Love...

Любовь… Какими всё-таки противоречивыми чувствами и эмоциями насквозь пропитано это слово. Боль, страсть, счастье… Как любовь вообще может вызывать такую бурю разных эмоций? Как ей удается заставлять нас чувствовать столь сильные чувства? За всю жизнь у меня было лишь несколько людей, которых я любил по-настоящему, людей, перед которыми мне пора бы извиниться или поблагодарить (а может и быть сразу, что всё это сразу). Пожалуй, начну с самого, самого начала, идёт? Думаю, что мне лучше стоит начать с Эрлихмана. Да-да, с того самого предателя. Его хочется то ли мышьяком отравить, в выпивку подсыпав, то ли обнять покрепче. Что же выбрать? Чего мне хочется больше всего? На этот вопрос ответить я не могу и никогда не мог. Так вот, Арон, помнишь ли ты те наши неумелые, по-детски невинные ласки, которые мы дарили друг другу на моей кровати, которую я так не любил заправлять, пока родители куда-нибудь уезжали по своим делам? Нам было по четырнадцать лет, и мы еще боялись заходить дальше простых поцелуев и поглаживаний. Ты тогда предлагал потерять девственность вместе, друг с другом, потому что вместе не было бы так уж страшно; но я понимал, что не был готов к столь серьезному шагу. И, знаешь, до сих пор не жалею, что отказал тебе. И дело вовсе не в том, что ты сейчас самый настоящий ублюдок, коих свет не видывал. Нет, просто так нужно, оно не случилось, ведь не должно было случиться никогда. Я всегда любил тебя, Арон, той подростковой любовью, когда кажется, что вот он, твой истинный, что ты нашел того, с кем проведешь всю свою жизнь. Ты и он против всего мира, такого враждебного, но полного приключений. Мы любили друг друга. Да, ты тоже способен на любовь, что бы там другие не говорили. Откуда я знаю? Ну, например, в те дни, когда ты пичкал меня лекарствами, несмотря на то, что я отчаянно сопротивлялся, появлялась возможность разглядеть в глубине твоих глаз нежность и заботу. Подростками мы могли сбежать с школьных занятий только ради того, чтобы прогуляться по крышам немного подольше, чем если бы не сбежали и остались просиживать штаны в классе на очередном скучном уроке. Ты не любил на людях целоваться со мной, но с радостью делал это под покровом ночи или в те моменты, когда мы встречали закат либо рассвет вдвоем, всегда вместе. Я не осуждал тебя и до сих пор не осуждаю. Четырнадцать лет — время, когда чужое мнение тебя волнует, хотя ты и пытаешься делать вид, что тебе, в общем-то, совершенно плевать. Но, в конце-то концов, все через это проходят, так что нет ничего страшного в том, что ты старался скрыть наличие парня, чтобы не испортить себе репутацию холодного ублюдка. Я также хочу сказать тебе спасибо. Спасибо за те ночи, которые мы провели с тобой на крыше, скуривая сигареты, украденные у твоего отца, и распивая пиво, купленное нам моим знакомым старшеклассником; за то, что научил меня хорошо целоваться, хотя я и был бездарным в этом деле; за ласку и заботу, столь несвойственную твоему образу. Да за всё, чёрт возьми, огромное тебе спасибо. Спасибо за любовь, которую мне дарил, самовлюбленный ты ублюдок. И прекрати прятать того мечтательного, заботливого и вполне себе обыкновенного Арона под маской плюющего за окружающих Продюсера. Ты не такой. Да и образ тебе не подходит, просто маска настолько сильно приросла к лицу, что отодрать её без боли практически невозможно. Прости, Арон, и знай, что твоё предательство больно ударило по мне. Но я всё равно понимаю, что из-за меня — возможно, что частично, или, быть может, и в целом, — ты принял подобное решение. Кто там дальше? Ах да, Томас, мой второй официальный парень. Эванс, с тобой мы встречались меньше всего, но время ничего не значит. Главное состоит в том, что ты подарил: мелкие поцелуи, уже взрослые ласки, заканчивающиеся сексом, посиделки в баре вместе с остальными ребятами, цветы, которые ты подарил мне ради того, чтобы вытащить меня из состояния апатии и заставить пусть и вяло, но улыбнуться — всё это и многое другое стало тем, что я никогда в своей жизни уже не смогу забыть. Однажды ты предложил мне посмотреть ужастик. Точнее будет сказать, мы с тобой поспорили, что я ничего не испугаюсь. Так вот, — что забавно, — после просмотра фильма от каждого шороха и постороннего шума шарахался не я, а ты. Помнится, мои попытки успокоить тебя закончились тем, что мы оказались в постели. Ты жутко засмущался, но зато мы оба получили удовольствия от того, что произошло дальше. Когда мы с Эвансом начали встречаться, Арон ревновать не стал. Тогда я подозревал, что он всё и сам прекрасно понимал, но сейчас в мою голову закралось сомнение, что не устраивал сцен ты только из-за гордости и своих принципов. Возможно, что я и стал причиной того, что ты окончательно изменился, став напыщенным павлином. А может и нет. Кто знает. Как бы то ни было, я бы хотел попросить у тебя прощения. Хотел бы, но не могу. Нет, мне не страшно, просто не хочется ранить твою гордость, не хочется рушить мир, не хочется давать ложных надежд, тем более, что прошло восемь лет с нашей последней встречи. Восемь, твою ж мать, чертовых лет наших с тобой жизней! Вовсе не мало, но и не так уж и много. Зависит от того, с какой стороны на это смотришь именно ты. Ванесса… Тебе я должен принести отдельные извинения. С тобой всё было по-другому, совсем не так, как с Ароном или Эвансом, — не было всей этой лишней химии, которая присутствовала в обоих этих случаях. Я любил тебя и буду любить так, как любят сестер или братьев, как друг любит свою подругу. И да, несомненно, я осмелюсь назвать это чувство любовью, пусть и не такой, как ты хотела бы, за что, опять же, приношу свои извинения. Хотел бы ли я быть тем, кому ты доверяешь? Безусловно. Хотел бы я делить с тобой постель? Тут уже начинают закрадываться сомнения. И, наконец, последний и самый главный вопрос: хотел ли бы я растить наших с тобой детей? Нет, категоричное такое, твердое. Хочу сказать спасибо за время, проведенное с тобой, Несс. Оно было поистине незабываемым, воспоминания о нем до сих пор многое значат для меня. И, наконец, Дэнни. Ты — мой маленький золотой лев и, как бы пафосно это сейчас не звучало, смысл жизни. Тебе, Дэн, пришлось многое пережить по моей вине. Конечно же, сначала мы с тобой переспали просто по чистой случайности, — хотя, как ты сказал через недель этак три, случайности не бывают случайны. Потом это повторилось и еще один раз, на абсолютно трезвую голову, — ну, скорее на относительно трезвую, естественно. Что нам, любителям алкоголя, какие-то пару бутылок пива? — и еще раз, и еще. Ты порой жаловался, что у тебя все тело болит, видите ли, после «веселой ночки». Но я-то знал, чего ты добиваешься этими словами, и потому постоянно говорил какую-нибудь колкость, запускал пальцы в твои мягкие волосы, целовал в кончик носа, дразнил. Ты смеялся и называл меня дураком, пока не получал полноценный поцелуй, а после и чашечку кофе, крепкого, с добавлением коньяка или виски. В принципе, ничего не изменилось и по сей день, только чувства стали сильнее, крепче чем ранее. Вскоре мы и вовсе оба развелись со своими женами. Правда, — чего уж скрывать, — тебе развод дался нелегко, ведь пришлось пережить несколько скандалов, которые выжимали из тебя последние силы, а особенно учитывая твой миролюбивый и неконфликтный характер, да еще и наличие маленькой дочки, что, несомненно, сыграло огромную роль… Я должен буду извиниться перед моим золотым львом. Но, — слава богу алкоголя за это, — перед ним я еще успею извиниться. Вот прямо сейчас, например.

***

Звук открывающейся двери вывел Деккера из раздумий: это Дэнни вернулся из студии, где они с Джорджем работали над материалом для нового альбома. Гитарист слышал щелчок замка и ангельский голос любимого человека, зовущий его по имени, но молчит, предпочитая дожидаться своего уже официального бойфренда здесь, сидя на краю их общей кровати. Мурильо по привычке кидает ключи на тумбочку, приветствует Тайгера, вышедшего встретить своего второго хозяина, и медленно поднимается по лестнице. Было пусть и не слишком отчетливо, но всё-таки слышно, как он подходит к комнате, шуршит чем-то и открывает дверь, проходя в их общую с любителем кошек обитель. Сказать, что Джей был в шоке, когда увидел Дэнни с огромным букетом то ли красных тюльпанов, то ли еще каких цветов (чёрт их разберет, эти цветы, если честно) — ничего не сказать. А этот кретин — то бишь тот, который крашенный, — еще и улыбался. — Это еще что такое? — осторожно спрашивает его бойфренд. А Дэнни подходит к охуевающему мужчине, сует ему букет в руки и забирается на чужие колени. — Цветы, — отвечает эта бестия и дарит тоннелеухому поцелуй, когда тот откладывает букет в сторону. — Это мой тебе подарок на восьмое марта. — И намек на то, что и мне пора бы побыть в, так сказать, женской роли и раздвинуть ноги перед тобой? — язвительно интересуется другой. — Возможно. В конце-то концов, не мне одному же быть в этой роли. У нас равноправные отношения, как-никак. — Я это знаю, — не стал спорить его визави. — И? — смотрит вопрошающе, словно просит о чем-то. — Ты ведь не будешь против? Джорел отвечает блондину только тогда, когда тот оказывается лежащим под ним. — А ты что, мой маленький золотой львёнок, — спрашивает, — хотел быть сверху? — Да, — отвечают ему. — А то, что главное, где это видано, чтобы какие-то там дворовые собаки благородных львов постоянно ебали?  — Царь зверей тут нашелся, — Джей провел пальцем вдоль подтянутого живота Дэнни, после чего подцепил край его по-блядски узких джинс — и где он такие только вообще взял? У кудрявого, что ли? — рывком стягивая их с вокалиста вместе с бельем. Церемониться он не собирался. По крайней мере, сначала. Потом тоннелеухому пришлось отстраниться, чтобы и с себя штаны с боксерами стянуть да кинуть их на пол, дабы не мешались. Вскоре Деккер вновь навис над золотым львом, прижимаясь к нему настолько тесно, насколько позволяло их положение. Потеревшись промежностью о пах блондина, гитарист закусил краешек своей и без того искусанной в кровь нижней губы, блаженно охнув и с упоением отмечая, что и вокалист простонал от наслаждения. А ведь они только-только начали. Потеревшись ещё пару раз, пытаясь вновь раззадорить своего любовника, Джей аккуратно развёл его стройные ноги, устроившись между ними. Свободной рукой погладив Дэнни по колену, гитарист аккуратно ввёл в него одну фалангу пальца. — Скажи, если тебе будет сильно больно, Хорошо? — попросил он, зная, что вокалист предпочитает держать всё в себе. Блондин кивнул, а Деккер улыбнулся ему, плавно проталкивая палец всё глубже и глубже в Мурильо, наблюдая за его реакцией. Дэнни был спокоен, и тоннелеухий смело добавил и второй палец, растягивая любовника. Когда он счел, что тот более или менее растянут, то сразу же вынул пальцы и придвинулся ближе. — Я могу?.. — и, получив утвердительное «конечно», Деккер направил себя в проход вокалиста, плавно толкнувшись и проникая в Дэнни только лишь головкой и замирая. Он вглядывался в лицо любовника до тех пор, пока тот не кивнул, намекая, что можно продолжать. Тоннелеухий был не против, и потому плавно толкнулся глубже, всё так же следя за эмоциями Дэнни, чтобы в любой момент остановится, дабы не причинить слишком сильную боль любимому человеку. Проникнув в блондина уже где-то наполовину, Деккер чмокнул Мурильо во влажный от пота висок, туда, где билась маленькая жилка. Руками он хаотично оглаживал чужие бока, чтобы успокоить, подбодрить, и такие манипуляции вполне себе помогали, ведь тело под гитаристом заметно расслабилось, но сделало это скорее инстинктивно. С губ обладателя крашеных волос сорвался то ли болезненный, то ли довольный стон, когда тот двинул бедрами навстречу любовнику. — Ты как? В порядке? — обеспокоенно спрашивает Джей. — Да, я в порядке, — прислушавшись к своим ощущениям, вокалист добавляет: — Можешь продолжать. Поведение Дэнни одновременно и немного беспокоило, и в то же самое время чертовски восхищало Джорела, который хоть и не знал, что чувствует Мурильо, но понимал — его любовнику всё равно больно, что бы тот не говорил вслух. Выдохнув и покачав головой, сбрасывая с себя оцепенение, Деккер толкнулся глубже, скользнув в мужчину полностью; послышался первый естественный звук шлепка кожи об кожу. В комнате воздух был спертым, ужасно душным и словно бы материальным, вязким на ощупь, из-за чего становилось трудно нормально дышать обоим мужчинам. Дэнни ерзал под Джорелом, все ещё привыкая к инородному предмету в своем теле, а Деккер ждал, после чего упёрся руками на бёдра любовника, чуть приподнимаясь и делая первое, плавное движение бедрами, осторожно так, боясь спугнуть. — Постой, — просит Мурильо, а тоннелеухий послушно останавливается и ждет. Ждет не очень долго, ведь вскоре тело под ним произносит: — Все. Продолжай. И Джей послушно начал плавно двигать бёдрами, осторожно скользя в своем любовнике, который как был, так и остался девственно-узким и горячим внутри. Тем временем из горла последнего вырывались жалобные стоны, похожие на скулёж пса; руки сами по себе комкали тонкую и без того помятую простыню. Дэнни казалось, что еще совсем немного — и он точно умрет. Просто-напросто умрет от удовольствия, до жути болезненного, чертовски желанного, такого запретного, и потому он шумно дышит, чуть приоткрыв рот и закрыв глаза. Но и боль вскоре ушла, и теперь с губ Дэнни срывались вздохи удовольствия. Честно сказать, раньше он и знать не знал о том, что Джорел — умелый любовник. И именно по этой причине блондин и чувствовал гордость, ведь Джей принадлежит ему, только ему одному. А Джей, наслаждаясь мелодичными стонами блондина, — кажется, он никогда от них не устанет, — блаженно прикрыв темные глаза, выдыхал ртом и охал от наслаждения на каждом новом толчке. Темп движений обоих тел, — гитариста, скользящего в своем любовнике, и обладателя крашенных волос, поддающегося навстречу другому, сдавленно постанывая, — уже относительно быстрый и весьма резкий, по всему помещению раздаются звуки вполне естественных шлепков кожи об кожу. Джорел запрокидывает голову назад, издавая сиплый, рваный стон удовольствия, инстинктивно сжимая пальцами чужие бёдра, да настолько сильно, что там, вероятно, даже останутся следы от пальцев в виде маленьких лиловых синяков. Но ничего, он еще принесет свои извинения. Сам Джей, будто у него открылось второе дыхание, лишь активнее принялся двигаться в Дэнни, не стесняясь ни своих стонов, ни чего бы то ни было. Чувствуя близкую разрядку, будто внизу живота медленно развязывается тот узел возбуждения, Деккер судорожно так, рванно выдохнул, издавая полустон-полувздох. Под сомкнутыми веками закрытых глаз вспыхнули ослепительно яркие круги, и тоннелеухий гортанно вскрикнул, последний раз толкнувшись в вокалиста с глухим, но смачным шлепком, обильно кончил в него, тихо проскулив, прямо как самая настоящая собака, от накатившего удовольствия. Но дело еще не было доведено до своего логического конца. Выйдя из чужого тела, тоннелеухий прилег рядом. Его рука сама оказалась на чужом паху, сжимая ствол напряженного члена и делая пару пробных движений вверх-вниз. Двигать рукой он начал увереннее и быстрее только тогда, когда Дэнни подался ему навстречу, что-то невнятно промычав. Еще пару таких скольжений, и золотой лев излился в кулак своего любовника, хотя это и было для него чем-то постыдным. После чего схватил Джея за запястье, поднес его перепачканную в семени ладонь к лицу и принялся вылизывать сначала тонкие, слегка шершавые пальцы, а потом и всю ладонь, причмокивая, чем вызывая у другого усмешку. — Всё ещё хочешь быть сверху? После такого, блять, умопомрачительного секса? — спрашивает тоннелеухий. — Да, — отвечают ему. — Но как-нибудь в другой раз. А сейчас — спать. — А что делать с цветами? — опомнился, приподнимаясь на локтях и оглядываясь по сторонам. Букет нашелся лежащим на полу рядом с деккеровскими штанами. — Выкидывать, — буркнул блондин. — Выкидывать? — искренне удивился Джей. — Но это ведь твой подарок! — Да, но у меня аллергия на пионы! — Так это пионы?..