Как ты не видишь?

Уже минут десять Крисания пыталась надеть на коня уздечку. Конь мотал головой, отказывался брать грызло и один раз даже чуть не укусил девушку за пальцы. Она тщетно расправляла мягкие ремешки и прикармливала строптивое животное сеном: было жарко, и ни за какую награду конь не хотел выходить из конюшни, которую соорудила армия Фистандантилуса за долгий простой на одном месте. Разомлевшая стража негромко посмеивалась над Крисанией, но не помогала: никто в лагере и близко не подходил к ведьме. В конце концов жрица решила подыскать более покладистого коня. Совсем близко раздался смех и в конюшню зашёл Карамон, на ходу перешучиваясь с повеселевшей стражей. Увидев жрицу, он прервался на полуслове. — Крисания! Ты куда пропала? Я говорил… — Карамон оглянулся на стражников, вернувшихся на пост. — Я же говорил, тебе не стоит выходить, тебе опасно выходить. Крисания выпрямилась. Она придумала ответ ещё до того, как действительно решилась выйти в полный опасностей лагерь. — Пожалуй, лучше уж меня сожгут на костре, чем я сама задохнусь в твоём душном шатре. Очень глупая получилась бы смерть, не находишь? Мягкий воздух за открытой дверью дрожал. Золотившаяся на солнце пыль напоминала сонных мушек, и казалось, сейчас было невозможно ни злиться, ни радоваться, ни раздражаться: любое чувство, чуть показавшись, засыпало, а мысли и движения были медленны и неуклюжи. — Я… Извини, я не подумал об этом, — смутился Карамон. — Надо было раздобыть тебе веер какой-нибудь. Или воды… Побольше. Но куда это ты? Крисания немного удивилась: Карамон не возмутился её капризом и не посоветовал терпеть. Никому сейчас было не легче, и она знала это. Длинная вызывающая речь оказалась не нужна. — Хочу прогуляться. В лесу должно быть не так жарко, — чёрный конь мотнул головой и стряхнул полузакреплённую уздечку. Мельком взглянув на него, Крисания объяснила: — Думаю, верхом прогулка будет безопаснее. Если уж захочет кто-нибудь меня сжечь, я от него ускачу. — Да, это правда. — Взгляд Карамона блуждал по конюшне. — Но одной гулять всё равно не стоит. Командир армии Фистандантилуса поднял с земли уздечку и подозвал жеребца, с которым мучилась жрица. — Спасибо, Карамон, — быстро улыбнулась Крисания, — я собиралась выбрать коня поспокойнее. — Да? Но этот очень хорош. Идёт плавно, к командам чуток. Одна проблема — взнуздать. Это да, с этим и бывалые порой мучаются… — Значит, он не сбросит меня при первой возможности? — О, нет! Он верный, хоть иногда и крысится. — Карамон отвернулся, чтобы наконец надеть на строптивца уздечку. — Это было бы и непросто сделать. Ты очень хорошо держишься в седле. Ни за что не поверил бы, что раньше ты не ездила верхом. Конь сжал зубы, не желая принимать грызло. — Вот, и меня не слушается, — рассмеялся Карамон. — Ну, ну, ты чего? Эй, как ты ведёшь себя перед дамой? — Наконец конь сдался. Карамон потянулся за потником и седлом. — Я дальше могу сама, — поблагодарив, сказала Крисания. — Наверное. — Седло тяжёлое. Я быстрее управлюсь. Или ты сама хочешь? Точно хочешь? Крисания кивнула и, взяв у Карамона потник, расправила его на спине уже присмиревшего жеребца. — Я сегодня свободен, — сказал Карамон. — Ты не против, если я поеду с тобой? Одной опасно. — Ладно, — спорить не хотелось, да и правда опасно. Поправив седло, взваленное жрицей на спину лошади, Карамон ушёл готовить свою. Перед выходом он проверил, надёжно ли девушка затянула подпругу (и удивился: та была затянута хорошо), и вскоре они вместе направились в лес. Жара там и правда была терпимее. Они дошли до ручья, напоили лошадей, и, когда повернули назад, небо уже поблекло, а в воздухе прорезалась прохлада. — Карамон, — жрица обернулась к ехавшему позади воину, — наверное, жара продержится ещё долго, и в шатре я её не вынесу. Не будешь же ты каждый день свободен? Меня не только не любят, но и опасаются. Оставь мою защиту Паладайну и людским суевериям. Они достигли опушки, и трава здесь вовсю стрекотала и жужжала. Большинство звуков утонуло в плотном летнем воздухе, но только не пение кузнечиков и саранчи. — Извини, я… Не очень доверяю Паладайну, — ответил наконец Карамон. — Не пытайся меня переубеждать, прошу. Не стоит лишний раз на него полагаться. — Крисания хотела возразить, но он быстро продолжил: — Я дам тебе нож. От зверей, не от людей. Хотя и зверя ты вряд ли обидишь… Я прикажу сделать деревянный навес и достану тебе веер, но не ходи одна в лес. Если захочешь, скажи, поедем вместе. Крисания промолчала, соглашаясь. Медленно и устало она думала о том, что Карамон её любит. А точнее, ему кажется, что это любовь, но это лишь — тоска по жене, жажда нежности и одиночество. Крисания ясно видела истоки этого чувства, и потому не могла ему верить. *** Рейстлин пытался читать. Он сидел с книгой всё утро, пересматривая много раз одни и те же слова, возвращался к началу, и в конце концов сдался и прикрыл уставшие глаза. Пару минут в голове лишь что-то жужжало, но потом в шумную тишину стали прорываться мысли: время, Такхизис, смерть, земля, бог. С беззвучным стоном Рейстлин сосредоточился на реальности, на конкретном моменте. Заныла уставшая голова. Чёрный маг прошёлся по шатру, положил книгу на место, сел, и вдруг, сжавшись, схватился за голову и попытался скорчить рот сначала в улыбке, потом в гримасе злости, сглотнул, глубоко выдохнул. Тяжесть в груди и зуд в ладонях прошли. — Рейстлин, можно зайти? Маг с раздражением взглянул на вход в шатёр. Вновь подкатил к горлу комок, сжались зубы. — Входи, братец. Карамон не сделал пока ничего глупого, но Рейстлин уже почти по привычке злился. — Ух, ты здесь ещё не задохнулся? На улице стало прохладнее. Не хочешь прогуляться? — Зачем ты пришёл? — процедил маг сквозь зубы и потянулся к открытой книге. — Крисания собрала травы для твоего чая, вот, возьми, — Карамон протянул несколько мешочков. — Тут, кажется, цикорий, а тут… Короче, не знаю, разберёшься. — Почему же она сама не пришла? — Рейстлин положил травы на стол. — Так опасно, ведь знаешь, её ведьмой считают, не любят, — замялся Карамон. — Ладно, без разницы, — раздражённо прервал брата маг, утыкаясь в книгу. — Прощай. — Ох, и пыльно у тебя. Неудивительно, что кашляешь. Может, всё-таки выйдешь на белый свет, подышишь воздухом? — Я сказал «прощай». — И темно читать. — Проваливай наконец! — вспылил Рейстлин. Карамон замер, потом повернутся к выходу из шатра и, выходя, пробормотал: — Что-то ты нервный, Рейст. Братец. Рейстлин знал, что злиться было нелогично и даже вредно. Но разум обычно включается позже, чем чувства. Человек плохо владеет эмоциями, а маг был, к сожалению, человеком. Запершило в горле и Рейстлин задержал дыхание. К счастью, он не закашлялся. Осторожно вдохнув, маг взглянул на мешочек трав, который бессознательно взял со стола и крутил в руке. «Она думает, что это Палладайн», — мелькнула мысль, и Рейстлин, вздрогнув, удержал её и всмотрелся в продолжение. «Она думает, что это Палладайн вложил в неё любовь», — в такие слова сложилась мысль, — «любовь ко мне. Она думает, что Он с самого начала вёл её к любви. Какая глупость». Рейстлин отложил травы, осторожно сел на стул, ссутулился, потом выпрямился и взял в руки бумагу, где рассчитывал ингредиенты для очередного зелья. В голове было пусто, считать не получалось. Вдруг мысли ринулись потоком, но не те: «Она думает, что это любовь. Но это я, я её создал, эту любовь, не Палладайн. Сам создал, с математической точностью. Это не любовь, это жалость, жалость к слабому и больному гордецу», — Рейстлин вскочил и зашагал по тесному шатру, нервно переставляя склянки, хватая и бросая книги, испуганно озираясь по сторонам. — «И да, эта «любовь» — гордость. Ведь какая бы красивая история получилась, если бы это правда была любовь! О, как в легендах. Тебе такое нравится, Крисания, да? О тебе бы все говорили, тобой бы восхищались. Чистая любовь жрицы Палладайна вернула чёрного мага к свету! Ух ты! А чистая ли? Да, чистая ли? Точно, в-третьих — до этого я забыл сказать слова «во-первых» и «во-вторых», ну да ладно — в-третьих, это… Грязь. Это земное. Это тело, а не Палладайн! Ха-ха. А богу не пристало искушаться земным», — Рейстлин стоял посреди шатра и потрошил перо для письма, — «А я, а я… Крисания не смогла бы быть богом», — зачем-то сфальшивил он. После одной поддельной мысли поток схлынул, и остальные потянулись туго и медленно. Рейстлин попытался вспомнить недостатки Крисании — и вспомнил немало, он поискал истоки симпатии к ней (только симпатии!) — и всё было как на ладони: одиночество, недостаток умных собеседников, эта «грязь» в конце концов. Всё объяснимо и очень просто. Чёрный маг мысленно перечислил и последствия возможной (только возможной!) любви к Крисании и вздрогнул, когда дошёл до пункта «Это может помешать стать богом». В конце концов Рейстлин вывел заключение: «И у Крисании, и у любви куча недостатков, я ясно вижу их, а значит не влюблён. Конечно, не влюблён, как я мог только заподозрить! Истоки этого чувства находятся в земле, а бог не должен быть к ней привязан». Рейстлин пару секунд помедлил, прислушиваясь к мыслям, и наконец взял со стола свиток с расчётами, жалея, сколько времени потратил на глупости. Как много дел, как много дел надо сделать, чтобы наконец начать править этим грязным, этим глупым миром. И среди этих дел совсем нет времени на любовь. Даже на мысли о ней — нет. «Только б не попасться в свои сети».