённому влажными губами Котетсу, пока во рту становилось сухо.        Не уловив негативной реакции, Котетсу последовал порыву смелости, решился на большее. Прикусил губу Барнаби, заставив его резко выдохнуть через нос, прикоснулся к мягким волосам и придвинулся ближе, упираясь коленом в сиденье дивана. Котетсу надеялся, что однажды это случится. Много раз видел во сне, репетировал, представлял. Наверное поэтому сумел скрыть надвигающуюся растерянность, боясь, что Барнаби позаимствует её. В геройском дуэте он выполнял роль безупречного лидера, поэтому в романтической стезе правление принял Котетсу. Не терялся, хотя готов был взорваться от переизбытка паники и радости, стоило Барнаби поучаствовать в поцелуе.        Целовал он неумело, неспешно, повторял за Котетсу так, как мог, неуклюже, аккуратно, не желая ошибиться. Неудивительно, ведь Барнаби, прелестный мистер совершенство, всё делал идеально. Одно отвлекало — Котетсу не ощущал пальцев Барнаби ни на плечах, ни на руках, ни в волосах. По какой-то причине он не отвечал взаимностью. Не желал прикасаться. Или боялся. Или не знал, куда именно деть руки, не поспешит ли он с ласками. Скоро Котетсу проиграл волнению, подглядел и быстро понял, почему Барнаби бездействует: его сковало. Он сжал пальцы, зажмурился, всем телом вжался в диван спиной, свёл ноги. Превратился в робкого мальчишку, каким не успел побывать.        Котетсу насилу держал себя в руках, чтобы не стиснуть Барнаби в объятиях, но постепенно сдавался в битве с тайными влечениями. Поддавшись желанию овладеть этим изящным созданием, Котетсу запустил пальцы во вьющиеся волосы Барнаби, тот приоткрыл глаз, проверяя обстановку, и, успокоившись, снова закрыл. Котетсу проследовал пальцами вдоль плеча Барнаби и ненавязчиво обхватил его спину, выждал секунду, и, криво ухмыльнувшись, положил на сиденье дивана. Возможно поспешил, но если что пойдёт не так и Барнаби не понравится, об этом он быстро оповестит самым прямолинейным способом.        Барнаби не сопротивлялся. Забывал дышать и двигаться. Нужно дотрагиваться, гладить по рукам и одаривать знаками того, что происходящее доставляет исключительно приятные эмоции, но тело не подчинялось, окаменело, а сердце шумно билось. Шумно, но ровно.        Котетсу ласкал спину Барнаби, путался пальцами в волосах, целовал. Ресницы Котетсу трепетали, дыхание то и дело сбивалось, а пальцы иногда дрожали. Как мило. Обычно Котетсу вёл себя, как неуклюжий дурак, ничего не воспринимал всерьёз, но сейчас приложил все силы, чтобы сохранить самообладание и показать, что нет причин пугаться поцелуев, объятий и прочих доказательств любви. Словно удар молнии в голове Барнаби вспыхнула картинка из очень далёкого детства, когда родители целовали его. Было приятно, но как-то по-другому, иначе, поцелуи родителей вызывали другие ощущения, такие же светлые, но не такие тёплые.        Внутри скапливались чувства, тянущиеся из охваченного огнём прошлого, в наполненное дружбой и заботой настоящее. Столько всего произошло, яркого, невероятного, тяжёлого и печального, но Котетсу оставался рядом, поддерживал, помогал. Он будет рядом, даже если их отношения перейдут на новую ступень. Он будет рядом всегда… Вдруг Барнаби отпрянул. — Ох, прости! Ты в порядке? Я напугал тебя? — затараторил Котетсу, с тревогой изучая лицо Барнаби. — Нет, всё нормально — невнятно откликнулся тот.        Почему-то Котетсу спросил это, не отрываясь от конкретной точки. Где-то на лице. Да, что-то странствовало по щеке, спускалось вниз, щекоча. Слёзы. Они стекали по щекам, незваные сверкающие капли с заключёнными в них печалью, счастьем и верой в будущее. Заворожённый, Барнаби вытер щёку. Давно он не плакал. Преисполненный умиротворением, Барнаби улыбнулся, нежно и ласково, так, что у Котетсу замерло сердце. — Я никогда… не чувствовал себя так хорошо. — Тогда, — замялся Котетсу, не уверенный, что стоит прерывать столь трепетный момент подобным вопросом, — я могу продолжить?        В стеснении Барнаби отвёл глаза. В этом весь Котетсу, никогда не останавливается на плохом, всегда идёт вперёд, к новым воспоминаниям, к новому дню, а Барнаби ещё предстояло этому научиться. Не тратя слова — они прозвучали бы неуместно, сухо и сдавленно — он повернул голову в сторону и кивнул, кратко и не слишком заметно. В глубине души он молился, что их с Котетсу понимание «продолжить» совпало.        Сотрясаясь от наслаждения, Котетсу проявлял осторожность и тактичность, дотрагивался до горячей кожи Барнаби со всей деликатностью, на какую оставался способен. Бережно подцепил очки и положил на тумбочку, а сам отвлёк Барнаби поцелуем, касаясь пальцами его щеки. Пришлось отбросить привычный характер, озорной и наивный, чтобы показать грани, которые прятались за ним, какие способна поднять со дна лишь любовь.        Дыхание сбивалось. Кровь кипела. Мысли не появлялись в голове, их мгновенно замораживало или испепеляло. Никакой страсти, а они оба едва контролировали себя. Теплота разливалась, не пропуская ни одну клеточку тела. Котетсу вновь уронил Барнаби на диван, навалился сверху и расстегнул молнию на его куртке. Поцеловал ниже, в шею и вдруг услышал сладкий, сдержанный, чудесный стон. Барнаби дрогнул, распахнул глаза, смущённый этим пошлым звуком, который издал от почти невинного жеста. Как стыдно… Так громко прозвучало, и наверняка навело не на те мысли. В подобии паники Барнаби немедленно переключил внимание Котетсу: — И далеко ты планируешь зайти? — Извини-извини, крольчонок, — трюк сработал, Котетсу сосредоточился на чуть не совершённой ошибке. — Как-то самой собой вышло… М-может мы сегодня поспим вместе? — Во-первых, я не «крольчонок», а во-вторых… вот так сразу? — Ты не так понял! Я не в том смысле! — крикнул Котетсу и замахал руками. — Я про то, чтобы мы легли вместе, ну, будто между нами что-то было и всё такое… Так ты поймёшь, — Котетсу замолчал, ровно, как и Барнаби, затаивший дыхание в ожидании. Сообразил, о чём идёт речь, но ждал, когда Котетсу наберётся смелости сказать вслух. — Так ты поймёшь, хотел бы просыпаться рядом со мной или нет. — А ты? — Хочу видеть тебя рядом каждое утро, — решительно произнёс Котетсу и перевёл взгляд на обескураженного новостью Барнаби, — готовить тебе завтрак, стирать одежду, делать массаж. Что скажешь?        Ответа не понадобилось, всё было написано на лице очарованного Барнаби. Ничто не мешало попробовать и посмотреть, чем всё обернётся. Полежать вместе, как тогда, когда перебрали с алкоголем, пока Дитя дракона присматривала за ребёнком, а они развалились на полу. В этот раз всё окажется куда красочнее и ярче, прочно засядет в памяти. Если сомнения не возьмут верх. В конце концов, как-то непривычно лежать на кровати в нижнем белье и не думать о возможности случайно задеть друг друга какой-нибудь частью тела, повезёт, если ногой.        Лёжа на руке, Котетсу, несколько неуверенный, предпочёл на всякий случай объясниться перед Барнаби. Всё-таки, не каждый вечер удаётся получить признание в любви от старика, а затем и предложение поспать в его кровати. Чтобы правильно воспринять это, нужен особый опыт и знания. Нервозность и яркие мечтания сорвали с губ Котетсу усмешку, на фоне вечерней тишины раздавшейся некстати, прозвучавшей гораздо громче и очень неловко. — Т-ты ничего не подумай, — заволновался Котетсу, готовясь перевернуться на другой бок, но, представив лунный контур на роскошном теле Барнаби, тут же отказался от соблазна. — Я не над тобой смеялся, то есть, вообще не смеялся, просто… кто бы мог подумать, что мы будем вот так лежать, будто переспали.        Как резко прозвучало... Очень резко и грубо. Как бы Барнаби не посчитал, что он — повод сбросить стресс и поразвлечься. Он тут же выдал бы нечто не самое тактичное, саркастичное, но он молчал. Неужели обиделся? Или устал? Или всему виной неловкость?        Плавно Котетсу приподнялся и повернулся к Барнаби, что безмятежно дремал, лёжа на боку. В одном белье, словно после бурной ночи, в чужой постели он спал с умиротворённым видом. Выражал доверие. Или просто переволновался, вот и заснул так быстро. Его волосы рисовали узоры на подушке, одеяло очерчивало силуэт ног. Сильный и беззащитный. Барнаби, мечта всех девушек и женщин, спал в постели мужчины и не похоже, что испытывал неудобства. Рука сама собой потянулась к нему, но Котетсу вовремя одёрнулся. Ещё не время.        Улыбнувшись, Котетсу лёг обратно. Глубоко вдохнул, запечатывая запах сегодняшнего вечера в памяти. Каэде удивится, если Барнаби станет её вторым папочкой. Проникшись дивной картиной, где они втроём сидят у рождественской ёлки и дарят подарки, смеясь и улыбаясь, Котетсу еле сдержался, чтобы не захлопать в ладоши. Мечта может воплотиться в жизнь, нужно лишь не торопиться, не давить и дарить Барнаби всю любовь, которой он так долго был лишён.