Кто такая Хиованна Рейнод? Любой, кто хоть немного ее знает скажет: человек-странность. Человек — центр необычайностей, море и маленькая капля внезапных открытий. Может ли человек быть столь необычным? Знакомые Хиованны утвердительно кивнут и многозначительно добавят: убедитесь сами.
Хиованна позволяет своим причудам управлять своей жизнью. Беззастенчиво она открыто заявляет режиссеру, что Эмилии откровенно не пойдут кудри, такие похожие на те, что давно стали «визитной карточкой» Амбар. И, игнорируя все, абсолютно все, реплики режиссера каким-то чудом уговаривает стилиста оставить волосы прямыми, а корни — все такими же естественно-темными. Съемочная команда ахает: никто не смеет спорить с решениями режиссера. Так повелось еще с самого начала, когда мама одной незабвенной Каролиты чуть не довела его до нервного срыва. Хиованна лишь хмыкает и молча прошествует вглубь площадки, будто так и было задумано.
Кароль в шоке смотрит на эту вольность. И тем же вечером, пока мама не успевает осознать, что дочурка что-то слишком долго сидит в ванной, торчит перед запотевшим от горячего включённого душа зеркалом, зачем-то сжимая ножницы. Нет, для нее это слишком смело. Это выходит за рамки девочки-Кароль. А она уже не раз убеждалась, что не может перешагнуть это.
Хиованна в первый же день на площадке, все так же чуть кривовато-насмешливо по-фирменному улыбаясь треплет Руджа за неприкосновенные кудри. «Мне нравится», - коротко говорит она и, отходит на вежливое расстояние, будто и не было только что свершено «преступление». Руджеро и сам в шоке от подобного. Но все это выглядит так естественно и обезоруживающе мило, что даже он, до ужаса оскорбленный, не может не улыбнуться. А Кароль вдруг подумалось, что даже в образе солнечной себя не позволила бы себе таких панибратств. И весь следующий рабочий день ее не покидает мысль: а смогла бы ли она когда-нибудь так же смело тыкнуть Лио в его словно нескончаемый и жутко лелеемый им же пирсинг и поинтересоваться — клипса-ли?
Но самое странное, что мог бы отметить каждый, а в особенности сама Кароль, это то, что Хиованна решила что Кароль (Кароль!) ей годится в подруги. Это произошло как-то само по себе, словно невзначай. Просто в какой-то момент оказалось, что Кароль иначе как «подругой» Хиованну назвать не способна. И… почему-то все это выглядит как…план. Не ее. Не Кароль.
Она понимает: снова решили за нее, даже не поставив перед фактом, а вот так просто. Закружили в вихре событий и привели к тому, что есть. Кароль снова чувствует себя жалкой ведомой. И вроде как бы стоило бы вновь, жалко протестуя непонятно то ли против общественности, то ли против себя самой, в очередной раз вылезти на крышу. По идее (ведь всегда так делала!) все так же наивно и глупо плачась на свою жалкую жизнь в небеса и себе, выкуривать сигареты одну за другой, безуспешно. Но… впервые, наверное за всю свою слабовольную жизнь Кароль понимает, что сейчас… ей нравится то, что с ней происходит. Ее искренне забавляет нескончаемо блистающая воистину миллиардами сторон Хиованна. Она чувствует авантюру, которую влечет подобное общение.
Сигаретный дым все так же не оставляет Кароль ночами. Пачки и не думают кончаться хоть на пару дней медленнее. Ментоловый привкус все так же неотступно следует за ней каждую чертову ночь. Одиночество давит и стягивает невидимым тяжелым воротом. И так некстати каждый раз вспоминается уродливый воротник-ошейник, что пришлось носить ей в далеком и все таком же одиноком детстве.
Клубы легкого дымка кружат вокруг нее, создавая атмосферу таинственности, нерассказанности. И как она раньше не подмечала дикую и необузданную романтичность своих вылазок? Она ведь искренне полагала, что она безупречно умеет анализировать настрой ситуации. Как-то так получилось, что горькость сигарет обнажала ее эмпатическое чутье, как бы это нелепо ни звучало. Настроение человека — открытая книга. И Кароль внутренне гордилась своим знанием.
И как же жаль, что Хиованна разбила эту иллюзию.
— Кара, — тихо зовет ее Хио, медленно перебирая что-то в своей сумочке. Странное сокращение само собой «приклеилось» к Кароль с подачи все той же Хиованны, так глубоко любящей сокращения имен. Да еще и эта привычка (одна из целой плеяды странностей)… Хио, как бы не опаздывала, как бы куда ни спешила никогда не показывает своей торопливости. Неспешность давно стала ее визитной карточкой, и никто давно не удивляется, как Хиованна словно издеваясь над всем миром неспешно с превеликим наслаждением смакует каждый день одинаковые химические пакетированные чаи, что каждый день подают на обеденном перерыве на съемочной площадке. Даже вспыльчивый режиссер устал с ней спорить. И в этом есть что-то даже не бунтарское. Это что-то из разряда вызова всему. Миру, обществу, себе. И Кароль вновь восхищена. Ее обожание смелости граничит с терпкой отвратной для нее влюбленностью, но Кароль осознает, что ей слишком все равно на такую мелочь. Ни шока, ни порыва переубеждения. — У тебя есть прокладки? — отсутствие смущения — неотъемлемая часть Хио. И в этом ее очарование. Настолько часто это проскальзывает в их разговорах, что Кароль просто устала краснеть и тушеваться. Вот и сейчас. Не вздрогнув, не отрываясь от вычерчивания карандашом линии губ, она протягивает свою сумку.
— Сама ищи. — как же забавно это вышло. Как в замедленной съемке, Кароль в шоке разворачивается на чудовищное шуршание целлофаном. Хиованна безмолвно вертит в руках полупустую, чуть помятую пачку Винстона с ментолом. Под прозрачным целлофаном издевательски сбились в уголках крошки рыжеватого табака — Кароль никогда не отличалась особой аккуратностью. Хио не поднимает на неё взгляда. В тонких пальцах медленно проворачивается пачка. Будто Хио впервые за всю жизнь видит сигареты. Кароль неслышно выдыхает, сжимая карандаш для губ. Что же… Рано или поздно все равно пришлось бы рассказать.
— Я знаю, что ты скажешь, — стараясь выглядеть спокойно, начала Кароль. Хиованна все так же молча тут же переводит взгляд своих слишком внимательных карих глаз на неё. Раньше это не вызывало внутренней дрожи. «Времена меняются, » — вбивает Кароль себе в голову, проводя по многострадальному карандашу ногтем. Цветастой обертке определенно пришёл конец. — Мне не идёт курить. Это выбивается из образа. Да и зачем я вообще рискую? — Кароль чувствует пьянящий запал, перехватывающий рациональные мысли. Воздуха в легких вмиг стало слишком много. Кровь резко вскипела в жилах. — Но знаешь что? Мне все равно! — глаза заволокла пелена чистейшего адреналина. Кароль почти кричит, не видя перед собой ничего. — Мне плевать на общественное мнение! Подавитесь своей правильностью и стереотипами! Да, я не вписалась! К черту! — выплюнула Кароль, с размаху закидывая карандаш в раскрытую косметичку. Что-то жалобно звякнуло внутри, но сейчас вокруг самой Кароль все буквально взрывалось от кипящего гнева.
— Все сказала? — абсолютно спокойно поинтересовалась Хио. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Тихо проворачивая пачку в тонких пальцах, она одним плавным движением цепляет крышку, обнажая уже нестройный рядок белоснежных идеальных кончиков сигарет. Жест — и губы Хио смыкаются на аккуратном фильтре. Кароль на каком-то остаточном автомате ловит искрящийся предмет. В потной ладони теперь холодеет обернутая в сверкающий в электрическом свете целлофан пачка крепкого Мальборо. На резкий, такой знакомый щелчок кнопки, Кароль поднимает уже вымученный взгляд.
— Пойдем, — коротко бросает Хиованна и, резко развернувшись покидает туалет прямо так — с вызывающей сигаретой в зубах. И Кароль, ведомая подругой уже в который раз, сжимает хрупкую пачку и плетется следом. Бессмысленно что-то говорить, как-то действовать. Сейчас время Хио и его не стоит рушить.
— Что ты видишь? -почти шепчет Хио, уже стоя на крыше небоскреба. Ее не слишком волнует высота или холод, который тут безраздельно властвует. Не ежится она и от резкого жесткого ветра, гуляющего тут и несущегося прямо в кровь, охлаждая саму душу. Кароль передергивает плечами, выуживая сигарету из горяще-красной пачки Хиованны.
— Город, — начинает перечислять она. В руке все так же по инерции «загуляла» верная потрепанная Zippo. Короткий огонек, рожденный привычным щелчком и в небосвод, устремился первый густой клуб дыма. В нем вся горькость неопределённости момента, кислота пустой надежды на прежнее и терпкость помутненного ночью будущего. — Темнота, огонь ночной жизни, люди, машины. — безразлично продолжает Кароль, смакуя столь сладкий дым без лишних примесей.
— Город — язва природы, — отвечает Хиованна, разглядывая то ли пачку ментоловых сигарет, то ли свой маникюр. Горящий огонек слишком слаб, чтобы осветить ее лицо, но Кароль без труда угадывает нахмуренные темные брови и сморщенный от какой-то тяжкой думы нос. Иногда мысли слишком ярко мелькают на лице Хио. И этот момент не стал исключением. — Тьмы здесь нет, Кара. Человек разбил ее варварским светом собственного мнимого превосходства. — дым кружит вокруг Хиованны, словно подчиняясь ей. — Смотри, Кара. Смотри, не отрывайся. — Хио широким жестом обводит все великолепие ночного Буэнос-Айреса, поддернутого дымкой от тлеющей сигареты, зажатой промеж тонких пальцев. — Ответь еще раз. Что ты видишь? — Хиованна слишком мимолетно садится на самый край высотки, свешивая ноги. Сумасшедшая.
— Я вижу кладбище людских судеб, — вдруг начинает Кароль. Мысль пронзила ее слишком резко, будто была чужеродной. В секунду показалось, что странный мир Хио стал ее частью. Частью Кароль. Все странности в миг стали четкими обоснованиями, а туманная мудрость — чистотой жизненных определений. Хорошая иллюзия… была. Хиованну не познать, не понять простому человеку. И запутавшейся уже в самой себе Кароль никогда не осознать всего, что кроется в глубине карих глаз единственной подруги. — Я вижу жалкую общую попытку выжить и перебороть всех. И себя в первую очередь. — Хио делает глубокую затяжку, выпуская плотное облако горькой спасительной отравы.
— А себя ты относишь к ним, а, Кара? — безэмоциально откликается на внезапные выводы Кароль Хиованна. — В другой ли ты категории существ? Или так же, как и они, — короткий дымчатый взмах в сторону пестрящего огнями города. — Пытаешься выжить в гробу собственных рамок? — Хио слишком романтизирует отчаянное положение Кароль. Мать и общество — не собственные рамки, а обстоятельства, сильнее одной безвольной Кароль.
— Это не так-то просто, Хио. — с сожалением Кароль уже тянется к следующей сигарете, присаживаясь рядом с Хиованной, надкусывающей новую кнопку ментола. — Не я себя закопала. Не я похоронила свои истинные надежды и стремления. И не я, черт возьми, держу эти стены! — голос Кароль дрожит от острого гнева, копящегося одинокими годами на холодных крышах высоток.
— Ты уверена? — невозмутимость — инертное состояние Хиованны. Горячий дым срывается с ее губ, и она тяжким взглядом обводит все величие будто бы смертного города под ее ногами. Откуда в ней столько будоражащего чужое сознание спокойствия? Столько силы и неоспоримости властвования в собственной жизни? Когда весь непоправимый вал познания вселенной родился и возгорел в этой светлой голове? И как понять это чудесное и опасное существо?
Короткой фразой Хио нанесла смертельный удар жизненным принципам Кароль. Громада ограничений зашаталась лишь от простого вопроса. Терпкий дым резко проник слишком глубоко, к самому сердцу. От горячности нового открытия, Кароль вся сгорбилась, сжалась. Невыносимо познавать собственную глупость. Она горше беспомощности. Ведь не имеет оправданий. Не имеет логичности.
— Больше не покупай с кнопками, — словно из-под одеяла слышится все тот же хриплый голос Хио. — Хочешь курить — покупай что-то нормальное, а не эту дрянь для слабаков и идиотов. — Кароль понимает, что она, нет, не слабачка. Не беспомощная невольница на цепи злобной судьбы. Она —упертая дура, не способная выглянуть из собственного кокона. Ужившись в крохотном пространстве собственного мирка, ей уже и не приходит в голову выглядывать.
Пока Хио не вытаскивает ее в холодный свет жизни, с головой окуная в кипящее дерьмо вечного потока безжалостной вселенной.
***
С того дня что-то надломилось в их прежних отношениях. Нет, не в худшую сторону, как можно было предполагать. Надломилась какая-то стена между ними. Расстояние сократилось, если пожелаете. Кароль не может сдержать истерический смех. Изнутри это походит на какие-то жутко запутанные отношения дружба/любовь. Но на краю сознания теплится осознание: это то, что в миру принято называть неразрывной и крепкой дружбой. Такую Кароль познает впервые. Хио тянет ее за собой в большой и тяжкий для камерного восприятия мир, и противится нет смысла. Хиованна сильнее, и этот факт также ясен, как и тот, что вот-вот наступит день, когда и сама Кароль познает вкус странного обожания собственных причуд.
Хиованна с какой-то тихой торжественностью демонстрирует на следующий день после того самого разговора за сигаретой маленькую бусинку из холодного темного материала. Гладенький ровный камешек с небольшой дырочкой посередине вызывает огромный интерес. А заговорщицкий, такой необычный вид Хио рождает в голове тысячи вопросов.
— Это черная яшма. — делится Хиованна. Бусина переливается белесым блеском в ладони Хио. Тут же извлеченная из недр карманов толстовки цепочка с такими же маленькими и такими же гладкими бусинками из других материалов ни капли не проясняет ситуацию. — Я не желаю забывать своих самых близких. И все эти камни, — Хиованна ласково перебирает одними пальцами добрый десяток разноцветных камешков, нанизанных в совершенном несочетании на серебристую цепочку. — Это символы их. Их олицетворение. И теперь… — ловким движением Хио расстегивает замочек и нанизывает черную бусинку. — И ты со мной, Кара. Я верю в твои силы. — шепчет она, и Кароль тут же слишком неловко и слишком по-детски налетает с объятьями.
Хиованна — опора и направление. Последний оплот ясности и кладезь безмерной мудрости в слишком странном мире, раскрывшимся во всю ширь и во все могущество пред трусливой глупышкой Кароль. Горячая слеза, рожденная всплеском отвратно сильных эмоций, теряется в толстовке Хио. В глазах Кароль теперь блеск. Не от чувств, не от скрытых слез. Холодная зелень сверкает решимостью. Яркой надеждой, что подарил черный камешек, отныне символизирующий ее саму у самого сердца Хиованны.
***
Бесперерывные сборища каста ворвались в жизнь Кароль будто так и следовало. По прошествии какого-то жалкого месяца, она понимает, что отныне это есть и будет частью ее жизни. Социальной жизни, возрожденной под пристальным взглядом карих внимательных глаз Хиованны. От нее теперь несет на этих вечеринках алкоголем и немного табаком — Хио решительно считает, что если курить, то без примесей и именно тогда, когда хочется. В сумке теперь покоится вызывающий синий Винстон без всяческих добавок и кнопок. Хиованна довольно улыбается. Каждый такой вечер выходят они на крыши, погрязших в ночном мраке домов. Внизу шум, цвет жизни. И тишь обуреваемых всеми ветрами высоток — тот самый контраст, что насыщает красками силу человеческих переплетшихся судеб.
— И давно это? — как бы мимоходом спрашивает Хио, стряхивая пепел перед очередной затяжкой. Пояснять «это» не требуется. Небольшая «передышка» в приставаниях Руджа закончилась ровно сегодня. Из-за отсутствия на тусовке Канделарии ли или же из-за банального привыкания каста к ее присутствию на вечеринках — не ясно. Кароль вздохнула.
— С самого начала так. — докуренная до фильтра сигарета отлетает в сторону. В пальцах тут же оказывается новая, но она не спешит ее зажигать. Прохлада сковала пальцы. Или простое насыщение дымом наконец пришло к ней. — Поначалу мне было просто интересно — к чему он ведет. — почти прошептала Кароль. Вся эта история была странна и неразъяснима ни с каких сторон. На помощь Хио надеяться не стоило — проблема слишком внутренняя. — А потом… — она щелкнула крышкой зажигалки. Сигарета точно согреет руки. — Потом само как-то продолжалось. По инерции что ли. — горячий дым обжег горло. Тепло побежало по телу, разгоняя ядом кровь. Хиованна хмыкнула.
— Кара, между вами искры. — безапелляционно заявляет Хио, вглядываясь в желтую полутьму городской ночи. — Даже не спорь. Я это вижу. — Хиованна быстро оглядывает возмущенную Кароль. В ее взгляде слишком много всего. И странная радость, и отвратная жалость, и внезапное и чистейшее понимание. Это длится лишь одно-единственное мгновение, но этого достаточно. Кароль чувствует холодок успокоения под самой кожей, ласково щекочущее по венам.
— Между нами искры на площадке и сцене. — выдыхает Кароль вместе с дымом. Желания «взрываться» словно бы и не было. Слишком спокойно ей. Даже чересчур. Усталость от эмоций накатила внезапно и надавила на плечи. — В реальной жизни между нами — абсолютнейшая пустота. — констатирует Кароль. Ей точно, абсолютно точно плевать. Плевать-плевать-плевать. Мантра (молитва?) ее столь горяча, что фильтр с тихим хлопком лопается под ее зубами. «Черт!» — Кароль не хочется спалиться, поэтому одним неверным движением гасит огонек, выбрасывая испорченную сигарету.
— Кара, это неправда. И ты сама это знаешь. Подумай. — Хио резко вскакивает с пола, выкидывая окурок в пустоту. — Докуривай и приходи. — она наклоняется к самому уху Кароль. — И больше не порть сигареты. Затратно это… — даже не разворачиваясь, становится ясно, что Хиованна широко улыбается. Кароль не может вымолвить и слова. Заметила. Черт. Прежде чем ей удалось собрать мысли в кучу для внятного ответа, Кароль успевает осознать, что скрипящая дверь, ведущая на лестничную клетку, уже давно хлопнула, и она вновь один на один с крышей, городом и вечной ночью.
Дым вязко густ и приятен. Кароль старается отринуть все мысли обо всех: о Хиованне, о Рудже. Не к чему сейчас это. Ведь и без этого Хио, все также криво ухмыляясь докажет, кто тут прав.
И ей даже не захочется отрицать.
