цвет его любви

      Фиалки. Обыкновенные, мать их, фиалки.       Так, оказывается, выглядит Ромина любовь.       Но, честно говоря, он предпочёл бы никогда её не видеть. Особенно если она лежит у него на ладони окровавленными смятыми лепестками и чуть ли не каждые двадцать минут раздирает измученную глотку надсадным кашлем.       Кушнарёв с трудом стряхивает лепестки, липнущие к руке, в раковину и включает холодную воду. Фиалки застревают в решётке, закрывающей слив, и приходится потратить некоторое время, чтобы избавиться от них совсем. Никто не должен знать. И уж тем более — сочувствовать.       Сухой кашель начался месяц назад. Что же, всё верно. По словам врачей, от момента, когда человек влюбляется, и до момента, когда он начинает харкать цветами, проходит именно столько. Рома искренне надеялся, что это лёгкая простуда, аллергия на пыль, последствия курения, что угодно вообще, но только не ханахаки.       Красивая болезнь. И страшная. В последнее время от неё умирают слишком часто. Несмотря на усилия передовых научных лабораторий, занимающихся изучением ханахаки, способ попрощаться с недугом пока существует лишь один: получить ответное признание от того, в кого влюблён.       Рома усмехается невесело. Выходит, шансов у него нет. Совсем.             Он возвращается к компьютеру, сворачивает осточертевшую игру и открывает десятки форумов. На них люди с пугающей медицинской объективностью рассказывают о своём опыте. Некоторые излечились и хотят помочь другим. Но таких счастливчиков чертовски мало. Куда больше тех, что находятся на разных стадиях своей болезни.       Какая-то девчонка пишет: «Я принимала препараты, замедляющие процесс, но со временем они перестали помогать. Сейчас я лежу в больнице. Уже три месяца как. Не думаю, что когда-нибудь отсюда выйду».       Рома устало трёт переносицу. Провести остаток своих дней в больнице, в специальном отделении, наполненном историями несчастной любви и тяжёлым запахом подгнивающих цветов, — не лучшая перспектива.       А главное — чёрт угадаешь, когда придёт конец. С ханахаки можно мучиться годами. А можно сгореть буквально за несколько недель. Немногое зависит от врачей. Многое зависит от самого пациента.       Кушнарёв понимает — судя по тому, как давно и как безответно он влюблён, последнее ему не светит. В принципе странно, что держался так долго. В принципе странно, что не умер ещё пару лет назад.       Всю ночь Рома читает истории безнадёжных пациентов. Не то чтобы у него не было сердца (ханахаки говорит об обратном), но всё это его не особенно трогает. Социальная реклама, чуть ли не на каждом углу предупреждающая о возможной опасности, сделала своё дело — научила людей воспринимать неизвестную болезнь как что-то естественное и само собой разумеющееся. Не «трагедия», а «невезение». В группе риска — каждый житель планеты.       Кушнарёв ложится спать. Утро вечера мудренее. Да и что теперь поделаешь? Ну, обратишься к врачу, начнёшь принимать курс прописанных препаратов. А дальше? Всё равно ничего не изменится. Это ведь не о спасении. Это о продлении агонии.       Скорее всего, Рома просто в полной мере не осознаёт своей участи.       Несколько раз за ночь он просыпается, чтобы откашлять цветы, прорастающие прямо в лёгких, и после этого закурить. Курение не приносит никакого удовольствия, кроме морального, — Рома представляет, что дым способен отравить проклятые фиалки.       Утром он выходит к команде и замечает то, чего боялся, — никто не смотрит на него открыто. Все молчат. И вместо того, чтобы бросить привычное «Доброго, малой», утыкаются, как один, в экраны своих телефонов.       Только Соло поднимает на него глаза, кивает, мол, «мы в курсе», и принимается за горячий кофе. Рома отворачивается и берёт свою чашку тоже. Жаль, насладиться вкусом так и не удаётся — после первого же глотка он начинает кашлять, задыхаясь, и несколько тёмно-красных капель ложатся на белую скатерть. Надо же. Более позорного признания в своём бессилии даже при всём желании сделать бы не получилось. Нет ничего более жестокого и бессмысленного, чем обыкновенный случай.       Это справедливо и для Роминой любви. Случай. Просто случай. Окончание какого-то турнира, дождь на улице, опаздывающее такси и чужая толстовка на его плечах. Пожалуй, тогда всё и началось.       Кушнарёв думает об этом как-то отстранённо и уходит к себе (в себя). По-хорошему, надо сообщить семье и заняться поисками подходящей клиники, но Роме (не)хватает воли лишь на то, чтобы лечь в кровать.       Соло приходит почти не слышно. В дверь не стучит. За вторжение, как обычно, не извиняется и совершенно бесцеремонно садится на край постели.       — Эй, малой, — говорит он тихо, — это не вариант. Тебе нужна помощь.       Рома хмыкает. Вообще-то Лёша прав, но что возьмёшь с его правоты? Стремление побыстрее запаковать чемоданы и смирно сидеть в больничной палате?       — Давай я попрошу одного человека позвонить в клинику? У меня есть хороший доктор на примете.       — Всё-то у тебя есть. Откуда? — недоверчиво спрашивает Рома. — Или ты так меня успокоить пытаешься, а сам сейчас будешь бегать в панике и звонить по всем номерам, которые найдёшь?       Соло вздыхает тяжело. Он привык к юношескому упрямству, порождающему сотни нелепых противоречий, но ситуация-то сложилась серьёзная, её не разрулишь нравоучениями и небрежным «кончай выделываться, малой». Пусть этот метод подождёт до следующего, менее опасного, раза.       Лёша предпочёл бы никому не рассказывать правду, но Рома, этот вредный засранец, ему уже почти как сын, взрослый и чудовищно бестолковый. А ещё у него нет никого, кому он мог бы доверять, и это весомый аргумент в пользу радикальных мер.       — Ну, слушай, — Соло касается чужого плеча, сжимает крепко, заставляя Рому встрепенуться, — сам у того врача лечился.       Рома удивлённо округляет глаза, совсем по-детски приоткрывает рот, собираясь что-то сказать и не находя слов, и Лёше хочется улыбнуться.       — Так ты ведь женат, — наконец-то выдыхает Рома. — Как тогда получилось-то?       В голове у Кушнарёва всё это никак не выстраивается в одну цепь. Если Соло и кашлял, то вовсе не так, чтобы люди вокруг заподозрили нечто подобное. Врёт, что ли? Вряд ли. Подсознательный страх людей перед этой болезнью слишком велик, чтобы приплетать её куда-либо для красного словца.       — Ох, ребёнок… все исключительно по любви женятся, что ли? — беззлобно спрашивает Лёша, не требуя ответа, и треплет Рому по волосам. — Я любил кое-кого. Не сложилось. Заболел. До сих пор болею. Терапия помогает не кашлять постоянно. Вот поэтому тебе советую обратиться к специалисту. Жить-то с этим можно. Зависит от того, как воспринимаешь всё.       — В смысле? — Рома вопросительно вскидывает бровь.       — В прямом. Научишься не страдать и не сожалеть — проживёшь дольше, — Соло достаёт из кармана джинсов телефон. — Так что, звоню?       — Звони.       Рома не верит в счастливый финал и мирную смерть под глубокую старость, но попытка — не пытка. Ничто, в сущности, не пытка, кроме удушливого кашля и того чувства, которое испытываешь, когда видишь на окровавленной ладони свидетельство своей неудавшейся любви.       И, казалось бы, почему именно фиалки? Почему именно они, скромные и совсем не красивые, стоят у Резоля на подоконнике? Впрочем, спасибо ему и за то, что не какая-нибудь акация.       Просто — спасибо.       Спа-си-бо.