Пустоцвет

Тони с минуту сверлит отчаянно-заинтересованным взглядом лист с рентгеном собственных лёгких. — Это что такое? — повторяет он свой вопрос. Доктор терпеливо указывает на крохотную светящуюся точку в темноте лёгочных полостей Старка — слева внизу, повторяя свой ответ: — Это — росток, мистер Старк. И это не лучшие новости на сегодня. Тони задумчиво вздыхает, глядя теперь поверх снимка. — Вы хотите сказать, что — — Я хочу сказать именно это, — всё с тем же чрезвычайно завидным хладнокровием произносит пожилая дама в белом халате. — Ваш диагноз — ханахаки, Тони. Я выпишу вам рецепт. — Это, — громче вторит ей Старк, нависая над снимком всем своим телом, — хренов росток какой-то травы в моих легких, я верно сформулировал мысль? Взгляд доктора пылает. — Вы больны, Старк. На сегодняшний день ханахаки на начальной стадии своего развития, и вы прекрасно знаете, каким образом это можно предотвратить. Помимо лекарств, которые смогут облегчить вам жизнь, конечно же. У Старка в голове загорается карий мальчишеский взгляд. — Облегчить мне жизнь, — нелепо повторяет он, глядя сквозь снимок. — Очередная ложь. * Это происходит медленно, но верно. Крохотными шажками и незначительными дистанциями — но неизменно приближаясь к тому, от чего хочется скрыться. Зачем-то он проводит так много времени вместе с Питером. Тот заливисто смеется над моментом из собственной истории, вновь начавшейся с «Представляете, мистер Старк!..», а Тони зависает конкретно, направив свой полупьяный взгляд на этого ребенка: у него ветер в волосах творит беспредел, яркость его глаз приятно пощипывает глаза собственные, а смех будто выткан из какой-то нечеловеческой, неземной энергии — такой светлый, легкий, мелодичный и звонкий, будто свист острой стрелы, пущенной метким стрелком прямиком в цель. У Тони виски в бокале чуточку дрожит, когда он пытается поднести этот дивный яд к губам, а Питер зовет его по имени, спрашивая, будет ли завтра тренировка? Конечно, будет. Крохотный росток становится на полсантиметра больше, и Тони непринужденно касается кончиками пальцев своей груди. Питер не замечает — и правильно, не находит Старка подозрительно молчаливым — и здорово, не пытается даже помыслить, что голова наставника озабочена отнюдь не новейшим дроном или наиболее актуальной проблемой для человечества — и слава богу. Слава всем им, тем, кто занимается в Асгарде всякой ерундой вместо того, чтобы оказать реальную помощь нуждающимся! Это же надо было так облажаться: стать беспомощным. Тони запирается в лаборатории, рассеянно приказывая Пятнице: — Активируй протокол «Огород», милая. — Вы всегда были мастером в создании заголовков, сэр. Старк невесело усмехается. В воздух взметается модель его легких, множество букв, цифр, формул. Он крепко зажмуривает глаза, а затем произносит на выдохе: — Ну, и сколько у меня времени? — Всё не так плохо, сэр, — отзывается Пятница. — Размер ростка в ваших легких пока позволяет вам свободно и без помех осуществлять функцию дыхания. Средства, которые вы регулярно употребляете, являются неплохими ингибиторами процесса развития ростка, однако стоит напомнить вам, что химические препараты не могут обеспечить вам выздоровление на все 100 %. — Есть вероятность моего выздоровления? — несколько нервно уточняет Тони. — Счастливый исход возможен в любом случае, сэр, — кажется, ИИ улыбается. — В данной ситуации вам следует обращать больше внимания на собственные чувства. Вы не хотели бы обговорить ваши отношения с мистером — — Молчать! — отрезает Старк. — Нет, я не хотел бы. — Поправляет он себя. — Пятница, мы же договаривались: о личном — не в этих стенах. — Но тогда в каких же, мистер Старк? — И то верно. Ни в каких. ИИ делает красноречивую паузу. — Я лишь хочу напомнить, что если вы ничего с этим не собираетесь делать, то… — Отброшу коньки в ближайший год, Пятница. Не утруждай себя. — Вы сами не запрограммировали меня на более тактичную формулировку данной мысли. — И правильно сделал, — пожимает плечами Старк. — Называй вещи своими именами. — Кстати, хотите знать, что за цветок у вас в легких? — ласково поддевает его Пятница. — Возможно, я мечтал о личном садике вблизи дома, но точно не в собственной груди, — вздыхает тот. — Я понимаю, что вам непросто это принимать, мистер Старк. — Не томи, Пятница, — он промокает лоб тыльной стороной ладони. Футболка на нём нечеловечески взмокла. — Внутри вас незабудки, — ее голос сквозит нежностью и жалостью одновременно. — Красивый цветок. Но Старк выплёвывает: — Чёртов веник. * Тони просыпается посреди ночи, когда ощущает эту отвратительную тяжесть в груди. Она буквально надсмехается над ним, напоминая: тебе остаётся всё меньше времени, мой дорогой друг. Тебе достаётся всё больше неразделенных чувств. И синих лепестков. Голова Тони горит. Он прекрасно осведомлён, что незабудки внутри него питаются его же эмоциями. Чувствами, что возникают в нём при осознании невзаимности: боли, обиды, разочарования. И надо бы решать эту проблему, да голова кругом. Вечный недосып, попытки казаться прежним рядом с Паркером, супергеройская работа, наконец. Всё давит, тянет назад, а ведь хочется просто отключиться от внешнего мира и засесть в лаборатории на неделю. Нет, на две! Чтобы никто не трогал и не доставал. Чтобы отдаться этим чертовым незабудкам целиком. И тогда, посреди той же ночи, Старк сбегает в собственную преисподнюю, зачем-то воровато оглядываясь. Пятница приветствует его, как обычно, интересуясь о его самочувствии. Паршиво. — Давай-ка, милая, загрузи мне отчёт предыдущей недели. — Практически без изменений, мистер Старк. Бутон еще не раскрылся, первый лист достигает в длине трех миллиметров. Вы ощутили какие-то внутренние изменения? — Да… — неуверенно чешет растрепанную макушку тот. — Мне нужен анализ прямо сейчас. Загружай. — Приготовьтесь, мистер Старк. Будет немного больно. — Нужно было назвать тебя Заботушкой. — И то верно, мистер Старк, — улыбается Пятница, одновременно с этим активируя виртуальный сканер, намеревающийся исследовать грудную клетку Тони вдоль и поперек. — Начинаем! С минуту мужчина наблюдает, как в сотканном им пространстве вырисовывается тот монстр, что застрял у него внутри. И правда, он видит лист, он видит, как корневая система вросла чуть глубже, чем было ранее, а еще видит… Как есть. Чутьё не могло его подвести. Крохотный цветок трепетал своими крохотными лепестками, будто на прохладном летнем ветру, но на самом деле то было тяжелое дыхание Старка. — Вот же чёрт, — только и смог сказать он. — Я сожалею, мистер Старк, — заявляет Пятница. Сканер дезактивируется звонким сигналом, Тони роняет голову в раскрытые ладони. — Ненавижу незабудки, мать их… Какие прогнозы, Пятница? — устало обращается он к ИИ. — Цветок распустится полностью через три-четыре дня. Следующий ожидается ко второй половине следующей недели, я полагаю. Справа вы можете видеть график изменения роста вашего цветка в зависимости от частоты принимаемых вами препаратов. Старк наблюдает эту практически неизменную кривую, лишь в самом начале удостоившую его лёгким витком туда, ближе к выздоровлению. Но что такое выздоровление в его случае? Питер в его голове предательски улыбается. — Всё по рецепту до последней капли, — цедит Тони сквозь зубы, глядя на обезнадёживающую прямую. — Нужен другой способ остановить это… — Что предлагаете, мистер Старк? — с энтузиазмом интересуется Пятница. — Напиться, — блещет он маниакальной улыбкой. * В начале следующей недели он решает внедрить в грудь источник гамма-излучений, которые более эффективно влияли бы на его внутреннюю растительность, чем выписанные докторшей препараты. К концу недели он понимает, что это не выход: излучение хоть и с легкостью ингибирует процесс, одновременно с этим губит его близлежащие органы. Мимо. — В Башне мистер Паркер, — оповещает его Пятница, и мальчик находит Старка, прикорнувшим на краю стола собственной лаборатории в запачканной очередной химической дрянью майке, беспорядком на голове и полнейшим дурдомом внутри неё. Его храп сотрясает стены всей Башни. — Мистер… О господи, мистер Старк! Питер повинуется своей панике, начиная сначала легонько трясти, а затем и щедро хлестать наставника по щекам, дабы тот приоткрыл правый глаз, холодно бормоча: — Кончай с этим, Питер. — Но вы, — в поле зрения Тони в испуге распахнутые глаза, вздёрнутая над головой чёлка и несколько милых кудряшек по бокам; расслабленный верх красно-синего костюма, откуда едва заметно проступают аристократично бледные ключицы. М-м-м. — Но вы были без сознания! Кажется... — Я просто очень крепко спал, — недовольно выпрямляя спину, вещает Старк, почесывая спутанную шевелюру. От него разит потом, мазутом, тонкой алкогольной ноткой и чем-то, вовсе на Тони Старка не похожим. Чем-то до боли неестественным и далёким от этого места, где каждой детали дана маленькая механическая жизнь. Где всё дышит холодно-механическим и безжизненно-пустым. Питер принюхивается, но Старк махом возвращает его внимание к своей персоне. — Всё в порядке, Питер. Ты можешь идти по своим делам. — Что с вами, мистер Старк?.. — тихо-тихо, едва уловимо произносит Питер, освобождаясь от мешающейся верхней части супергеройского костюма: он так и остаётся свисать с его талии — небрежно и забыто, а Тони, глядя на это безобразие, издаёт жалостливый, похожий на визг брошенного в воду котёнка, звук. Ключицы очень плавно переходят в крепкую грудь, правильной формы соски и чрезвычайно эстетичный рельеф мышц. Крепость и мужественность Питера обтянута тонкой полупроницаемой кожей, и весь его облик дышит свежестью и юностью. Тони сглатывает, протягивая руку вперёд, намереваясь как можно сильнее оградить от себя такого Питера. Только последний, не способный прочесть чужой замысел, хватается за эту руку, как за спасательный круг ядовито-рыжего цвета, неловко и странно, пытаясь удержать в своих пальцах чужие хоть на пару секунд. И эти секунды становятся самыми жалкими в его жизни. Ведь Тони сбрасывает его руку, точно Питер — самое ничтожное создание на земле, мечтая, наконец, от него избавиться. От питеровского внимания, пытливого взгляда, вечного желания помочь, поддержать, стать близким. Тони прекрасно видит реакцию Питера на эту «случайность»: мужчина тяжко вздыхает, по-мальчишески пряча взгляд, а Питер очень по-мужски сглаживает острый край, озвучивая: — Вам… неприятно? — Мне неприятно, что ты видишь меня таким, — он вздыхает, неуклюже пытаясь придать себе привычный вид самодостаточного мужчины, а не пускающего слюни на стол, от которого разит черт знает чем. — Тебе лучше уйти. Питер — большой мальчик. Он плавно поднимается, ненароком придерживая костюм. Брови его порождают массу недовольных морщинок на лбу; губы туго сжаты. В его глазах плещется обида и сожаление, но Старк пусть хоть сквозь землю провалится, чем позволит себе быть перед Питером слабаком. — Я уйду, мистер Старк, — уверенно дёргает он подбородком, — но вы должны знать: кем бы вы ни были для всего мира, для меня вы всегда будете самым сильным, умным и храбрым человеком. — У Старка бледнеет лицо, в области груди начинает знакомо зудеть. — Что бы там у вас ни случилось… вы всегда можете мне довериться. Вот, как звучат слова взрослого человека. Тони так гордится им. Он кивает единожды, проглатывая свои самые сильные эмоции, завершая диалог единственным: — Я услышал тебя, Питер. А после щелчка закрытой двери продолжает шепотом: — Только не в этот раз, Пит. В нескольких дюймах от двери Питер Паркер сжимает кулаки. * Это совсем не естественно для Тони Старка — хвататься за грудь в момент решающего сражения. Там снова Альтрон, десятки внеземных цивилизаций, мечтающих покончить с землянами, а Тони — тот самый, который создал в пещере бессмертный железный костюм — мешкает, что-то кряхтит в ухо каждому мстителю и пытается сделать вид, что ничего, в общем-то, не случилось. Всё в порядке вещей, разве что Железному человеку вздумалось переболеть ангиной в самом разгаре битвы. Питер не мальчик — Питер замечает всё. Если остальные привыкли не обращать внимания на причуды Старка — мало ли, что у него там может стрястись после того, как он шрапнель себе в грудь засунул, — то Питер старается не упускать Старка из виду, заботливо покрывая всякую нечисть паутиной в радиусе многих метров от Тони. — Вздумал трястись надо мной, Паркер? — доносится с его стороны, и дай бог сквозь обтягивающую маску Тони не увидит горящих юным, жарким гневом карих глаз. — После того, — ловкий удар врагу по голове, — как я, — сальто и меткий выстрел паутиной прямо в безобразную рожу следующего в этой очереди, — закончу с этими ублюдками, — стремительный прыжок в бездну между небоскрёбами, — у нас будет важный разговор, мистер Старк. Непривычно слышать от Питера ругательства подобного рода. Где-то в наушнике Нат тарахтит о том, что дети так быстро растут. Кэп недоволен, что члены команды отвлекаются на личные темы. Старк в шоке. — Пятница, напомни, сколько ему? — Шестнадцать, сэр. — Мне стоит взять в руку ремень после этих слов? — откашливает он последнее слово, и Питер мысленно пожимает себе руку в знак утверждения запланированного разговора. Он нужен, и уж точно не только Питеру. — Кажется, мистер Паркер настроен серьезно, сэр. «Сэр» вздыхает, вновь пропуская чей-то удар, приходящийся ему… прямо в грудную клетку. Тони вышвыривает вниз с внушительной высоты и несёт ближе к земле с такой скоростью, что Питер едва успевает сориентироваться. Кто-то со стороны — кажется, Клинт — твердит о том, что Старк — первый в очереди на вылет, причем в самом буквальном смысле, но сориентировавшийся Паук уже несётся к Тони изо всех сил, шумно дыша в свою маску и обещая себе выведать у Тони всё после того, как спасёт ему жизнь. Потому что, собственно, так и происходит. Паутиномёты работают на полную мощность, адреналин пляшет в крови, пока Питер натягивает своё главное оружие вдоль и поперёк железной махины, в которой его мистер Старк безнадежно несётся к земле, и пытается переместить его в то положение, при котором первым с асфальтом не встретится его шлем. Таким образом, неуправляемый железный костюм повисает в воздухе в нескольких дюймах от поверхности, а затем… мягко падает Питеру в руки. Ну, держать на руках Железного человека вряд ли кому приходилось, так что Питер немного лыбится. Он заслужил, черт возьми. Пока его не застали в таком положении, он перемещает Тони на землю, и головной шлем открывается. Выглядит кумир его детства, признаться, крайне паршиво: местами помятый, с причудливыми мешками под глазами, с числом морщинок, увеличившихся едва ли не вдвое. Тони открывает один глаз, затем второй, а следом — еле фокусируется на Питере: и вновь этот взгляд, карий, безудержный, преданный, что боль в груди расцветает с новой силой, потому что внутри Тони — почти дивный сад. Потому что Тони отчаялся. Потому что сраное чувство, которое возникло у него так не вовремя и совершенно не к тому, испортило всю его супергеройскую жизнь. И никакие препараты, никакие вакцины, ни Пятница, ни даже его небезызвестный гениальный ум не способны на разрешение простой, банальной и такой человеческой проблемы — слабости, дурости, проклятия. Тони ненавидит своё сердце, не знающее границ. Он ненавидит свою любовь к этому паукообразному созданию, потому что она расцвела внутри него синей болью и благоухает незабудками. Потому что она отбирает у него кислород, саму жизнь — всё, что было накоплено с таким трудом годами. Десятилетиями. Он так и умрёт — не храбро от вражеской руки, не отважно в каком-нибудь инородном портале, не от грёбанной онкологии даже, которая при его-то образе жизни давно могла бы свести с ним счета? Он умрёт от цветов в его легких?! Жить с этим не остаётся сил. Единственное решение всех его проблем прямо сейчас неловко тычется своим взглядом и громко дышит, нависая над Тони всем своим красно-синим существом. Старк так не к месту вспоминает оголённую грудь и блеск молодой кожи. — Вы как, мистер Старк? — интересуется Питер, будто это не мальчишка шестнадцати лет только что спас жизнь Железному человеку. Старк отвечает на лишь ему одному известном языке, что всё в порядке. Питер хмурится, потому что не в порядке — абсолютно всё. — Вы больны? — с надеждой услышать честный ответ, вопрошает Питер. Старк, засранец этакий, упрямится в своём стиле: тянется невидящим взглядом в небо, положа руку на грудь, и нудно, протяжно молчит. «Я болен человеком», — шепчет кто-то в его голове. Нет, не так. «Я болен не совсем привычной болезнью». «Я болен заразой». «Я болен цветами». «Я болен благоухающей дрянью». «Я болен тобой», — и это единственно верный ответ, так и остающийся болтаться в его дурной голове между мыслями о том, что лучше бы держать рот на замке и о том, как Питер прекрасен в настоящий момент. Настоящий Питер. Вот он какой. Весь такой из себя тёплый, уютный и замечательный. С добрыми искорками в глазах, с подсвеченной изнутри улыбкой. С колечками волос у висков, что стали влажными от битвы. Точно, был бой… В котором Тони так бессовестно пал. От которого Питер его так бесстыдно спас. Правильный, гуманный, человеколюбивый Питер, который и мухи не обидит. И который сделает всё, чтобы близкие ему люди были счастливы. Чтобы они просто были. Поэтому Старк крепко зажмуривается, намереваясь прыгнуть в эту пропасть уверенно и гордо. Он отключает связь с остальными, налаживая непосредственный контакт лишь с Питером. Мальчик замирает. Он всё ещё нависает над ним, пытливо глядя не на, а в самую душу Старка. Тони размыкает губы, слова мучительно рождаются на его языке, спеша обернуться в звук — И неожиданно для самого себя прокашливается с таким душераздирающим звуком, что глаза Питера лезут на лоб. Невозможно. Старк пытается зажать рот рукой — может, слова не в то горло попали? — но Питер мягко отводит железную руку в сторону, осмеливаясь прикоснуться ладонью к горящему лбу. Не может быть. И вот, что разрывает понимание Питера пополам тут же. В самый последний момент из губ Тони вылетает яркий синий лепесток. * Старк не желает никого видеть. Ни перед кем объясняться. И уж тем более — оправдываться. Поэтому он здесь, в своей родной лаборатории, сидит, каторжник этакий, прямо перед мальчишкой с глазами Питера Паркера, освобожденный от железного костюма, безуспешно пытающийся высвободиться из этой пытки. Молчание давит. Питер только раскрывает рот, чтобы вновь попытать счастья, как Тони всё-таки оживает: — В этой серии облажался я, Питер. Не напоминай. — Да не об этом я! — взрывается подросток, резко вскакивая со своего места под действием импульса. — Мне плевать, кем вы там предстали перед остальными, поймите уже! Мне гораздо важней знать причину всего этого, — он вновь обессилено падает на краешек лаборантского стола, разводя руками. И точно, у Железного человека, видать, и мозг железный, непробиваемый! — И это, — он разжимает кулак, являя на свет крохотный лепесток, который он очень предусмотрительно захватил с собой, — доказательство того, что вы не в порядке, и уже давно. Он умён, уверен и настроен решительно. Старку попросту нечем крыть — он глубоко выдыхает перед тем, как, наконец, произнести следующее: — Что ж. Как видишь, Пит, у меня большие проблемы с растительностью и чувством взаимности. Питер как-то очень недоверчиво смотрит на него. — Слушайте, — рубит он. — Я… примерно догадываюсь, о чём идёт речь, но вопрос в другом. Как… — Питер обводит образ сидящего перед ним потрёпанного жизнью Железного человека рукой, — как… вы, мистер Старк, можете столкнуться с чувством невзаимности? Это что, шутка такая? Старк несколько подвисает. — Не понял, Пит. Поясни. Паркер очень старается изложить свои мысли в более-менее оформленную речь, но перед ним прямо сейчас сидит Тони Старк, который мало чем похож на того, прежнего, настоящего Тони Старка, поэтому единственное желание мальчишки относительно своего наставника — просто, сильно, по-человечески его обнять. Объятия проблеме не помогут, но облегчение предмету проблемы принесут точно. Уже и желание выяснять, из-за чего весь сыр-бор поднялся, как-то поубавилось… — Ну, — Питер начинает улыбаться так, будто объясняет пятилетнему малышу очевидные вещи, — как кто-то может не ответить вам тем же, что вы питаете к нему? Мистер Старк, вы себя видели? Ну, может, не прямо сейчас… — Питу немного стыдно, но его слова — сущая правда. — Как можно по вам не сходить с ума?! И вот тут-то наступает конец вообще всему, во что когда-либо верил Старк. Питер затыкается так стремительно, как никогда не летел навстречу врагу. Лицо его активно приобретает пятьдесят оттенков пунцового, руки-крюки не понимают, куда им деться, а сердце долбит в груди так оглушительно, что вот-вот выпрыгнет. После того, как Питер условно даёт Тони время для передышки, мужчина с лёгким флёром самодовольства произносит: — Что же, я… рад, что ты такого мнения обо мне, малыш. — Ему немного больно во рту от этого слова, немного щекотно. Но он имеет право. У него в груди цветы и он скоро умрёт от них, так и не закончив все земные дела. — Но, наверное, я просто слишком плох для человека, который слишком хорош для меня. — По лицу Питера видно, что, может, Тони говорит слегка загадками? — Может, мне так и надо, Пит. Немало дерьма я натворил в этой жизни, поэтому… — Но ваше добро во много раз это перевешивает! — возражает Питер. — И вы заслуживаете самого лучшего, мистер Старк! — Его оленьи глаза заставляют все, не обременённые флорой органы Тони, зудеть и ныть. — Самого… да самого-пресамого, блин, лучшего, Тони! — О, это имя на собственном языке. Звучит непривычно, но так по-родному… — Поверьте мне! Просто поверьте! И вот оно. Необъяснимое чувство нужности… Чувство юного, но крепкого тыла за своей угрюмо сгорбившейся спиной. Чувство нездорового восторга и обожания, потому что Питер Паркер просто употребил его имя и «заслуживаете лучшего» в одном предложении. Чувство абсолютного покорения этому мальчишке в красно-синих лосинах… С этим причудливым гнездом на голове после особенно добротной бойни, с этими удивительно доверчивыми глазами. С этим теплом и светом всего мира, собранного в одном-единственном человеке. Который заставляет его, здоровенного мужика с завидным опытом, чувствовать себя самым счастливым и самым несчастным на свете в одно мгновение. — Ну, — только и может Тони из себя выдавить, глядя куда-то в пол, — я… — замученный выдох, — охотно верю тебе, Пит… И спасибо тебе, — он вяло, но благодарно кивает головой, еле выдавливая из себя любые слова. Хочется уснуть и никогда не просыпаться. Наверное, он так и сделает. А если сам к этому руку не приложит, то его незабудки путь к горлу всё равно найдут. Так что терять, наверное, нечего. Ведь как можно потерять то, что и так никогда не было твоим, верно? Сноровка вновь подводит его, и Тони прокашливается долго и мучительно, едва успевая ловить синие лепестки. Большие и маленькие, они точно первые снежинки приземляются на горячие ладони или пол, а некоторые — в ладони другие, уже не принадлежащие Старку… — Знаете, — подвигается Питер чуть ближе к безнадежно больному, — тот, кто не отвечает вам взаимностью, полный дурак. Старк слушает и цепенеет. — Может, тогда объяснишь мне, почему вынуждаешь меня терпеть боль в груди и кашлять цветами? Питер целую вечность переваривает только что услышанное, упорно глядя в одну точку — на синие лепестки в своей ладони. — Это — твоих рук дело, Пит, — Тони указывает на эти синие недоразумения, пытаясь уколоть Питера. Сделать больно. Ему всё равно будет не так, как Старку. У него ещё вся жизнь впереди — настрадается… Тони горько. Он в отчаянии смотрит на Питера, который теперь смотрит на него и не может вымолвить ни слова, стремительно усваивая информацию, и решает покинуть мальчишку так же эффектно, как покинет этот мир совсем скоро. Он просто встаёт, оборачивается и уходит. И дай бог, чтобы не было сном всё, что происходит дальше: крепкая юношеская рука уверенно останавливает Тони; синие лепестки трепещут в воздухе, а в натерпевшейся груди становится весомо легче. Вторая рука тянется вслед за первой, и вот уже Тони оказывается в тесном плену пальцев, рук, объятий и жара, идущего от оппонента: тот оказывается прижатым к спине Старка, упруго в неё вжимаясь, как бы говоря, что отпускать его Питер не собирается в ближайшую вечность, и вообще. — Это у тебя такая защитная реакция на мои слова?.. — очень тихо интересуется Тони, кладя горячую ладонь на сцепленные руки Питера на своей груди. Ах, точно, грудь… Почему-то в ней ощущается какое-то совсем неземное, зыбкое тепло. Вот это да… Потрясающие ощущения. — Это называется чувством взаимности, мистер Старк, — улыбается Питер ему в лопатки. — И больше ни слова о цветах. Тони Старк становится значительно счастливее впервые за долгое, долгое, долгое, долгое время.