Не для общего блага

      - Какая мерзкая погода...       Ремус сидел на подоконнике и пристально смотрел в окно. Сегодня было туманно, и за густой белой дымкой невозможно было хоть что-то разглядеть. Земля, чёрное озеро вдали, засыпающий Хогсмид да и сам Хогвартс — всё было пожрано беспощадной марью, и казалось, словно Башня Гриффиндора была отделена от всего прочего мира и находилась где-то слишком далеко от земли, от суматохи и вместе с тем жизни. Только сквозь облака можно было увидеть тусклый жёлтый диск почти закатившегося солнца. Он до жуткого напоминал полную луну. И Люпин дождаться не мог того момента, когда диск наконец скроется за горизонтом.       Парень печально вздохнул, напрасно стараясь прогнать тоску, но та уже крепко схватилась за него. Сам гриффиндорец не понимал, с чего бы ему было грустить. Он ведь снова вернулся в Хогвартс. В дороге его не мутило, ужин был прекрасным, а речь директора — короче обычного. Но что-то тёмное и неспокойное медленно расползалось по телу, заставляя мысли обращаться к каким-то совершенно ненужным и тревожным вещам. Ремус ощущал себя лишним, потерянным и забытым. Родной замок впервые казался ему чужим и холодным, лишённым сказки, а сам Люпин был в нём гостем. Тяжёлые каменные стены, кровавые пологи с вышитыми на них хищными, жутко ухмыляющимися мордами просили его уйти. Юноша бы исполнил их волю, но ему было некуда. Ведь он знал: за стенами замка его не ждало ничего кроме удушающего марева.       Никого рядом не было. Питер остался в гостиной, не желая тратить время на — с его слов — вечно унылого товарища, а Сириус и Джеймс, не расстававшиеся на лето, обзавелись парочкой новых секретов и убежали куда-то по делам. Не то, чтобы он не мог пойти с ними, но… Почему-то сегодня Ремус чувствовал себя лишним и в их компании. Да и не хотелось навязываться, если честно. Не хватало ещё стать унылой прилипалой. Друзьям было хорошо и без него. И ладно… Ладно.       Парень понимал — или скорее надеялся, — что его тоска — явление временное. Ведь все иногда хандрят, верно? Эту тревогу нужно было просто переждать и всё вернётся на круги своя. Обязательно. А пока ему и впрямь стоило заткнуться в самый тёмный угол комнаты и не мозолить глаза друзьям своей подавленной миной.       Ремус уже хотел последовать своему совету, как дверь с грохотом раскрылась. Тут же комната наполнилась шумом и гамом. На пороге стояли Сириус и Джеймс, а вместе с ними, кажется, половина Хогвартса. Вид толпы напугал Ремуса, а затем и вовсе расстроил. Хотя парень нашёл в себе силы скромно улыбнуться и махнуть всем пришедшим рукой. Он спрыгнул с подоконника, не понимая, что было причиной радостного переполоха и того, почему их комната вдруг стремительно стала наполняться людьми. И что странно, тут были не только гриффиндорцы.       — Что происходит? — взволнованно спросил он.       — Мы одержали победу! — воскликнул какой-то парень из толпы, но его слова не сильно помогли Ремусу. Он посмотрел на Джеймса, обнимающего за шею красного от возбуждения Сириуса, и последний жестом руки подозвал его к себе. Казалось, Блэк хотел шепнуть что-то Ремусу на самое ухо, но как только тот с надеждой приблизился, комнату оглушил счастливый воинственный вопль Джеймса:       — Тот-кого-нельзя-называть съел дерьма! — воскликнул парень. — Он попытался напасть на Аврорат. В открытую. И его нападение было отбито. Много пленных. Говорят, там был сам Аластор Грюм, — прерывисто вещал парень, и каждая пауза между его словами заполнялась радостными визгами и аплодисментами, словно сам Поттер участвовал в битве и приложил к этому руку.       — Вряд ли об этом успели написать в газетах. Откуда вы узнали? — всё наседал Ремус, вокруг которого словно был купол, об который разбивалась вся радость. Хотя он прекрасно понимал, что если то, что говорили друзья — правда, то произошедшее действительно было очень важным событием. В последнее время Министерству, а вместе с ним и всей Англии не везло в битвах с тёмной стороной. Они проигрывали, и каждый такой проигрыш оставлял за собой горы трупов. И эта победа была ярким лучом света во тьме. Она возвращала надежду в людей.       — Мы были у Дамблдора, — произнёс загадочно Сириус, и Ремус с трудом подавил желание закатить глаза. Ему совершенно не нравилось то, что друзья так сблизились с директором, с войной, со всем этим. Люпин волновался и не понимал, почему товарищей так манили опасности. Будто бы без них там не обойдутся. Обошлись ведь сегодня, правда же?       Ремус искренне уважал Дамблдора. Директор действительно много сделал лично для него и его настрадавшейся семьи, но, тем не менее, юноша не мог закрывать глаза на тот ужас, что творился вокруг великого волшебника. Мужчина входил в Большой зал, одетый в одну из своих сказочных мантий, на его голове был смешной колпак, в руках была аккуратная палочка, а вокруг искрилась чистая магия, и директор, словно был её воплощением в этом мире. Он смеялся, улыбался и, несмотря на возраст и мудрость, был одинаково близок всем: и строгим учителям, и задорным школьникам. Кажется, этого человека невозможно было не любить. Но Люпин знал, что у всего в этом мире была тёмная сторона.       Магия могла дарить жизнь, быть проводником истинных удовольствий и счастья, она искрами разбивалась о копыта единорогов, но она же была заперта под замком в Запретной секции, она же изумрудным лучом забирала жизни и именно она текла в крови Ремуса, каждое полнолуние отнимая его разум и сердце. Исключений из правил не существовало. Никогда и нигде. Дамблдор входил в Большой зал, могущественный и праведный, и юноша видел, как за его спиной расползалась дурно пахнущая мгла, норовящая сожрать любого, кто подойдёт к ней слишком близко. И меньше всего на свете Люпин хотел, чтобы его друзья оказались частью чего-то пусть и грандиозного, важного, но такого страшного. Хотелось защитить их, но разве можно было защитить человека от самого себя? От собственной дурости?       Ремус смотрел на друзей и спрашивал себя: — «Что я могу сделать?» А затем отворачивался, осознавая, что он был никем перед лицом войны, и его жалкие просьбы бросить глупые затеи обернулись бы лишь непониманием или обвинениями в эгоизме. А Ремус со всеми своими желаниями поближе держать к себе всех тех, кто был ему дорог, невзирая на их собственные чаянья, был именно им — эгоистом. Юноша не желал, чтобы друзья знали об этом.       Ремус вновь переступил через себя и улыбнулся ещё шире, отчаянно пытаясь слиться с общей радостью, а заодно и мебелью. Он пообещал себе разобраться со всем этим чуть позже. Но тоска всё ещё сжирала его изнутри. Беспокойство забирало последние силы, а морды хищников с гобеленов продолжали сверлить его жутким неморгающим взглядом.       В комнату ввалился Питер. Он, конечно, уже обо всём знал, — в конце концов, шумная толпа прошла через гостиную — поэтому ничего не помешало парню тут же влиться в общую суматошную радость. Как же Ремус ему завидовал в этот миг.       — Ну, чего ты киснешь? — бросил ему парень, осторожно ткнув его в бок локтём. Видимо за тяжёлыми размышлениями на лицо Ремуса вновь вернулось тоскливое выражение. Впрочем, ответа Питер не дождался. Он весело плюхнулся на свою кровать, приглашая к себе парочку пуффендуйцев. Многие из присутствующих последовали его примеру. И вскоре все постели, включая постель самого Ремуса, были заняты людьми. Сам юноша как истукан стоял возле двери, наблюдая за тем, как многочисленные гости рассаживаются. Вот и подоконник заняли два когтевранца. Людей было так много, что большинству всё же пришлось усесться прямо на пол. Мантии шуршали, голоса сливались, шёпот и радостные крики — всё это буквально пригвоздило Ремуса к полу. И скорее всего он бы так и остался стоять на месте, как чужой, если бы Сириус, вырвавшись-таки из пылких объятий Джеймса, не потащил его на собственную постель. Она тоже была занята, но все несчастные оккупанты чудесным образом сползли на пол, стоило Сириусу лишь обозначить свои права на мягкий матрас и подушки.       Джеймс, скрывшийся всего на пару мгновений с поля зрения, вернулся. К груди он прижимал четыре бутылки. И Люпин уже точно не знал, чему точно радовались присутствующие: победе, возвращению Джеймса или огневиски в его руках? Единственное, что не оставляло сомнений это то, что впереди была очень, очень тяжёлая ночь. Самое обидное, что она только начиналась, и, видно, никого из присутствующих не волновало то, что завтра был первый учебный день. Не то, что бы Ремуса это заботило, но начало учёбы — было хорошим предлогом, под которым можно было бы всех разогнать. И у Люпина было на это право. Он был старостой Гриффиндора, но он же был и мародёром.       — Итак! — воскликнул Поттер, желая обратить на себя всеобщее внимание. Но взгляды и без того были прикованы лишь к нему одному, единственное — стало гораздо тише. — Сегодня, пока мы разбирали чемоданы и переваривали ужин, Тот-Кого-Нельзя-Называть напал на Аврорат. И потерпел оглушительное поражение, — Джеймс серьёзно оглядел присутствующих, а Сириус неприятно ухмыльнулся, смотря куда-то внутрь себя мрачным взглядом. Друг словно ждал чего-то неприятного. Люпин напрягся. Он поглядывал в сторону старого друга, пытаясь понять: видел ли тот, как и он, усмешки львов? Слышал ли, как туман скребётся в окно? Или как стены хрустят под гнётом ветра? Мог ли Сириус, иной раз кажущейся и сам чужим в их алой гостиной, разгадать его страхи? Люпин тряхнул головой. Нет. Конечно, нет. Он разочарованно поджал губы, понимая, что если угрюмости Блэка и была разгадка, то искать её стоило лишь в словах Джеймса.       — Мы, конечно, выпьем сегодня и даже повеселимся… — всё ещё бодро вёл свою речь Поттер. — Но это не главная причина того, ради чего мы здесь собрались.       — Война продолжается, — подхватил вдруг мрачно Блэк, и его голос заставил вздрогнуть присутствующих. — Здесь в основном старшекурсники, совершеннолетние, которые вполне могут и сами распоряжаться своей жизнью… Всем известно, что такое Орден Феникса? — внезапно спросил гриффиндорец, заставив тишину наполниться тихими шёпотками.       Люпин поджал губы, с непониманием взглянув на Сириуса. Тот явно заметил его тяжёлый взгляд — казалось, именно его он ждал уже давно — на одно мгновение их глаза даже встретились, но Блэк постарался быстрее прервать этот контакт.       — Мы знаем, что такое Орден Феникса, — ответила Марлин Маккинон, разместившаяся на тумбочке Питера. — Кто об этом сегодня не знает?       — Это же… — вдруг задумчиво протянул один из тех самых когтевранцев, разместившихся на подоконнике, — это же в нём состоит Аластор Грюм, верно?       — Да, — произнёс Джеймс. — Но мы сейчас не о нём. А о вас. Дамблдор велел мне собрать тех, на кого он обратил своё внимание и поговорить с ними.       — В каком это смысле — обратил внимание? — воскликнул кто-то.       — В прямом, — произнёс Блэк.       — Можете считать, что вы были приглашены в Орден, — важно произнёс Питер, и Люпин-таки не смог сдержать себя и тяжело, почти со стоном вздохнул. Он думал, что был единственным, кто ничего не понимал. А Хвост оказывается, уже давно был в курсе всего и даже больше — он с радостью принимал участие в этом хаосе.       Обида комом застряла в горле. Ему одному не рассказали! Тянули до последнего! Ремус подозревал, что он бы так и остался среди непосвящённых, если б только у друзей был хоть шанс скрывать всё это до самого последнего момента, а, возможно, это он и был — тот самый момент, когда тянуть было уже бессмысленно. Люпин ощутил, как между ним и друзьями разверзлась пропасть. Джеймс, Сириус и Питер — были на одной стороне, а Люпин… он был на той же — разве могло быть иначе? — однако он висел над бездной и из последних сил хватался за острые камни, раня руки и не сводя глаз с товарищей. Что он пытался увидеть в их лицах? Ответ на этот вопрос, мог разрешить гораздо больше дилемм, чем казалось.       — Лунатик… чёрт тебя раздери… — тихо шепнул Блэк, ощутив, как тело рядом с ним напряглось от негодования, и он протянул к нему руку.       — А вы сами уже получается в Ордене? — спросил Люпин, раздражённо дёрнув плечом и отталкивая Сириуса, прежде чем тот вообще успел его коснуться. — Дамблдор принял вас в него?       Друзья странно на него посмотрели.       — И тебя тоже, Рем! — ответил Джеймс, внимательно разглядывая его лицо.       — Куда мы без тебя? — хмыкнул Питер, поджав губы.       — Не помню, чтобы я давал своё согласие… — Ремус медленно закипал, обида и беспокойство всё больше проступали на его лице, словно чернильная клякса на пергаменте. Эти два чувства смешивались и расползались по телу, наполняя его силой, за которую позже грозила большая расплата, но его плечо всё же обхватили чужие пальцы, силой пытаясь привести в чувство. Ремус вспомнил, что он вовсе не хотел сейчас ссориться. Он растерянно взглянул на Блэка, но юноше действительно было просто интересно, как… как же так вышло?       — Почему никто не рассказал мне? — спросил Ремус, не понимая и сам, от кого именно он требовал ответа, и являлась ли его фраза вообще вопросом, а не пустым возмущением, с которыми люди обычно обращаются к вселенной, Мерлину и Моргане, а иногда и к Богам — к одному из них. Но ответил Ремусу, конечно, Джеймс. У парня хорошо получилось говорить за любого из вышеперечисленных.       — Рем, мы ждали удобного момента и он настал. Сегодня такой вечер! — парень пытался манипулировать победой, верно пытаясь быть похожим на Дамблдора. И это глупое подражание действовало. Люпин вспомнил, что вокруг было с десяток чужих людей и он не хотел ссориться на их любопытных глазах, а потом стать объектом сплетен. Но ярость кипела внутри, и гриффиндорец даже не пытался с ней бороться. Он лишь прикрыл дверь, ведущую в его обиженное сердце, оставив небольшую щель, на секунду подумав о том, что если он будет по чуть-чуть выпускать своё негодование, то ничего слишком ужасного не произойдёт.       Ближе всех к Люпину сидел Сириус, он был прямо под боком, его плечо грело Ремуса, и именно ему грозило стать тем, на ком Люпин был готов оторваться. Но тот даже не сделал и малейшей попытки отстраниться. Лицо его выражало смертельную усталость, но он всё ещё был рядом. Он просто обреченно закатил глаза, готовый принять от товарища любую тираду. Это лишь больше злило Люпина. Блэк невероятно редко с такой покорностью был готов выслушивать чьи-либо нравоучения. Причина же таких глобальных перемен, по мнению Ремуса, была проста — они понимали — все они! — что у него был реальный повод негодовать.       — Ремус, — чётко произнёс Джеймс, привлекая внимания Люпина на себя, — ты ничего нам не должен и никому ничем не обязан.       Люпина скрутило изнутри. Он был обязан. Он был должен им всем. За все эти годы, за поддержку, за принятие, за веселые вечера и даже мелкие ссоры!       — Это касается и остальных, — громко объявил Джеймс тем временем. — Никто не обязан пользоваться приглашением, но, — гриффиндорец сделал паузу, довольно улыбнулся и воскликнул: — каким бы не было ваше решение, все мы, — выделил Поттер, посмотрев на поникшего и растерявшего пыл товарища, — сегодня напьёмся! Эй! Питер! — бодро позвал друга парень. — Давай, трансфигурируй-ка всем по стакану! — Хвост вздрогнул, расслабился, поняв, что ссора откладывается на неопределённый срок, и никто не лишит его веселья, а затем засуетился, оглядываясь по сторонам и пытаясь решить из чего можно было создать посуду.       Всё вновь засуетилось, завертелось. Они словно и не собирались в пух и прах разругаться. Прежде Люпин был бы искренне благодарен Джеймсу за то, что тот столь легко согнал напряжение с присутствующих и не позволил им поссориться прямо на месте, если бы, конечно, он не был так зол на него в это самое мгновение.       Прошло чуть больше часа, но Ремус больше не мог находиться в душной, пропахшей виски спальне под напряжённым охмелевшим взглядом Блэка под боком. Он незаметно вышел из комнаты и направился в гостиную и словно попал в другой мир. Там было необычайно тихо. Только в шахматы играло два младшекурсника, а у камина прямо на ковре расположилась небольшая компания девочек. Те читали какую-то маггловскую книжку и время от времени довольно попискивали. А ещё на диване сидела Лили. Она залезла на него с ногами и первая заметила Ремуса.       — Я почему-то так и подумала, увидев эту ораву, что скоро встречу тебя здесь, — произнесла девушка, понимающе улыбнувшись, хлопнув ладошкой по бархату обивки, приглашая Ремуса присесть. Того долго упрашивать не пришлось. Люпин в ту же секунду обессиленно рухнул рядом. Он был рад, что подруга ещё не легла спать и, может быть, даже ждала его.       — Я удивлён, что тебя там не было, — тихо отозвался парень, глядя себе под ноги.       — Джеймс уже всё рассказал про нас, да? — мягко поинтересовалась Лили, заставив Люпина недоумённо свести на переносице брови, затем парень улыбнулся и хитро произнёс:       — Я рад за вас, — коротко ответил Ремус, помолчал, а потом добавил: — Но я вообще-то имел в виду твоё назначение старостой школы. Комендантский час всё же, а там такая орава да ещё и алкоголь. Только слизеринцев не хватает для полноты картины… Но, знаешь, что бы там Джеймс не должен был мне рассказать, — Люпин улыбнулся, — я всё равно очень рад.       Лили потупила на лице друга взгляд, задумалась о чём-то, а затем понимание озарило её лицо и она смущённо рассмеялась.       — О Мерлин, — пробормотала девушка, отчаянно краснея. — Так ты не знал? Я думала, он вам тут же всё расскажет.       — Я никому не скажу, если ты не хочешь… — завёл было Ремус и сам начиная чувствовать себя неловко.       — Да это не секрет, — легко отмахнулась Лили, но румянец всё ещё припекал её усыпанные веснушками щёки. — Просто я удивлена, что ты не в курсе.       — Как всегда, — мрачно поддержал её Люпин, невольно посмотрев на лестницы, ведущие в спальни. — Так ты знаешь о том, что там происходит?       — Да… — не ходя вокруг да около, призналась девушка.       — И тебя это устраивает?       — Я сама хочу вступить в Орден, Ремус, — серьёзно произнесла Лили. — Так нужно, — неоднозначно ответила она.       — Но это ведь не шутки! — не сдержался парень, всплеснув руками и впервые за долгое время обнажая большинство своих тревог. Лили была другой, и Ремус верил ей и её рассудительности. Парень знал, что девушка ни за что не осудит его даже за те вещи, о которых он, впрочем, всё равно не решился бы ей рассказать даже под Авадой. — Война — это ужасно, — вёл Ремус. — Ты это понимаешь, но я сильно сомневаюсь, что парни осознают, насколько всё серьёзно. Для них это… — Люпин задумался, подбирая верное слово, — игра. Тот же квиддич. Только поле, на котором играют, будет с целую Англию.       — Ты явно недооцениваешь своих друзей, Рем, — почти недовольно прошептала Эванс.       — Я просто знаю их, — упрямо отчеканил юноша, и он был уверен в том, что прав. Юноша был убеждён в том, что кого-кого, но товарищей он знал гораздо лучше Лили. Та всегда была где-то рядом, но Ремус не верил, что Джеймс подпустил бы свою любимую близко ко многим вещам, из которых состояла школьная жизнь мародёров. Ремус хоть сейчас мог назвать десять совсем неслучайных случайностей, о которых Лили никогда бы не узнала. И эта опасная мысль почти согревала его.       — Можно знать человека очень много лет и у него всегда будет пара секретов для тебя, — Ремус задрожал. Лили с первого слова попала прямо в цель, и юноша вдруг ощутил себя очень уязвимым. — Вот сегодня, например, — всё говорила гриффиндорка, видимо даже не подозревая о том, какой эффект произвела её фраза, — я ждала, что Джеймс уже половину Хогварста оповестил о наших с ним отношениях, а тут, — она по-детски всплеснула руками и наклонила голову в бок, — даже один из его самых близких друзей ничего не знает… Хотя, — Лили усмехнулась, — думаю, это всё же не надолго. Но, это не самое важное. Я лишь пытаюсь сказать тебе, что если рядом с тобой ребята только и делают, что веселятся и гоняют балду, это вовсе не значит, что они не могут быть серьёзными. Посмотри хоть на Сириуса… Балбес балбесом, но, сколько ему нужно силы, чтобы просто сносить то, как младший брат увязает во тьме, видеть его каждый день, но не иметь возможности помочь…       «Снейп», — вдруг подумал Ремус, но не решился произнести это имя. Старый, но не такой уж теперь и добрый друг Лили был слишком интимной подробностью, и если бы Эванс хотела, она бы сама о нём заговорила, не проводя параллелей.       — Ты сравниваешь боггарта с чернильницей, Лили, — наконец недовольно произнёс парень, в глубине души понимая, что девушка всё же в чём-то права. Она и сама это знала, поэтому молчала, давая Люпину в полной мере переварить её слова. — Они мне ничего не рассказали, — в конце концов, выдавил из себя гриффиндорец, раскрывая одну из самых волнующих его проблем.       — Но ты ведь догадывался.       — Это мало, что меняет…       — Мы все твои друзья, Ремус, — Лили прижалась к его боку и обняла за плечи рукой. — Думаю, они просто побоялись говорить. К тому же до сегодняшнего дня Джеймс и сам сомневался в своём решении. А сегодня Дамблдор неожиданно вызвал его к себе и попросил поговорить со старшекурсниками. Это сильно его воодушевило. Вот его и развезло… Он, наверное, даже не слишком сильно обременял себя размышлениями, пока собирал эту толпу, а на пороге спальни разгонять всех было уже поздновато. Ты бы видел, как долго он развлекал Полную Даму, чтобы она всех сюда пустила. Я едва не начала ревновать, — рассмеялась Лили, смотря в камин. Пламя искрилось в её глазах, а волосы казались красными в его свете, но этот огонь не мог обжечь, он грел и дарил ощущение уюта, и Ремус долгое время просто наслаждался её теплом.       — А ты не сомневалась? — спросил Ремус.       — Нет, — твёрдо ответила девушка.       — Почему?       — Я грязнокровка, — без тени смущения произнесла Эванс, — но я хочу жить в этом мире свободно и сделать его своим домом. Это заслуживает борьбы и жертв.       — А если ты умрёшь в этой войне? — спросил внезапно даже для самого себя Люпин.       — Все умрут, Рем, — заговорчески прошептала Лили, так словно открывала другу какую-то великую тайну. — Нет ничего плохого в том, чтобы сделать это достойно.       — А если Джеймс умрёт?       — А если солнце завтра не поднимется, Ремус? — спросила Лили и сама тут же ответила на свой вопрос: — Жизнь будет идти своим чередом даже без него.       Они замолчали, и Люпин ощутил, как жуткий холодок, вызванный словами девушки, пробежал у него по спине. Она была готова жертвовать, но ведь Джеймс, Сириус и Питер не были разменной монетой, которую можно было просто проиграть во имя чего-то.       «Во имя общего блага», — вдруг всплыло в голове Люпина. Эти слова он когда-то давным-давно услышал от Дамблдора. Юноша не мог точно вспомнить, в какое время и о чём они говорили, но выражение лица директора в момент, когда он произносил эту по-простому жесткую фразу, навсегда въелось в память. Старый волшебник улыбался тоскливо, но в глазах его не было и толики жалости, лишь холодное принятие. Гриффиндорец не мог представить, что могло произойти столь ужасного с человеком, чтобы он так легко говорил такие страшные вещи, имеющие силу обречь кого-то на смерть. Люпину совсем не хотелось когда-нибудь стать таким же, казалось бы, потерявшим всё в этой жизни, кроме врага и войны. Он обрёл друзей однажды и не мог позволить себе их потерять. Они были его семьёй.       — Я поговорю с Джеймсом, — заговорила вдруг Лили. Она смотрела прямо на Ремуса и в это самое мгновение была такой красивой, что юноша почувствовал себя неловко. Небольшая ладошка, что всё ещё лежала на его лопатках, успокаивая, вдруг начала ощущаться чем-то опасным.       — В этом нет необходимости, — Люпин неуклюже повёл плечами, пытаясь прервать это смущающее прикосновение, но Лили только ближе к нему придвинулась. — Наверное, нам теперь не стоит так обниматься… — неловко предположил Ремус.       — Да, наверное, — задумчиво протянула девушка, но ладони впрочем не убрала. — Думаю, я из-за Джеймса теперь и с мамой обниматься больше не буду. Не дай Мерлин приревнует, — Лили говорила серьёзно, но Люпин видел, как дёргаются уголки её губ. Он тяжело вздохнул и крепко обнял волшебницу в ответ. Так они и сидели довольно долгое время, ловя хитрые взгляды младшекурсниц, отложивших в сторону книгу и теперь искоса за ними наблюдавших. Но это было неважно. Сегодня Лили помогла Ремусу навести порядок в голове. Пусть даже обида сменилась чувством бесконечной вины.

***

      Ремус не сильно удивился если бы сейчас по подбородку Питера потекла слюна — таким невыспавшимся и замученным тот казался. На его щеке всё ещё был отпечаток подушки, а болезненно припухшие глаза, стоило парню лишь задуматься о чём-то, тут же предательски слипались. Вот и сейчас Хвост сидел за столом, подперев подбородок рукой, и боролся со сном, вяло уминая круассан. Впрочем, даже такого потрёпанного жизнью Питера Ремус очень рад был видеть рядом с собой.       Хорошее качество было у Петтигрю — он никогда не лез в ссоры и никогда не держал ни на кого зла, умел не лезть на рожон и вовремя уйти от конфликта. Вот и сегодня он первый подошёл к Ремусу, поздоровался и выразил сожаление по поводу вчерашнего вечера, но, к сожалению, так ничего толкового не смог ему поведать про настрой Джеймса и Сириуса, которые, кстати говоря, до сих пор не явились на завтрак.       Как Люпин знал, они ушли ещё ночью и опять где-то пропадали, и у парня пока не было шанса с ними поговорить. По этой причине парень взволновано косился в сторону дверей, каждый раз, когда те открывались и впускали в Большой зал партию голодных студентов. Сам Люпин голода совершенно не ощущал и думал только о том, как бы всё не испортить. После разговора с Лили он немного успокоился и придумал какой-никакой план действий. Сначала Ремус решил всё же выслушать товарищей, а потом — как карта ляжет. Могло статься так, что с ним вообще не захотят разговаривать.       Питер всё же не выдержал и сдался своей усталости. В какой-то момент он-таки сложил перед собой руки и просто уткнулся в них лицом, прячась от света и шума. Он задремал, и Люпин вдруг подумал, что, возможно, беседу придётся и вовсе отложить. Особенно если Сириус с Джеймсом будут хотя бы на треть такими же замученными, как и Хвост. Подумав об этом, Люпин вновь ощутил, что начинает паниковать. Он вцепился в стакан с тыквенным соком и стал напряженно водить им по столу, неприятно шаркая донышком о дерево.       — Не делай так, — попросил сипло Питер, и Люпин в который раз постарался взять себя в руки.       — Да где же они ходят? — замучено простонал он в следующий миг, оттолкнув ладонью стакан и чуть не разлив всё его содержимое на стол.       — Кстати… Джеймс и Лили… — внезапно сонно буркнул Хвост, не отнимая головы от рук, из-за чего его слова было невероятно трудно разобрать. — Они начали встречаться. Ты в курсе? Джеймс вчера ночью рассказал нам… и половине Хогвартса. Ну, всем тем, кто там был. Бродяга с чего-то распсиховался, но я точно не знаю, что у них там произошло… А потом он вдруг ушёл, стащив мантию. Даже не сразу заметили. Может, Джеймс его ищет?       — А чего искать-то? — удивился Ремус. — Карта нам на что?       — Ну, одно дело — найти его, — хмыкнул Питер, почесав нос. — Совсем другое — притащить. Он же вряд ли добровольно куда-то пойдёт. Обиделся ведь. Чувствительный какой.       Люпин отвлёкся, думая о том, с чего бы Блэку так злиться на эти самые что ни на есть чудесные новости. В конце концов, Джеймс так долго добивался расположения главной красавицы и умницы факультета. Стоило порадоваться за друга, а реакция Сириуса вызывала вопросы и настораживала.       «Может Сириусу была небезразлична Лили?» — подумал Ремус, подавившись воздухом.       Эта мысль застряла в горле комом и до странного сильно взволновала. Совершенно глупые подозрения закрались в голову гриффиндорцу, но, благо, так и не успели в ней до конца осесть — друзья всё же явились на завтрак в сопровождении небезызвестной девушки. Сперва Ремусу показалось, что Лили чуть ли не за уши тащила Джеймса и Сириуса через двери. Такой грозной она выглядела, но затем стало ясно, что это Джеймс сопровождал Лили, а Сириус просто плёлся рядом. Потерянный, забытый, никому ненужный, он выглядел как обычно, и только торчащие во все стороны космы выдавали то, что встал парень минут двадцать назад, если не меньше. Ремус вдруг задался вопросом, где именно провёл ночь друг — ведь в спальню он не возвращался, — но вовремя отогнал от себя эти смущающие мысли. Это было не его дело.       Каждый шаг троицы в их с Питером сторону, отдавался гулким ударом сердца о рёбра. Время словно замедлилось для Ремуса. Он весь сжался и чуть ли не заворожённо смотрел на то, как друзья к ним приближаются. Юноша без конца прокручивал в голове заранее заготовленные фразы, однако позже смог выдавить из себя лишь тихое «привет», в тот же самый миг потонувшее в гаме и лязганье столовых приборов о тарелки. А затем одна единственная секунда разрушила все планы Люпина на серьёзный и тяжёлый разговор.       Если он и ожидал того, что друзья будут смотреть на него, то уже заранее видел в их взгляде укор и презрение, но те, как ни в чём не бывало, упали на скамейки рядом — Люпин оказался зажат между Питером и Сириусом, а Джеймс и Лили сели напротив — и поздоровались с ним, как обычно, весело и дружелюбно. Это поставило Ремуса в тупик, и только поддерживающий взгляд Лили не давал юноше растеряться окончательно. Может, девушка всё же не послушала его и поговорила с друзьями?       Пока Люпин старался найти ответ в лице Лили, Блэк почти разлёгся на скамейке, закинув на неё одну ногу. Он слегка навалился на Ремуса, и парня несколько успокоило это привычное прикосновение друга. Вчера они сидели почти точно так же, а это значило, что ничего между ними не изменилось. Его не ненавидели. И как же это было прекрасно. Люпин с надеждой перевёл взгляд с Лили на Джеймса, но юноша был полностью поглощён спором с Блэком и не замечал ничего вокруг.       — Вот ведь зараза… — удручённо шипел Сириус, смотря в сторону новоиспечённой парочки. — Как ты мог не рассказать мне всё сразу, Джеймс? — обиженно ныл гриффиндорец, пытаясь пригладить свои растрёпанные волосы.       — Мы официально встречаемся чуть больше 48 часов, — оправдывался Сохатый, наливая Лили тыквенный сок из графина. Девушка молчала. Судя по её уставшему лицу она уже давно слушала эти глупые препирательства, но ничего не могла с ними поделать и решила просто подождать пока у Блэка переболит.       — И все эти 48 часов ты лгал мне! — вновь взвыл Сириус, театрально всплеснув руками. — И ладно ты, Джеймс! Вот от тебя, Лили, я такого не ожидал!       — О нет, — тут же сориентировалась Эванс, — даже не пытайся снова втянуть меня в это.       Блэк лишь поджал губы и исподлобья кинул короткий взгляд в сторону Ремуса, которого словно и не было здесь. Люпин сосредоточенно думал о том, как же ему теперь стоило поступить — осуществить свои грандиозные планы или, как и друзья, поддаться такому желанному забвению? Он просто сидел, рассматривал завитушки на макушке мирно посапывающего Питера и всё никак не мог решиться хоть на что-то. Сириус, не почувствовав взаимного внимания, отвернулся.       — Вы оба ужасны, — заключил, наконец, парень и потянулся к графину с какао. Казалось, наступил мир, но уже через минуту стало совершенно ясно, что Сириус просто переводил дух и искал в сладком напитке нужный ему для борьбы кофеин. Питер уже успел проснуться, когда Сириуса вновь понесло.       — Вот ты, — Блэк внезапно обратился к вздрогнувшему от неожиданности Ремусу, — ты что-нибудь знал об этом?       — О чём? — спросил гриффиндорец, решив всё-таки поддержать друзей в их прекрасном забытье. Он ведь всё равно ничего не терял, верно?       — Они, — Сириус обвинительно указал пальцем на Лили и Джеймса, — встречаются! Вот! Как тебе новость, а?       — Ааа, вот ты о чём, — заторможено отозвался Ремус. — Лили вчера мне всё рассказала.       — Вот как… — сипло прошептал Блэк, плотнее прижавшись к Ремусу и хмуро на него смотря. Люпину даже стало неловко под этим пристальным взглядом отдающих чернотой глаз. Они усиленно искали в его лице что-то и, кажется, нашли. Бродяга весь как-то подобрался, насупился и всё же чуть присмирел. — И как тебе эта новость? — Сириус говорил подозрительно тихо, словно пытаясь отгородиться от всех остальных, но это не мешало ему напирать.       — Я рад, — коротко ответил Ремус и искренне улыбнулся Джеймсу и Лили, с облегчением ловя их улыбки в ответ. Дышать, будто стало легче.       — Я рад, — тут же передразнил его Сириус. — И Питер рад. Такие все радостные.       — Сириус, — устало перебил его Джеймс, — клянусь, если в моей жизни произойдёт ещё что-нибудь столь важное, как и это, то ты будешь первым, кому я отправлю сову.       Даже если это и была шутка, Блэк явно принял её за чистую монету. Он задумался, серьёзно взвешивая все за и против, а потом подмигнул Джеймсу и таинственно произнёс:       — Тогда я хочу всех подробностей, дружище. Как, когда, позы и прочее…       — Сириус, я тебя сейчас отшлёпаю… — не выдержала Лили.       — А что? — не унимался Блэк. — Думаешь, я откажусь, Эванс? — он с вызовом посмотрел на девушку и тошнотворно улыбнулся.       — В таком случае советую нагнуться, Блэк, — горячо произнесла гриффиндорка, и вдруг они оба — Сириус и Лили, — словно заранее сговорившись, синхронно встали из-за своих мест. Это явно была игра. Глупое ребячество. Но всем стало ясно, что оно зашло слишком далеко, когда Лили потянулась к тонкому ремешку на своей юбке.       — О Мерлин, — быстрее всех на это отреагировал Ремус, а Джеймс просто поражённо смотрел на то, как его девушка пытается избавить себя от части гардероба. — Прекратите оба, — серьёзно произнёс Люпин и потянул Сириуса за рукав рубашки, потащив того вниз. — Садись, давай, — и Блэк недовольно плюхнулся на своё место. Питер заботливо подвинул к нему тарелку с омлетом. Лили довольно отсалютовала Ремусу стаканом тыквенного сока, видимо, чувствуя, что в этой перепалке победителем вышла именно она.       «И они еще решили воевать…» — обреченно подумал Ремус, принимаясь за еду.       — Ты бы ведь его не сняла, правда? — пришёл в себя Джеймс тем временем.       — Я импровизировала. Я не знаю, — пожала плечами Лили. Она, кажется, хотела сказать ещё что-то, но ее взгляд вдруг быстро метнулся за спину Ремусу. Юноша проследил за ним и лишь мельком увидел в толпе чёрную макушку, быстро скрывшуюся за дверью. После этого Лили больше не улыбалась. Она молча прижалась к плечу Джеймса и начала есть. Тот понимающе на неё посмотрел, но не решился хоть на какой-то комментарий. Люпин почти гордился им.

***

      В следующую субботу Джеймс оставил Блэка на поруки друзей — по правде говоря, он делал это уже целую неделю под одним и тем же предлогом свидания — и ушёл в неизвестном направлении, взволнованный и счастливый. Благо, Сириус уже давно успокоился и только сыпал пошлыми шуточками в спину собирающегося на свидание друга. Когда же Поттер скрылся с горизонта, Бродяга недолго думая решил и сам не сидеть на месте, а пойти и прогуляться. Конечно, для этого ему нужна была компания.       Ремус с сомнением смотрел в окно. Было лишь начало сентября, но от лета уже не осталось и следа. Ветер грозно выл и бился об стекло, грозя размазать всякого любителя свежего воздуха на месте, и для этого несчастному лишь стоило сунуться наружу. Тучи грозно нависали над землёй и где-то вдали уже раздавались гулкие раскаты грома. Деревья тревожно дрожали, хлестая друг друга пожелтевшими ветвями, и лишь только смотря на них можно было услышать, как скрипят могучие стволы под напором разбушевавшейся стихии. Люпин сидел в тёплой спальне и мягкой постели, но отчего-то чувствовал себя так, будто это он находился в самом центре этого стремительно закручивающегося урагана, прямо в хищной и кровожадной воронке, которая лишь чудом пока не смогла зацепить его случайным порывом ветра и унести прочь.       — Мы можем посидеть в гостиной и сыграть в шахматы, — предложил Питер, которому, как и Люпину, не очень уж сильно хотелось покидать уютную спальню и тащиться куда-то на ночь глядя. Первая учебная неделя для Петтигрю прошла весьма трудно, и, будто желая это подтвердить, он плотнее закутался в покрывало и жалобно хлюпнул носом, как бы намекая на то, что он вот-вот заболеет и трогать его не стоит.       — В шахматы мы можем хоть на уроке играть, — взвился Сириус, комкая в руках недописанное эссе по истории магии и закидывая его за кровать. — Пойдёмте, ну… — стоял на своём Блэк, начиная потихоньку одеваться. Он явно был не готов к поражению и тёплый свитер, который он надел как боевой доспех, был тому прямым доказательством.       Ремус мог только поражаться его тупой настырности и бесстрашности. Начиналась самая настоящая гроза, и даже Блэку должно было быть ясно, что делать на улице нечего. Впрочем, в последнее время с Бродягой происходило что-то неладное, и чем больше Люпин наблюдал за ним, тем очевиднее становилось, что стремление Сириуса расстаться с жизнью, играя в салочки с бурей, было лишь частью чего-то более волнующего, чем рядовой суицид. Некстати вспомнились слова Лили о Регулусе…       Пример, приведённый девушкой, до сих пор стоял перед глазами Люпина, постепенно меняя его отношение к Блэку. Ремус словно прозрел и теперь видел в Бродяге гораздо больше, чем прежде. Уже сейчас Сириус казался ему гораздо более взрослым, глубоким и вместе с тем ещё более непонятным, чем неделю или даже год назад.       Ремус любил ребусы и загадки, ему нравились сложные задачи, которые он мог решить, приложив достаточное количество прилежания и упорства, и он с удовольствием открывал для себя новые грани Блэка, незаметно наблюдая за ним в классе или во время полётов на метле. Иногда он ловил ответные взгляды, полные то беспокойного мрака, то лёгкого и привычного веселья. Хотя чем больше он вникал в Сириуса, тем более неправильным словом казалось это треклятое иногда. Блэк смотрел на него слишком часто — и «иногда» никогда бы не вместило в себя столько случайного внимания.       Может, парень злился на Ремуса из-за Ордена, в который Люпин всё ещё не спешил официально вступать, но не мог высказать всего из-за молчаливой лояльности Джеймса и Лили? В этом определённо стоило разобраться. К тому же Люпину так и не удалось узнать, почему друзья не припоминали ему этого, пытаясь его склонить на свою сторону? И была ли тут действительно замешана Лили? Не приняла ли она за него весь град нападок?       Вдруг где-то совсем близко грянул гром, и Питер, вздрогнув, удручённо проговорил:       — Ну, всё. Я точно никуда не пойду. У меня долги с прошлого года. Слизнорт с меня не слезет, — нашёл себе оправдание Хвост, но даже не сделал вида, что собирается взяться за учебники, а проблемы с учёбой — и не только с зельями — у него действительно уже намечались.       — Да больно ты мне нужен. Что мне с тобой делать? Слушать, как ты хлюпаешь носом и ноешь — весьма сомнительное удовольствие, — не растерялся Сириус. Питер обиженно поджал губы, но промолчал. — Я пойду с Ремом. Да, Рем? — и Бродяга посмотрел на товарища. — Так что? — спросил он. — Мы ведь идём, да?       — Если только по Хогвартсу, — сдался в конце концов парень, решив, что это хорошая возможность остаться с Блэком наедине и узнать, что же с ним всё-таки происходит. Ну, или хотя бы понаблюдать за ним, если он не найдёт в себе силы на откровенности.       — На это я и рассчитывал, — шепнул довольно Сириус, расплываясь в улыбке.       Люпин ошибся, решив, что в коридорах школы будет теплее, чем на улице. Причём ошибся фатально. Ему даже пришлось вернуться в спальню и переодеться, чтобы не примёрзнуть случайно к какой-нибудь статуе — парень мог поклясться, что видел на некоторых из них самый настоящий иней, — но ни кофта, ни даже любимая водолазка так и не смогли избавить Ремуса от лёгкой дрожи в конечностях. В конце концов, Люпин наложил на себя согревающие чары, но и это не сильно помогло. И данное медленно подводило Люпина к мысли о том, что может вовсе и не холод заставлял его тело мелко трястись сегодня?       Всё это время Сириус лишь молча наблюдал за его вознёй. Самому Блэку было вполне неплохо в своём сером свитере на голое тело и лёгких брюках. Ремусу оставалось лишь с завистью гадать о том, когда друг успел привыкнуть к сводящему мышцы морозу. А в замке был именно он, самый настоящий колотун. Солнце не грело совершенно. Его вообще не было видно из-за туч, и в коридоры из окон лез только мрак, страшными тенями расползавшийся по полу и чёрными глыбами застывавший в углах. Только факелы и их неровный оранжевый свет не давали Хогвартсу полностью погрязнуть во тьме, в которой уже пребывала вся Англия. Каждый раз, когда Ремус проходил мимо горячего огонька, плечо его опаляло приятным теплом и дальше идти не хотелось, но Блэк всё шёл и шёл вперёд, он вёл его куда-то. Это чувствовалось.       Парень не просто брёл в неизвестность, а смотрел по сторонам, видимо пытаясь сориентироваться на местности и не сбиться с курса. Гриффиндорцы много раз сворачивали куда-то, поднялись на пару этажей выше. И в какой-то момент между ними завязалась лёгкая, непринуждённая беседа. Юноши делились впечатлениями о первых учебных днях и прошедшем лете. Они удивительно легко избегали тему войны и прочих кошмаров, просто наслаждаясь обществом друг друга.       Кажется, из-за того, что Питера и Джеймса не было рядом, Блэк был гораздо более мягким и откровенным. Прежде они очень редко оставались наедине, кто-то всегда был поблизости и мешал. И Ремус не мог не думать о том, как много таких вот приятных бесед они упустили за семь лет учёбы. И почему Люпин подумал о том, что товарищ зол на него и что-то недоговаривает? Ведь всё было просто замечательно.       — Ты себя нормально чувствуешь? — внезапно поинтересовался Блэк, посмотрев на Ремуса из-за плеча.       — Сириус, мы знакомы с тобой столько лет — ты уже должен был привыкнуть к тому, что я всегда себя плохо чувствую, — мрачно пошутил Люпин. Если честно, он не очень любил, когда у него спрашивали про состояние здоровья. Это нервировало и заставляло чувствовать себя каким-то жалким слабаком, который мог в любой момент развалиться. — Неужели сегодня я выгляжу паршивее обычного? — Ремус хотел и дальше отшучиваться, но фраза получилась несколько грубой, даже несмотря на жалкую попытку парня улыбнуться в конце.       — Нет, как всегда, средней паршивости, — Сириус искренне удивился раздражению Люпина и ответил ему почти тем же — парень всегда был скор в чувствах, — только в голосе его была ещё и лёгкая тень обиды. Ремус смутился:       — Прости меня, — прошептал он тут же, боясь, что из-за его несдержанности мирок, сотканный ими из сквозняка и слов, разрушиться. — Я не хотел грубить. Просто все эти расспросы про моё состояние…       — Я просто беспокоюсь, — резко перебил его Блэк. — Ты с самого приезда в Хогвартс выглядишь подавлено, — на ходу разговаривать стало несколько сложновато — Сириус постоянно оборачивался пока говорил, очевидно, ему хотелось видеть лицо Ремуса, — и парень остановился, он ехидно сузил глаза и растянул губы в неубедительном подобии улыбки, видимо боясь показаться слишком серьёзным. — Одни твои посиделки на подоконнике чего стоят. Выглядишь убито, — честно признался Бродяга, хотя он говорил всё это будто с какой-то претензией.       Ремус не знал, что сказать, поэтому лишь растерянно смотрел на Сириуса. Он не хотел говорить про своё состояние. Он вообще-то пришёл сюда, чтобы поговорить о состоянии самого Блэка, и уж точно не был готов сам отвечать на чужие расспросы. Но Сириусу было плевать.       — Ты только не обижайся, — Блэк шумно выдохнул, — но это никак не связано с Лили и Джеймсом?       — Что? — изумился Люпин. — Ты сейчас серьёзно?       — Ходят слухи, что вы с ней обнимались и прочее, — жёстко проговорил Сириус. — Я не злюсь, — но парень злился, — и не собираюсь рассказывать об этом Джеймсу. И да… Лили действительно очень милая, но мне бы хотелось послушать тебя, Рем. У тебя к ней что-то есть?       — Нет! — воскликнул парень. — Ты что?       — Так у тебя с ней ничего никогда не было? А то ты ведь ещё до Джеймса с ней чуть ли не за ручку в библиотеку ходил…       — Что за чушь? Никогда и ничего. Она просто моя подруга.       — Так вы не обнимались с ней?       Ремус задышал чаще, почти физически ощутив, как рушится построенный ими мирок. За последние дни он почти убедил себя в том, что на деле Сириус был гораздо более смышленым, чем пытался казаться на первый взгляд, но теперь всё возвращалось на круги своя, и перед парнем вновь стоял его старый-добрый, несдержанный и вечно готовый к перепалкам Блэк. Люпин абсолютно не понимал, чего тот пытался добиться своими расспросами. Особенно в такой совершенно невыносимой для самого Ремуса манере.       — Так что? — нетерпеливо бросил Блэк, вынуждая Люпина взять себя в руки и, наконец, ответить.       — Мы, правда, обнимались недавно, но как друзья, — выделил Ремус. Хотя юноша понимал, что права сильно возмущаться у него на самом деле не было. В конце концов, его и самого какое-то время назад мучали подобные мысли о Сириусе. — Что в этом такого? — тем не менее, продолжил Люпин. Молчать на такое обвинение тоже было опасно: его могли неправильно понять. — Мы говорили по душам, — оправдывался юноша. — Мне нужно было это. Она меня поддержала. Ведь как ты и сказал выше, я с самого приезда в Хогвартс выгляжу подавлено.       — Из-за того что Джеймс и Лили сошлись? — с какой-то поразительной наивностью вновь заладил Сириус с видом таким, словно он и не услышал чужих оправданий.       — Нет! — воскликнул Ремус. — Не сходи с ума! Я что, по-твоему, похож на ловеласа-соблазнителя?       Сириус окинул друга оценивающим взглядом — кажется, он немного остыл, — заставив Люпина буквально захлебнуться от недовольства — Блэк ещё и думал. Вот поганец.       — Нууу, — протянул задумчиво гриффиндорец, а затем выдал: — в этом приглушённом свете ты почти терпим.       — Вот именно, — потрясённо выдохнул Ремус, вполне довольный выводами товарища.       — И всё-таки тебя что-то беспокоит, — не унимался Бродяга. — Может, есть кто-то кроме Лили?       — Тебя послушать, Блэк, так в мире вообще не существует иных проблем, которые не были бы хоть как-то связаны с межполовыми отношениями.       Сириус поджал губы, нервно топнул ногой, обошёл Ремуса и прижался к стене.       — А ты значит человек совсем другой породы, да? Тебя интересует только чистое и возвышенное? Ха, не смеши меня. Думаешь, я не слышу всяких подозрительных шорохов по ночам?       — Ты иной раз и ночевать-то не приходишь, — осадил его Люпин устало.       Блэк нервно рассмеялся.       — Ждёшь меня по ночам, а? — хмыкнул он, ковыряя ботинком пол.       — Уверен, что и без меня найдутся желающие.       — И очень желающие, между прочим.       — Ты себя так перед девушками лучше расхваливай.       — Они не поведутся на эту слишком прямолинейную пропаганду меня.       — А я, по-твоему, поведусь?       — Ты не выглядишь слишком искушённым, — и Блэк пожал плечами.       Он словно хотел сказать ещё что-то, поэтому всё никак не мог прекратить нести чушь и растягивать этот неловкий, глупый разговор. И Ремус, кажется, тоже чего-то ждал, хоть и не был до конца уверен, хочет ли он услышать от Сириуса ещё что-то — что-то такое же потрясающее, как обвинения в попытке отбить у друга девушку. Эти глупые подозрения отняли у Ремуса действительно много сил. Да и сам Блэк выглядел несколько уставшим. Лицо юноши было опущено вниз и чёрные пряди прятали серые глаза, тени залегли под чёткими изгибами бровей. На губах застыла бессменная улыбка, но чем дольше тянулось молчание, тем больше она становилась похожа на капризную алую линию. Кажется, Блэк кусал нижнюю губу изнутри — челюсть его напряжённо двигалась. Стало ясно: куда бы Сириус не хотел привести сегодня Люпина, желания продолжить путешествие в его лице больше не наблюдалось.       Грянул гром. Сверкнула молния. И тут же по стеклу тяжело забарабанил дождь. Где-то облегчённо вздохнула туча.       — Думаю, нам пора вернуться в гостиную, — предложил Ремус, прерывая поток колкостей.       — Не, — лениво протянул Блэк. — Ты иди, а я тут постою.       Ремус ещё раз посмотрел на Сириуса, ему не хотелось оставлять товарища одного, но и тащить насильно парня смысла не было. Как говорил Питер: на такое был способен лишь один Джеймс… Люпин неуверенно сделал несколько шагов прочь и обернулся:       — Ты-то сам в порядке? — нерешительно спросил он.       — Да-да, — Сириус поднял руку и помахал ему, но этот жест мог восприниматься только как толчок в спину или пинок под зад. Ремусу не оставалось ничего, кроме как уйти. Наверное.

***

      На следующий день парень проснулся очень рано. Утро воскресенья никуда не звало и не торопило, поэтому Люпин долго лежал в постели, наслаждаясь согретыми простынями и удивительно удобной позой, которую он успел принять за ночь. В голове не было абсолютно ни единой мысли. Вокруг было тихо, и только стук капель о стекло и собственное дыхание Люпина нарушали царивший в комнате покой.       Поднявшись, Ремус сразу же поплёлся в ванну. Он залез в душ, повернул кран и тёплая вода безразлично ударила по лопаткам, смывая сон и утреннюю апатию. Мысли становились чётче, больше, глобальней и с каждой новой секундой двигались в голове всё быстрее, и быстрее, вновь смешивая тот самый тяжёлый дурман, мучавший гриффиндорца. И вскоре Ремус вновь хмурился, кусая губы. Что-то было не так.       Вдруг парень вздрогнул всем телом, потупил взгляд на кафельной плитке, словно что-то осознав, резко выпрямился, схватил полотенце и, едва не поскользнувшись, выбежал из ванной, тут же заливая полы и ковёр водой. Никого из друзей в спальне не оказалось. Рано утром. В воскресенье. Потрясающе.       — Проклятье! — выругался Ремус, коря себя за невнимательность. Как он мог не заметить сразу? Как мог не проснуться? Как мог всё проспать? Ведь вчера, когда он только ложился, тут был и Питер, и Джеймс, и лишь Сириус где-то пропадал, но это даже не было большой сенсацией. Они лишь вчера об этом с ним говорили. Наверное, друг как раз примерял чью-то постель. «Или девушку», — мстительно пронеслось в голове Ремуса, впрочем, сейчас было не до этого. Люпин почти не сомневался, что причина отсутствия Блэка на этот раз была вовсе не в его либидо.       Люпин с надеждой подошёл к кровати Питера, завешанной пологом и, немного помедлив, раскрыл его, но в развороченной постели, конечно же, никого не было. Иначе бы Петтигрю уже давно жаловался на Ремуса из-за шума, что он издавал топотом и бранью. Люпин нервно огляделся, раздумывая, что ему делать дальше, и подбежал к сундуку Джеймса.       Из-под коробки с шахматами он достал карту, приложил к ней палочку, шепнул заветные слова и стал искать на ней друзей. Ни одного из них не было на территории Хогвартса. Лили тоже не обнаружилась ни в своей спальне, ни в гостиной, ни где-то ещё. Ремусу стало дурно, конечности налились свинцом и он осел на пол. А в следующее мгновение юноша уже остервенело искал точку, подписанную именем директора, но и того нигде не было. Словно могло быть иначе.       За завтраком Ремус сумел поймать Макгонагалл, но та лишь, серьёзно взглянув на него, сказала не волноваться раньше времени и ждать. Её неоднозначные слова не оставляли сомнений в том, чем сейчас занимались товарищи. На вопрос Ремуса, чего ему ждать, женщина строго поджала тонкие губы. В этом жесте не было тревоги, но и ничего хорошего также не наблюдалось. Кажется, она тоже была недовольна тем фактом, что её студенты пропадали где-то с директором и почти наверняка занимались чем-то не вполне безопасным.       — Это же неправильно, профессор, — взволнованно произнёс Ремус.       — Я ничего не могу сделать с этим, мистер Люпин, — произнесла Минерва, словно признавая поражение.       — Вы же декан нашего факультета, а они — ваши студенты.       — Ваши друзья совершеннолетние и как бы мне не нравилось то, что школьники вынуждены быть втянуты в это, они сами приняли такое решение, и я не могу им это запретить. Также я не могу рассказать вам больше, чем уже сказала, — Минерва положила ладонь на локоть Ремуса и уже менее формально добавила: — Ваши друзья в безопасности, мистер Люпин, — чётко произнесла она, смотря прямо в глаза Ремуса. — Они под личной защитой директора и других членов Ордена Феникса.       Но Ремуса беспокоил именно тот факт, что эта защита вообще была им нужна. Неужели его друзья прямо сейчас где-то сражались с Пожирателями Смерти? Одно это невинное подозрение разверзло пропасть ада перед Люпином, и Минерва заметила всполохи огня преисподней вперемешку с отчаяньем в его глазах.       — Если что-то произойдёт, я обязательно вам сообщу, — сжалилась женщина, — а теперь возвращайтесь в гостиную и постарайтесь хоть немного отдохнуть.       Легко сказать — отдохнуть. На словах Ремус бы и хвосторогу оседлал, и акромантула поцеловал, а на деле его хватило только на то, чтобы дойти до кабинета Дамблдора и пустить корни на ближайшем подоконнике. Карту он из рук с утра не выпускал и прекрасно знал, что обиталище директора сейчас благополучно пустовало, но также Ремус был в курсе и того, что в кабинете профессора был камин, и именно им волшебник пользовался для своих путешествий. Поэтому, здраво рассудив, Люпин решил ждать новостей именно здесь.       Ремус просидел в безвестности чуть больше часа и лишь потом увидел столпотворение в кабинете. Там был сам Дамблдор, Фабиан и Гидеон Пруэтты, чьи имена совершенно ничего не говорили Ремусу. И к облегчению парня там были его друзья, а также — гриффиндорец не мог поверить собственным глазам — Аластор Грюм, собственный персоной. К радости гриффиндорца он не на долго задержался в Хогвартсе и уже через несколько минут точка, подписанная его именем, благополучно с карты исчезла.       Ремус подошёл к горгульям чуть ближе. Он расхаживал из стороны в сторону и не знал чего ожидать, но вместе с тем ожидал сразу всего: и радостных вестей, и смертельных ран.       Внезапно статуи отпрыгнули в стороны. Из-за их спин, наконец, показались те, кого он так долго ждал. Все были живы, здоровы, но Ремусу всё равно очень хотелось схватиться за сердце. За друзьями шли двое молодых мужчин. Один был высокий, с густой рыжей бородой, а второй — низкий, круглолицый и с добрыми карими глазами под густыми светлыми бровями. Это были братья Пруэтты. Из слов Джеймса, совершенно не удивлённого встречей с Ремусом, стало ясно, что они будут следить за безопасностью и порядком, а также проводить дополнительные занятия с теми, кто решил вступить в Орден. А таких, как выяснилось было предостаточно. Но Ремус всё ещё не был в их числе. И так вышло, что теперь почти каждый вечер Люпин оставался один, но самое ужасное — у него было всё меньше общих тем для разговоров с друзьями, так как все их мысли занимало лишь одно: подготовка к будущим битвам, обсуждение новых преподавателей и общего положения в стране. Но Ремус упорствовал и всё ещё не стремился бросаться на баррикады, что также не играло в его пользу. Друзья же, как и обещали, не пытались на него давить. Они вообще лишний раз не говорили при нём об Ордене и сами того не подозревая отдалялись от Люпина — или это он от них, — а полнолуние напротив — приближалось.       Сириус и вовсе, кажется, избегал его. Больше не было ни поддерживающих прикосновений, к которым Люпин так привык за все эти годы, ни разговоров по душам, на которые гриффиндорец в тайне надеялся, ни даже тех пугающих взглядов, от которых Ремусу становилось одинаково неловко и, как теперь было очевидно, по-странному хорошо. Люпин лишь до поступления в Хогвартс, чувствовал себя также одиноко, как и сейчас.       И да – это было глупо отрицать, - пожалуй, именно поведение Сириуса расстраивало Ремуса больше всего, но они не ссорились, и Люпин не представлял за что он мог попросить прощение, способное вернуть ему друга. Да, их последний разговор совершенно точно кончился не самым лучшим образом, но его доподлинно нельзя было назвать ссорой. Однако вот уже целую неделю Блэк старался не оставаться с ним наедине. Всё их общение свелось к варке зелий на уроках Слизнорта и то только потому, что Джеймс и Лили в это время помогали Питеру дожить до ЖАБА. Поэтому, когда декан объявила о походе в Хогсмид, Ремус превозмогая апатию и влияние растущей луны, ухватился за эту возможность как за спасительную соломинку, надеясь провести время с товарищами. Как в старые-добрые времена.       Братья Пруэтт сопровождали их в деревню. Лили шла впереди группы с Марлин Маккиннон, которая всё норовила приблизиться к одному из рыжей парочки — Гидеону, грозно возвышающемуся над толпой студентов. Было совершенно очевидно, что мужчина очень ей понравился. Маг до последнего старался выглядеть суровым и сосредоточенным на выполнении своего долга, но вскоре он уже мило беседовал с молодой волшебницей, заставляя ту краснеть и заливаться смехом. Фабиан шёл где-то сзади с третьекурсниками, замыкая толпу. Там же шли мародёры. Они никуда не спешили и просто наслаждались прогулкой.       Сегодня впервые за долгое время выглянуло солнце, и пусть оно давно не было по-летнему тёплым, это совсем не мешало ему быть приветливым и дружелюбным — таким, каким оно и должно было быть в этот чудесный день.       — В общем, всё как нам и говорили на курсах, — Джеймс вслух размышлял о трансгрессии, — правило «Трёх Н» и прочее. Ничего сложного в этом нет. Главное — не оставить частичку себя на старте, а остальное не так уж и важно.       — Я не ты, Джеймс, — тянул Питер. — И потеря ноги или руки скорее пугает меня, нежели настраивает на конечный результат.       — Это полезный навык, — стоял на своём Поттер, — он может спасти тебе жизнь, если ничего другого кроме как побег тебя от смерти уже не спасёт.       — В чём лично я не сомневаюсь, — прыснул Сириус.       — Я обращусь, — после недолгих размышлений заключил Петтигрю. — Никто даже внимания на меня не обратит.       — Это ведь не дело трёх секунд, — оборвал его Блэк, нервно поправляя воротник пальто. — Тебя успеют шесть раз убить, пока ты будешь этим заниматься. Да и что потом? Пожиратели далеко не слабоумные, как бы мне не хотелось в этом признаваться. Они сложат два и два, есть враг, нет врага, появилась крыса — и тебя растопчут. Глупая смерть. Ты должен научиться трансгрессировать.       Питер замолчал, думая о чём-то своём, а затем полными надежды глазами взглянул на Ремуса.       — У тебя ведь было отлично по трансгрессии в прошлом году, да? — начал издалека Петтигрю.       — Я с удовольствием помогу тебе с этим, Питер… — Ремус сразу всё понял и произнёс это так бодро, как только мог в своём нынешнем состоянии.       Люпин явно переоценил сегодня свои силы. Идти ему было трудно, голова кружилась, а под липкой от пота кожей текла, казалось, не кровь, а расплавленное железо. Но отступать было поздно. Они прошли уже больше половины пути, и Ремус не намерен был тащиться обратно в Хогвартс.       Юноша выпил обезболивающее час назад, но оно едва ли могло помочь от ликантропии. До полнолуния было ещё целых четыре дня, и парень представить себе не мог, что его ждало впереди, если уже сейчас он чувствовал себя так паршиво. Хотя почему не мог? Мог, просто боялся, предпочитая лишний раз не думать о болезненном превращении — не тогда, когда он, наконец, ощущал себя хоть немного нужным. Не сейчас, когда всё было почти так, как прежде.       Ремус собирался выжать из этого дня максимум приятных впечатлений.       Студенты дошли до Хогсмида и тут же разбрелись, кто куда. Стало понятно, что двоих Пруэттов явно не хватало на такую шумную ораву. К тому же один из них и сам был не прочь погонять балду.       Гидеон обнаружился с Марлин в «Трёх мётлах» на несколько столиков правее от того места, где обосновались Мародёры. Фабиан тем временем старался хоть как-то организовать младшие курсы, и вскоре те уже вновь ходили группой и уныло косились в сторону старшекурсников, вольных в своих передвижениях. Но делать было нечего — мужчина, несмотря на свои добрые, немного лукавые глаза, оказался тем ещё «занудой», как его уже называли за спиной.       Ремусу хотелось вернуться на свежий воздух. Его опасно подташнивало от одного запаха, который стоял в таверне, и количества людей, снующих вокруг. А когда им принесли сливочное пиво, и Люпин рискнул сделать один небольшой глоток, его и вовсе развезло. Только чудо и отказ от завтрака спасли гриффиндорца от оглушительного поражения в битве со своим желудком, но в целом время они проводили довольно неплохо до тех самых пор, пока Джеймс, не сводящий взгляда с дверей, вдруг не выразил желание пойти и поискать запропастившуюся куда-то Лили. «Он боится, что она может пойти к Снейпу», - понял Ремус, а затем испытал огромное облегчение, когда друг отказался от помощи Питера в этом нелёгком деле, тем самым не оставив его наедине с Сириусом.       Впрочем, как только Поттер ушёл, на свет всё же появилась некоторая доля неловкости, которую оба парня пытались задавить общением с Питером. Или скорее через Питера. В какой-то момент от лица Блэка даже прозвучали фразы по типу: «Передай господину Лунатику, что ему стоило сидеть в Хогвартсе», «Скажи ему, чтобы не пугал селян своей хмурой миной, иначе нас вынесут отсюда на вилах» или банальное «Попроси Ремуса, чтобы он перестал так на меня смотреть».       Они сидели друг напротив друга, и подобная форма общения выглядела, по меньшей мере, глупо. В этот момент неясные разногласия между гриффиндорцами стали настолько очевидны, что даже до Питера, наконец, всё дошло.       — Что происходит, Сириус? — не сдержался Ремус. — Я тебя чем-то обидел? — прямо спросил он, не в силах больше подавлять себя. И в этот момент где-то снаружи раздался взрыв такой силы, что в «Трёх мётлах» выбило несколько окон. Посетители вскрикнули, но ни одна душа не рискнула выйти на улицу или просто выглянуть наружу.       Наступила тишина, давящая и страшная, а затем вновь что-то грянуло, и уже на улице кто-то истошно орал. И этот крик — невозможно было определить женский или мужской он был, — всё изменил. Он был подтверждением того, что совсем близко происходило нечто страшное. Посетители паба засуетились и побежали к выходу, и в прорехе между косяком и распахнувшейся дверью Ремус увидел людей в серебряных масках. Они были достаточно далеко, стояли в разбегающейся от них толпе, но определённо привлекали внимание. Их чёрные мантии, их угрожающе поднятые палочки — всё, из чего они состояли, было тут чужим.       — Пожиратели… — услышал Ремус чей-то обречённый стон, а солнце всё ещё приветливо светило с пронзительно голубого неба, на котором не было ни одного облачка. И было так странно видеть этих людей столь близко. Они словно были ненастоящими, но вот один из них поднял руку вверх и запустил в небо сгусток магии, похожий на клубок грязи. Этот тёмный от переполнявшей его злобы ком врезался в чистое небо, растекся по нему и превратился в Чёрную метку, заслонив солнечный свет. Мрачная тень упала на землю, возвращая сумрак прошлых дней.       Ужас. Вот, что ощутил Ремус в это мгновение. Он встал и попятился подальше от двери, будто боясь, что Пожиратели увидят его так же легко, как он увидел их. Но им было без разницы, кого убивать. Если бы они и явились сюда, то явно не только по душу Ремуса.       — Никому не выходить! — громко воскликнул Гидеон, но единственные, кто его послушался были студенты. И то, кажется, лишь потому, что они были глубоко поражены происходящим и сражённые страхом не могли даже впасть в панику. Оцепенение поразило их.       Ремус моргнул, и этой короткой секунды Пожирателям хватило, чтобы поджечь ратушу, а вместе с ней и всех её работников.       Откуда? Откуда они только взялись?       Гидеон понял, что жители Хогсмида не будут его слушать, и он больше не тратил на них время — его главной задачей были студенты. Мужчина быстро собрал вокруг себя учеников, и те были рады ему подчиниться в надежде, что их защитят. Приказав им всем вооружиться палочками и вести себя тихо, Гидеон встал возле косяка двери, но не спешил атаковать, не желая выдавать себя. Вместо этого он призвал Патронус — это был здоровый лохматый книзл.       — Скажи Дамблдору, что на нас напали. Мы с большой группой детей застряли в «Трёх мётлах», — сухо бросил мужчина, даже не взглянув в сторону ускользнувшей сияющей сущности. Ремус смотрел на мага и ему, казалось, словно тот уже был одной ногой в битве, а рыжая борода волшебника внезапно стала казаться багровой, будто до последнего волоска она пропиталась кровью.       Кровь.       Это слово вспыхнуло в голове Ремуса и возбудило что-то в нём. Рот наполнился слюной и парень задышал чаще, резче, жарче, ноги его подкосились, и он тихонько застонал. Хотя на самом деле звуки, что он издавал были больше похожи на скуление.       — Мерлин, Ремус, не сейчас, — забеспокоился рядом Питер. Петтигрю всего трясло от страха, а его пищание стало невероятно раздражать сгорбившегося на полу Люпина. — Сириус, что с ним… Он ведь не…       — Замолчи, — тут же бросил Блэк, присаживаясь на корточки, пытаясь успокоить Ремуса и одновременно с этим отгородить его от чужих взглядов.       — Но он…       — Заткнись, Хвост, — не сдержался Сириус. Он крепко ухватил Ремуса за плечи и постарался поднять того на ноги, но тот лишь повис на его руках.       Люпин чувствовал, как постепенно теряет связь с реальностью. Даже самые незначительные звуки рвали барабанные перепонки, свет свечей и масляных ламп резал глаза. Все чувства юноши обострились на миг, и он явственно почуял запах растерзанной плоти где-то совсем недалеко. Ах, если бы у него только были силы выйти отсюда, пройти немного вправо, прямо до «Кабаньей головы» и… Да. Да. Да! Там! Именно там… ещё живое и тёплое.       Где-то опять что-то взорвалось. Звук был словно от бомбарды. Гриффиндорец вскрикнул и тут же ощутил на своих губах горячую ладонь Сириуса. Хотелось вцепиться в неё зубами, и Ремус с трудом сдерживал этот животный порыв.       — Пуфсти меня. Пуфс… Сириус… — обеспокоенно забормотал юноша в ладонь друга.       Лицо Блэка было в нескольких сантиметрах от его лица, и Ремус ощущал учащённое дыхание товарища кожей, но перед глазами всё расплывалось из-за виноватых слёз, и разглядеть Бродягу было совершенно невозможно. Ремус обхватил руку Сириуса своими ладонями и потянул её вниз, стараясь не поцарапать того ногтями — один порез мог стать фатальным даже сейчас. И Люпин не поцарапал, однако едва не сломал другу пальцы.       — О Мерлин, прости меня… прости… — не своим голосом зашептал Ремус, освободившись и тут же отползая к стене, беспрестанно натыкаясь на ноги студентов. Те, наконец, заметили юношу и стали сами расступаться перед ним, освобождая путь, видимо, приняв приступ Люпина за банальную панику и не желая в неё вмешиваться.       — Успокой его, — зашептал кто-то Блэку.       — Сама успокойся, Джонс, — грубо огрызнулся тот, прижимая болящую ладонь к груди и вновь приблизившись к Ремусу. Парень уже упёрся спиной в стену, но всё равно не оставлял попыток отдалиться от надвигающегося на него Бродяги, даже не замечая того, что старания себя совершенно не оправдывали и препятствие на его пути не исчезало.       Сириус снова оказался рядом, снова присел на пол, но не спешил вновь что-то предпринимать. Он лишь внимательно смотрел на Ремуса, а потом нерешительно положил руку на его плечо, поддерживающе его сжав. Люпин вздрогнул от этого почти забытого прикосновения и застыл в растерянности, а затем весь прильнул к едва не сломанным им только что пальцам, устало поскуливая и дрожа всем телом.       Сириус растерялся кажется, но через мгновенье его вторая ладонь уже сжималась на другом плече Люпина… Затем его руки постепенно сомкнулись на лопатках, и Блэк плотнее притянул разом обмякшего в его объятьях Ремуса. Он крепко прижимал того к себе так, что парень почти задыхался. Но эта удушливая нежность выжимала из него последние силы, не давая и шанса приступу вновь возобновиться.       Воротник пальто Блэка оказался до ужаса колючим, и Ремус понял, почему тот весь день его поправлял — шерсть раздражала кожу, кажется, почти царапая её. Подбородком Люпин отвёл ворот в сторону и прижался к голой шее Сириуса, судорожно выдыхая, и Блэк почти также тяжело задышал ему в макушку. Он отстранился на миг, наклонил голову и поцеловал Ремуса в губы. Его собственные были жёсткими и требовательными, горячими, и они почти сразу отстранились, оставив после себя лишь саднящий зуд.       Ремус поражённо уставился на Сириуса, а тот смотрел на него всё тем же знакомым изучающим взглядом.       — Это очень нехорошо, — изумлённо прошептал Люпин.       — Это ты мне говоришь, — невесело ухмыльнулся Сириус и отвернулся.       — Блэк… — позвал его Ремус, но парень его проигнорировал. Даже не оглянулся, хотя всё так же крепко обнимал, прогоняя боль, слабость и страх.       Со временем Ремусу стало лучше. Не идеально, но и сожрать ему больше никого не хотелось. Смущение и вина, нежелание показаться слабаком и неловкость — всё это быстро подняло Люпина на ноги. Ничего не говоря, Блэк помог ему встать и остался рядом, крепко удерживая за локоть.       — Где Питер? — это было первое, что Ремус спросил, изгнав остатки мелкой дрожи из тела.       — Улизнул, — бросил парень безразлично, а затем оглядел присутствующих, взглядом находя Марлин Маккинон. Девушка негласно была избрана лидером перепуганной толпы студентов и неплохо справлялась со свалившимися на неё обязанностями, на корню пресекая панику и попытки выбраться из таверны, но руки её дрожали, и она всё чаще смотрела в сторону Гидеона и, кажется, лишь его присутствие не давало Марлин полностью расклеиться.       Мадам Розмерта, решившая идти на дно вместе со своим судном, стояла в группе затесавшихся в таверне младшекурсников. Те жались к ней, словно к матери, а она гладила их по головам и без конца что-то говорила. Её голос, непривычно тихий и умиротворяющий, растекался по пабу горькой карамелью. Она рассказывала какую-то очень интересную историю, но интересную ровно на столько, насколько того требовала ситуация, потому что когда Гидеон внезапно оказался рядом всё внимание тут же вернулось к нему. Его место живого щита заняли трое волшебников. Орден Феникса, наконец, прибыл.       — Мадам, — обратился Гидеон к хозяйке паба, — тут ведь есть другой выход, верно?       — Да, конечно, идёмте за мной, — женщина развернулась на каблуках и поспешила за барную стойку, она прошла через маленькую незаметную дверь на кухню, а за ней быстро-быстро семенили студенты.       — Умница, — услышал Ремус краем уха. Это Гидеон обращался к бледной, как скатерть Марлин, похвалой придавая так нужные ей сейчас силу и уверенность. — А ты, Блэк, — обратился мужчина уже к Сириусу, серьёзно и без всякой нежности, — палочка наготове. Считайте, что сегодня ваше боевое крещение, молодой человек, — юноша кивнул. Эта фраза звучала, как разрешение убивать.       «А мне, — подумал Люпин, — можно будет сегодня кого-нибудь убить?» — и юноша вновь тяжело задышал, испугавшись этой опасной мысли. Нет, он всё ещё был не в порядке, потому что едва не добавил в конце: — «Ну, пожалуйста».       — Не отставай, — вывел его из ступора Блэк, парень крепко держал его за руку, следуя за Мадам Розмертой по узким проходам кухни и склада.       — Всё, чему я учил вас летом, молодой человек, — выпуская их из паба, произнёс рыжий волшебник. «Летом?» — уцепился Ремус, а затем дверь перед ним раскрылась и, осенняя стужа дыхнула в лицо.       — Нам нужно в Сладкое королевство, — процедил Сириус.       — Туда-то мы вас и надеемся привести, - ответил ему Гидеон.       Воспоминания о том, как они всего час назад шли в Хогсмид вдруг показались какими-то нереальными и невозможно далёкими. Сейчас всё было совсем иначе. В морозном воздухе больше не ощущалось лёгкости, не было слышно детского смеха и разговоров лавочников, спорящих о всяких житейских пустяках и о том, у кого цены были ниже и выгоднее. Всё исчезло. Всё пропало. Сгинуло.       Сама сущность этой пропитанной волшебством деревни оказалась задавлена Чёрной меткой, съедавшей всю радость и весь блеск солнца. Было темно, и мрак был не чёрного, а кого-то грязного зеленого цвета.       Они бежали вслед за группой орденовцев. Ветки и сухие листья хрустели под ногами, выдавая и предавая, но до поры никто не обращал внимания на их слишком организованную толпу. Вокруг летали проклятья, но те, что по случайности неслись в сторону студентов, успешно отбивались. И Ремусом в том числе. Но, конечно, всё это была лишь случайная удача, вызванная переполохом в рядах самих Пожирателей Смерти, не ожидавших столь быстрого и отчаянного ответа светлой стороны. Но чем дольше шёл бой, тем серьёзнее становилась угроза и тем более нереальным казалось спасение.       Они не шли прямиком к цели, а плутали вокруг, боясь случайно раскрыть расположение тайного прохода недругу. Пришлось разделиться, чтобы хоть как-то запутать врага. Сириус и Люпин пошли направо, а Марлин и Гидеон скрылись у почты и стали ждать, пока первая группа обогнёт «Зонко» и сможет пробраться к «Сладкому королевству».       Маленькая ватага пошла быстрее, и в ней Ремус всё больше ощущал себя в роли балласта. Он шёл всё медленнее, чаще спотыкался и становился всё менее полезным. Усталость возвращалась. И в какой-то момент они с Сириусом просто отстали, а затем и вовсе заблудились в трёх соснах — в месте, которое они, казалось бы, так хорошо изучили за семь лет учёбы, но сегодня просто не узнавали.       Блэк был растерян и тоже устал, но он из последних сил тянул за собой Люпина, который был уже на грани того, чтобы пафосно воскликнуть: «Брось меня». Но Ремус знал, что это лишь подействовало бы Сириусу на нервы и всё равно не привело совершенно ни к какому эффекту. Потому гриффиндорец молчал, позволяя горячей руке тащить его вперёд. Он лишь надеялся на то, что его сегодняшняя слабость не обернётся для кого-то из них скоропостижной гибелью.       Внезапно вокруг сомкнулись тяжёлые сухие ветви деревьев. На них не было листвы, но их было так много, что они с лёгкость заслоняли свет Чёрной метки. Ремус сделал над собой усилие и понял: они были в давно погибшем саду вокруг Визжащей хижины.       — Зачем мы сюда пришли? — спросил юноша.       — Дамблдор говорил вроде, что здесь мощные чары… Может, нас тут не найдут. Мы переждём, а потом через проход…       — Нам надо в Хогвартс прямо сейчас.       — Ремус, — Сириус выпустил руку Люпина, поднял камень с земли и разбил им окно, — я устал, — проговорил он недовольно, отковыривая остатки стекла от рамы, но Люпин решил, что произнося «я устал», Блэк имел скорее: — «Ты устал, а я просто заколебался тащить тебя на своём горбу, поэтому, пожалуйста, не возникай и не беси меня». И Ремус решил не возникать.       — Мерлин, ну что ты опять там себе напридумывал? — спросил Блэк, заглядывая в лицо другу, но в этот момент что-то вновь затрещало и загремело, и парни торопливо полезли в разбитое окно.       Ремус ненавидел это место. Он старался и вовсе не оглядываться по сторонам, боясь случайно увидеть истерзанную им некогда мебель или глубокие борозды на полу и стенах. Сириус оттопнул в сторону ковёр и открыл люк, ведущий в тайный проход. Видимо, ему и самому было неприятно быть тут.       — Посидим там, — предложил Блэк, — переведём дух и пойдём в Хогвартс, — он пропустил Ремуса вперёд, а затем сам спустился в лаз и закрыл крышку.       Ни звука не проникало под толщу земли, ни единого лучика света. Сириус призвал Люмос, но почти сразу его потушил. Ремус был ему благодарен. Глаза всё ещё раздражал яркий свет. Да и не хотелось парню, чтобы друг его сейчас видел.       — Прости меня, — прошептал Ремус.       — Ты ни в чём не виноват, — тут же ответил ему Сириус. И судя по голосу, он был гораздо ближе, чем Люпин на то рассчитывал.       — Мы могли погибнуть из-за меня, — выдавил гриффиндорец, всё более срывающимся голосом.       — Но всё хорошо и мы оба живы, — просто заключил Бродяга, а потом вдруг дёрнулся и ругнулся: — Твою же мать… Ты что — решил пореветь там?       Люпин замолчал, с каждой секундой чувствуя себя всё более жалким. Он действительно давал слабину.       — Нет, — тем не менее, соврал юноша. — Я не реву.       — Ты весь сентябрь ревёшь, — прошептал Сириус недовольно.       — Прости меня, — снова извинился Ремус, честно не зная, что он мог ещё сказать. Он чувствовал раздражение товарища, и его самого начинала нервировать собственная слабость. Парень честно старался взять себя в руки, но не мог, медленно, но верно в себе разочаровываясь. — Я должен был остаться в Хогвартсе, как ты и говорил, — произнес он, наконец, стирая упрямые слёзы с холодного лица.       Блэк промолчал. А Ремус сквозь собственные тихие всхлипывания прислушивался к его ровному дыханию. Юноша устало закрыл глаза. Сквозь холодные сантиметры он ощущал тепло чужого тела, разгорячённого бегом. Эта гиперчувствительность всё никак не могла его оставить и ему оставалось лишь смириться с ней и, может быть, начинать постепенно радоваться тому, что он всё ещё был жив.       — Спасибо, — зашептал Ремус.       — Спасибо в карман не положишь, — ответили ему тут же.       — И что мне сделать?       — Может, расскажешь, наконец, чего ты такой грустный? — спросил Блэк, даже не раздумывая, и Ремус сначала лишь отрицательно мотнул головой на эту странную просьбу, а затем вспомнил, что Сириус не видит его и внезапно сам для себя решил, что, возможно, лучшего места для откровений он в жизни не найдет.       Проблема была лишь в том, что он и сам до сих пор не понимал до конца причину своей печали. Она мучала его ещё в конце августа и усилилась в Хогвартсе, а потом этот чёртов Орден и дышащая в спину война… Весь этот исключительно безрадостный прогресс создавал впечатление того, что дальше будет только хуже. И вот он уже едва живой сидел под Визжащей хижиной и не мог ответить на довольно простой в своей сущности вопрос — из-за чего же он грустит? Действительно, из-за чего? Ведь не одной достойной причины у него на это не было. Ха.       — Ну, так что посвятишь меня наконец? — вновь полюбопытствовал Сириус. — Что с тобой?       — Я и сам толком не знаю, — честно признался Ремус. — Я стоял на перроне в прошлом году и ещё в то время, дождаться не мог того момента, когда вновь вернусь в Хогвартс. Но вот я здесь и вы все рядом со мной, однако с каждым днём мне лишь хуже. Я чувствую себя чужим, — произнёс Люпин, всё ещё раздумывая, стоит ли ему продолжать. — Я чувствую, что отдаляюсь от вас. И меня так бесит, что вы вступили в этот чёртов Орден Феникса! — внезапно взорвался парень и с досадой поджал губы. — Словно у вас других путей, кроме как пойти на убой, не было. Я уже почти ненавижу директора за то, что он втянул вас во всё это. Я беспокоюсь, боюсь и ничего не могу с этим сделать! — Ремус перевёл дыхание, одновременно прислушиваясь к чужому. — Я знаю, что идёт война, — чуть тише добавил он, — и, наверное, нехорошо вот так просто, как это делаю я, закрывать глаза и игнорировать все эти ужасы, но… но это наш последний год… — выдавил из себя Ремус, задыхаясь. — Ну, зачем вы полезли во всё это?       — Наш последний год, говоришь? — жарко зашептал рядом Блэк. — Я не пойму, ты думаешь, что после Хогвартса мы тебя бросим что ли?       — А как же иначе, — Люпин зарылся пальцами в собственные волосы и зарыдал. — Не будет больше контрольных и зачётов, зачем вам будет нужен такой я?       — Такой как ты?       — Оборотень, — с ненавистью выплюнул Ремус. — Я чуть не сожрал тебя сегодня, чуть не сломал тебе пальцы! А до полнолуния ещё целых четыре дня! — воскликнул он. — И я не умею ничего, кроме как зубрить и давать вам списывать на контрольных…       — Ты серьёзно думаешь, что мы бы стали дружить с тобой только поэтому? — Сириус возмущался. И, видит Мерлин, у него было на это право. — Все эти годы! — не сдержался парень. — Ты так плохо о нас думаешь? Чёрт, если это ты сейчас серьёзно, то это мы были невероятно паршивыми друзьями!       — Я думаю, что вы замечательные! Джеймс, Лили, Питер, ты — вы все! — осипши, вскрикнул Ремус. — Это я никчёмный, трусливый, эгоистичный, — зло перечислял Ремус, — и я не вижу причин, которые могли бы удержать вас рядом со мной после школы! Поэтому этот год… Проклятье! Я так не хочу, чтобы он заканчивался! А вы решили повоевать! Ну зачем? Давайте просто ходить на уроки и делать вид, что за стенами замка всё прекрасно! Играйте в квиддич и ломайте ноги и руки там, а не в схватках с Пожирателями Смерти! Мерлин, это так ужасно звучит! Но я… — Ремус втянул носом воздух и расстроено забормотал: — я… я не знаю, что ещё предложить, чтобы всё было как прежде.       — Лунатик… — подал голос Сириус.       — Не люблю, когда вы меня так называете, — Люпин истерично дрожал. — Одно слово, а в нём главная причина того, почему вы меня ещё не кинули.       — Да что за чушь ты несёшь! Ни у кого и в мыслях не было тебя кидать! — вышел из себя Сириус.       — Ты не можешь говорить за Джеймса. Или за Питера. Или за Лили. Ни за кого!       — Я говорю за себя, чёрт тебя раздери, что не оставлю тебя, мать твою, — но Ремус уже не слушал, он сел на пол и прижал колени ко лбу. Кричать и бросаться обвинениями больше не хотелось, и Ремус просто плакал. — Я тебя поцеловал сегодня, — произнёс Блэк, надеясь хоть на какую-то реакцию, он громко и грязно ругнулся, зашевелился, и Ремус ощутил, как его вновь щупают, хватают, трогают. Руки Бродяги сначала вновь легли ему на плечи, а затем поползли вниз, в прорехи между пуговицами в куртке и прямо к его животу.       — Какого чёрта ты делаешь? — возмутился Ремус, но больше эмоций, чем он уже выдал ранее, у парня вложить в слова не вышло. Потому все его протесты вышли и вялыми, и не внушающими, и какими-то даже не слишком недовольными. Просто замученными. Ремус осторожно — припоминая прошлый опыт — обхватил кисти Сириуса и остановил их.       — У меня руки мёрзнут, — мстительно зашептал Блэк.       — Ну, что за чушь ты несёшь, — ответил ему Ремус. — Ты горячий, как печка.       — Погрей меня, ну, — упрямился парень. — Чего тебе стоит?       — Блэк, — серьёзно произнёс Ремус, всё ещё крепко его удерживая, — тебе… разве тебе не нравились девушки? — этот вопрос повис в воздухе дамокловым мечом, поставив точку в недосказанности между ними, но Бродяга не спешил ответить, и Люпин уже через пару секунд стал жалеть о том, что он вообще решился об этом спросить. Сириус уткнулся лбом ему в плечо и прошептал:       — Девушки. Они и сейчас весьма неплохи. А что? — голос Блэка дрогнул. — Наконец, решил рассказать мне о своих тайных страстях, Лунатик? — он пытался шутить и выглядеть веселым, но выходило откровенно плохо и жалко, и Ремусу было так неприятно быть свидетелем — и причиной — того, как Сириус мучается. — Это совсем нехорошо, — выдавил парень, напоминая Люпину о том, что он сказал ранее в пабе.       — Нас могли увидеть, — взволнованно прошептал Ремус. Он всё ещё ощущал слёзы на своём лице, они почти высохли и теперь неприятно стягивали кожу. — Я это имел в виду.       — Ну, конечно, — обречённо проговорил Блэк. — Я так всё и понял. Эта фраза была такой однозначной. Так ты дашь мне погреть руки?       Люпин всё же позволил Сириусу расстегнуть свою куртку. Блэк разместился между его ног и замер на мгновенье, а потом положил мелко подрагивающие ладони Ремусу на живот. Мгновенно стало жарко. Блэк обнимал его, кажется, ещё крепче, чем в прошлый раз, но это длилось лишь мгновенье, а затем руки Сириуса уже привычно поползли по его телу. Они поднялись сначала до самой груди, потом потянулись к лопаткам, задевая шею и заставив Люпина зажмуриться, а затем опустились к пояснице и чуть ниже – к ремню, предусмотрительно там остановились и вернулись на живот.       Люпину было приятно. Он наслаждался происходящим и, тем не менее, никак не мог полностью успокоиться. Не то чтобы он не предвидел такого поворота событий — если быть предельно откровенным, юноша всё понял ещё тогда, в коридоре (а может даже раньше), но не допускал и мысли, что это может превратиться во что-то подобное. Непонимание между ним и Сириусом слишком резко и категорично крутанулось и обратилось напряжением, которое заставляло Блэка тяжело дышать ему в ключицы, а самого Ремуса жмуриться от ласк.       — Я… — тихо зашептал Сириус, замолчал внезапно, словно подбирая нужные слова, а потом всё же произнёс: — не оставлю тебя. И, пожалуйста, не спрашивай почему.       — Почему? — тем не менее, тут же поинтересовался Люпин.       — Потому что… это совсем нехорошо, — парировал Сириус. — Давай лучше поговорим о чём-нибудь другом, — предложил юноша, скромно поглаживая живот Ремуса через кофту. — Например, о твоей невероятно низкой самооценке, мистер староста Гриффиндора. Или о твоей мешающей жить тебе полноценной жизнью ликантропии, один из лучших учеников факультета. Или о том…       Ремус слушал, как его нагло нахваливают, и от каждого нового титула становилось всё более неловко. Где-то после «короля выглаженного белья и сложенных носков» всё стало совсем плохо, и Люпин — впрочем, заметно ободрённый, — вяло перебил Сириуса:       — Можешь не продолжать… Я понял, к чему ты клонишь. Спасибо…       — Можно я тебя ещё раз поцелую? — внезапно спросил Сириус.       — Мне кажется, ты просто устал, Бродяга, — честно признался Ремус после недолгих раздумий. — Вот и… глупишь немного.       — Я бы ни за что не пошёл воевать, если бы стресс и адреналин заставляли меня вешаться на мужиков, — судя по голосу, Сириус чувствовал себя уже несколько лучше. — Хотя я бы посмотрел на лицо моей матушки, если бы это было так.       — А я вот беспокоюсь, что это как раз мой случай… — рассмеялся Ремус. — И я бы не хотел видеть лицо моей мамы. Да и твоей на самом деле тоже.       Блэк противно захихикал, а потом бодро зашептал:       — Но в целом ты не против, а?       — А ты уверен, что хочешь именно этого?       — Да, — чётко ответил Сириус. — Но я не заставляю тебя. Но всё равно не выпущу, — быстро добавил он, как бы предупреждая.       Люпин лишь хмыкнул на это. Он и не собирался отталкивать Блэка. К тому же он кажется, наконец, сообразил, что ему стоит сделать с собственными, безвольно лежащими на земле руками. Он нерешительно обхватил ими лицо Сириуса, и осторожно провёл большим пальцем от скулы до колючего подбородка, а затем вверх по ложбинке и до нижней губы вверх. Блэк тяжело задышал. Он придвинулся ближе, нагнулся и прижался лбом ко лбу Ремуса, а затем и сам потянулся к лицу Люпина, выискивая его губы во тьме.       — Я тут мял клочок земли, пока мы спорили, — тихо произнёс Блэк, — и скорее всего твоя кофта очень грязная, и я почти уверен, что лицо теперь тоже, — он едва коснулся сомкнутых губ Люпина пальцами, но их предусмотрительно опередили губы самого Сириуса. Люпин вздрогнул, когда это произошло, и Блэк тут же отстранился.       — Всё хорошо? — спросил он.       — Да, — и Сириус вновь оказался рядом, опалил кожу дрожащим дыханием и вновь впился в Ремуса. Некоторое время он не двигался, просто прижимаясь к мягким изгибам, а затем осмелел, не видя сопротивления, весь как-то напрягся, и его руки снова легли Ремусу на живот, на грудь, лопатки — они, кажется, были везде, но Люпин мог с точностью до сантиметра указать на места, где его касались. Кожа там горела.       Этот поцелуй был более осознанным и нежным. Блэк дышал часто и так же часто отрывался от Ремуса, и в эти мгновенья Люпин ощущал, как смазанные поцелуи ложатся на его щёки, подбородок, а потом и шею. Но Блэк всегда возвращался к тому с чего начал.       Люпин зажмурился, когда почувствовал, как в рот ему проник чужой язык. Вся страсть и всё желание Сириуса — Ремус ощущал всё это на себе и не мог им не поддаваться. Он ответил Блэку, также горячо задышав. Юноша явно не был таким опытным, как Сириус, но он старался, и Бродяга изо всех сил, каждой своей лаской старался показать парню, как много для него это значит. Сириус едва не кусал его влажные губы, отчаянно прижимая к стене и наваливаясь сверху, загораживая все пути к отступлению       Ремус вздрогнул, ощутив, как рука Блэка пробралась под кофту, и замотал головой.       — Да, да, — зашептал Сириус, — я понял тебя. Прости… — тяжело вёл он. — Прости… ох… — Блэк прервал поцелуй, но так и продолжал нависать над Ремусом, и парень мог поклясться, что видел безумный блеск его глаз во тьме. Бродяга вновь полез обниматься, но теперь, стоило ему лишь свести ладони на плечах Ремуса, как он обессилено рухнул на него и снова прошептал: — Прости… я увлёкся. Это было… чертовски круто.       Лицо Ремуса горело, а губы жгло. Они только что целовались, и это действительно было просто потрясающе, но, конечно, он не смог бы сказать этого так же легко, как и Бродяга.       — Ты ведь не собираешься уснуть теперь, правда? — подал голос Люпин.       — Я хоть и Блэк, но не на столько безумен, чтобы спать под Визжащей хижиной, в туннеле, — нервно бросил парень — кажется он всё ещё не мог справиться с возбуждением.       — Но мне вполне хватит безумия, чтобы целоваться тут с другом детства, — усмехнулся тихо Ремус.       — Туше, — просто ответили ему где-то в район шеи. И Сириус ненадолго затих, а потом прошептал: — Ночью, когда мы собрали старшекурсников, я бродил по Хогвартсу и обнаружил одну весьма интересную комнату на восьмом этаже. Дверь просто появилась в стене, я вошёл туда и каким-то чудесным образом оказался у нас в спальне, только окон там не было, но всё было очень реалистичным.       — Ты туда хотел отвести меня?       — Да, — признался Сириус, — я переночевал там, вышел, а вернуться не смог, но хуже всего… — парень приподнялся, — я оставил в том месте мантию Джеймса. Он пока о ней не вспоминал, но я боюсь даже представить, что он со мной сделает, когда узнает. Я надеялся, ты поможешь мне с этим, но потом всё как-то… пошло не так.       — Мы найдём её, — успокоил Люпин, зарывшись пальцами в волосы Сириуса и поглаживая его по голове.       Они полежали так некоторое время, а потом, не сговариваясь, встали и побрели в сторону Хогвартса. Постепенно магия тех спокойных минут отступала. Ветер, гуляющий по туннелю, больше не ласкал, а бил в лицо и спину, подкашивая ноги. И чем ближе они были к выходу, тем более грозно и недобро звучал его вой, перемешиваясь с гудящими в голове мыслями и приводя их в состояние хаоса.       Ни Сириус, ни Ремус не знали, с чем точно им придётся столкнуться, когда они доберутся до школы. Что было с Гидеоном и Марлин? Добрались они до «Сладкого королевства»? А Фабиан и его третьекурсники? Что было с ними? И где были друзья? Находились ли они сейчас в безопасности? На эти вопросы не было ответа, и Ремус постепенно начинал понимать, о чём говорила ему Лили в тот вечер.       Её слова всё еще обжигали липким холодком — они оставались жестко правдивыми, - и Ремус всё ещё не готов был жертвовать кем-то во имя чего-то, но вместе с этим он смотрел на спину Блэка в этом неровном безжизненном белом свете Люмоса и думал о том, что впредь больше никогда не хотел тащиться за кем-то следом. Он хотел быть уверен в том, что все, кем он дорожит, будут в безопасности и сможет защитить их.       Ремус думал о друзьях и понимал, что и они шли в битву по схожим причинам, не из-за эфемерного общего блага, а из-за людей, которые вот так же шли рядом с ними. Да. Великие цели никогда не волновали Люпина, и он сильно сомневался, что со временем это изменилось бы, но ради этой спины, доверчиво и беззащитно к нему обернувшейся, можно было попытаться изменить этот мир, но в первую очередь – самого себя. Эту спину хотелось прикрывать, защищать, несмотря на всю её внешнюю несокрушимость. Конец.