Чертополох

Утром, когда Гэвин чистит зубы, сплевывая, он выплевывает розовый, маленький комок. Сначала он тыкает его щеткой, хмуро разглядывая. — Что за херня? — спрашивает он сам себя и проводит языком по зубам, пытаясь понять, откуда эта штука там появилась. Комок маленький, темно-розовый, запачкан зубной пастой — и Рид морщась, тянется к нему, поднимая и промывая под струей воды. И на его ладони остаются лепестки чертополоха. Гэвин отшатывается от раковины как от прокаженного, поднимает глаза на зеркало и открывает рот. «Нет, нет, блядь, пожалуйста» — бьется в его голове одна только мысль. — «Только не эта поебень!» Во рту он не находит ничего подозрительного — но тревога не отпускает, нарастая лишь сильнее. Он не жрет цветы, откуда они у него во рту?! Объяснение этому могло быть только одно — и оно Гэвина пугало до одури. Он болен. И болен серьезно. Ханахаки так и не научились лечить — хотя оно и было самым редким заболеванием в мире. Болезнь безответно влюбленных — так ее звали люди. У того, кто был влюблен, из гортани прорастали цветы — сначала крошечные бутоны, лепестки, затем — все сильнее и сильнее, стебли, крупные цветы — пока человек не погибал от асфиксии. И Гэвин не хотел умирать. Да кто хотел бы?! Единственным лекарством были бы ответные чувства того, в кого он был влюблен — но, черт подери, для начала Гэвин даже не считал себя влюбленным! Он выкинул лепестки в унитаз и умылся ледяной водой, унимая дрожь в руках. Это все бред, просто какая-то дрянь из вчерашней китайской лапши, которой он ужинал. Да и не может у него быть ханахаки, откуда? Им заболевал один человек из ста миллионов, не может же он быть счастливчиком ровно настолько! Звонок мобильного привел его в чувство. — Да? — рявкнул Рид в трубку, даже не смотря на номер. — Детектив, я надеюсь, вы уже встали? — раздался холодный, спокойный голос из динамика. Гэвин трижды проклял его обладателя, но процедил через зубы: — Не твое дело, банка консервная. Хули надо? У меня выходной. — Хэнк и Коннор пригласили меня в парк аттракционов. Вы бы хотели составить компанию? Гэвин аж поперхнулся. — Да пошел ты нахуй, — прокашлявшись, бросил он в трубку. — В свой выходной я выйду из дома только чтобы снять красивую телку и отодрать ее в машине. И то не факт. — Или же вы поедете в «Рай», — беспристрастно ответил ему андроид. — И отдерете одного из андроидов там. — Захлопни свою хлеборезку, тостер ебаный! — мигом подорвался Гэвин, и тут же закашлялся. В горле запершило. — Я взял на себя смелость проанализировать ваши выходные за последние два месяца, и пришел к выводу, что все выходные, кроме последнего вторника вы проводите в «Раю», среднее время пребывания — два часа сорок минут, — не обращая внимания на возмущения Рида продолжил андроид. — Поэтому я предположил, что… — Я сейчас так предположу, что у тебя, сука, предполагатель треснет, — пригрозил Рид и бросив трубку потянулся за полотенцем — и замер. Во рту был горький вкус, ужасно неприятный и противный. Рид сплюнул в раковину — и побледнел: на белой поверхности красными, пугающими пятнами темнели лепестки чертополоха. Впервые Гэвину стало по-настоящему страшно. И хуже всего — он не знал, что ему делать, как это решить. Выходной однозначно шел по пизде. *** Весь день Рид боялся даже вздохнуть — казалось, глотни он ртом воздух, и цветы прорвутся наружу, раздирая глотку. Во рту поселился чуть горьковатый привкус, то и дело Гэвин ощупывал языком небо и десны, пытаясь найти лепестки, но не находил. И вроде как это успокаивало — но вечером он выплюнул маленький бутон чертополоха, еще не колючий, но уже неприятный. Разум Рида был затуманен страхом. Неужели он не заметил влюбленности? Но в кого?! Та девочка на кассе в супермаркете? Красотка из бара, которая чуть ли в трусы ему не залезла за стойкой? Кто, кто, блядь?! В телефонной книжке три возможных номера — и все обзвонены, назначены свиданки, одно даже сегодня — и все равно такое ощущение, что… Не так. Даже нет — н е т а к. К вечеру он бреется, находит в шкафу чистую футболку и одевшись, распахивает дверь — и упирается носом в воротник-стойку. — Мне стоит приехать за вами, когда вы будете пьяны? — безразлично интересуется андроид, склоняя голову набок. Диод окрашивается желтым — он явно что-то анализирует. — Нихуя мне от тебя не надо, — выплевывает Гэвин, отпихивая андроида в сторону. Тяжелый, мать его! — Я сам доберусь до дома! — В любом случае ваш организм слаб, вам не помешает отдых. Вы уверены, что хотите отправиться на свидание? — Ты еще и телефон мой прослушиваешь, кусок металлолома?! — возмущается мужчина.- Да какого хуя ты… — Я не хотел бы, чтобы мне пришлось ехать за вами и доставлять до ближайшего медицинского отделения, если ваше тело не выдержит нагрузок, — парирует андроид. — Слышь, Девятка, — Гэвин тыкает его пальцем в грудь. — Отъебись. Понимаешь по-английски? От. Ва. Ли. Нахуй пошел. И не смей, блядь, прослушивать мои разговоры. Девятисотый молчит, сверля его совершенно пустым взглядом. Ни интереса, ни эмоций — ничего. Рид, рыкнув, обходит его и усаживаясь в машину, демонстративно громко хлопает дверью — чтобы эта консерва долговязая не обольщалась. Машина заводится не с первого раза, и не со второго — и Рид десять раз проклинает эти «новые технологии» — сука, как болтающих железок, так они понаделали, а как тачки усовершенствовать, так хуй. В окно мягко стучит андроид — и Гэвин, открыв окно, хочет послать его к хуям и на все четыре, но вместо этого выкашливает на него крошечный, колючий шарик. Во рту селится вкус крови — кажется, глотка поранена, так как глотать больновато… — Детектив.? Рид поднимает на него глаза и кривится: — Нахуй, банка. Нахуй. И, наконец заведя машину, дает по газам. Андроид же поднимает упавший на землю бутон и долго, вдумчиво его анализирует, чуть хмуря брови. Свидание не задается — Лола, так зовут девку с кассы, напивается и ржет как лошадь, пытается залезть к нему на колени и стащить его полицейский значок. Рид скрипит зубами и пытается удержать себя от того, чтобы не дать ей леща и не смотаться. Однозначно не она. По крайней мере потому, что выйдя в туалет он задыхается и кашляет уже заметнее, а горло ощутимо саднит, и Рид плюется кровью. Он позорно сбегает со свидания, обещает звонить и тут же заносит ее номер в черный список, как только отъезжает со стоянки — и судорожно выкашливает колючий цветок уже покрупнее. От ироничности хочется смеяться — конечно, дерьмовый человек, редкостный мудак, и цветок получил такой же, как он сам, колкий и болезненный. Заслуженно, надо сказать. Купив в круглосуточном магазинчике сигареты и две банки пива, Гэвин тормозит у входа в парк и запираясь в машине, курит сигарету за сигаретой. Внутри все сизое от дыма уже после третьей, но детектив этого, кажется, даже не замечает. Потягивая пиво, он искренне надеется забыться — и спохватывается только тогда, когда видит, как из ночной тьмы к нему движется темная и высокая фигура. — Нет уж, сука, не с тем думаешь связаться, — бурчит Гэвин, доставая значок и пистолет. — Давай, двигай сюда свои яйца… Как только фигура оказывается около окна, Рид опускает стекло и… В глазах все меркнет. Глоток свежего воздуха после табачного дыма заставляет давление подскочить, и вместо того, чтобы ткнуть незнакомому ублюдку в лицо дулом пушки, Гэвин заваливается на руль, теряя сознание. Приходит в себя он все в той же своей машине. Двери открыты настежь, окурки убраны, банок нет, — а рядом в соседнем кресле ровно натянутой струной сидит RK900. — Если бы я не нашел вас, вы могли бы задохнуться, — произносит он, не глядя на детектива. Что-то в его голосе не так, он…непривычный, но Гэвин на это почти не обращает внимания. Только в голове звоночек — «дзынь!». — Ты что тут забыл, — шипит Гэвин, откинувшись на спинку сиденья. — Ты везде, блядь, за мной свою пластиковую жопу таскать будешь? — Вы больны, детектив, — тихо говорит андроид, и только теперь Рид замечает, что руки его в крови, а в ладонях лежат цветы чертополоха. — Вы серьезно больны. Почему вы не сказали? — Потому что это не твое собачье дело, — Рид тянется за сигаретами. — Радуйся, скоро подохну. — Я нашел информацию по ханахаки. В кого вы влюблены, детектив? Я мог бы помочь вам, составить для вас стратегию… — Да какую нахуй стратегию! — срывается Рид. — Что ты, ебаная жестянка, знаешь о людях?! В любви нет стратегии!.. Его руки трясутся, когда он поджигает сигарету, зажатую в зубах. Во рту — соленый, мерзкий вкус крови, и это значит, что времени…времени почти нет. Ханахаки прогрессирует быстро, цветов все больше, они раздирают глотку, отчего даже дышать больно. — Почему вы принимаете меня в штыки, Гэвин? — тихо интересуется андроид, и поворачивается к нему. Его диод бьется красно-рыжими всполохами, словно Девятисотый только внешне спокоен — а внутри у него буря. — Да потому что вы все, блядь, бесполезные, вы машины, которые возомнили о себе черт-те что! — Рид затягивается и вновь кашляет, согнувшись пополам. Андроид тут же перехватывает его, тянет на себя, пока Гэвин не в силах сопротивляться — и детектива выворачивает кровью прямо на белоснежные рукава напарника. Андроид не двигается, позволяя мужчине прийти в себя, а затем, как ему становится легче, бережно усаживает его обратно. Ему… Не нравится это. Не нравится то, что происходит с Гэвином. От этого люди умирают. Он не хочет, чтобы Рид, каким бы он ни был ублюдком, умирал. — В кого вы влюблены? — настойчиво повторяет он вопрос, не прекращая анализировать напарника. Жизненных сил у него все меньше и меньше, он слабеет с каждым часом. Это плохо. И плохо то, что Гэвин молчит. — Отвечай! — вдруг срывается андроид, и диод его заливает алым светом. — Ты что, хочешь сдохнуть, как псина под забором, пока из тебя будет прорастать куст чертовых цветов?! «Программный сбой^» «Программный сбой^» «Программ…» Потому что этот человек, мудак, мразь, которой ебало разбить надо, дорог. Пульс у Гэвина нестабильный, сердце бьется то в бешеном темпе, то замирает и его почти не слышно. И из горла, раздирая кожу, прорастает стебель. Гэвин не может ответить — и лишь с болезненным отчаянием смотрит на напарника, пока из уголка его рта течет темная, густая кровь. У андроида сбоит все, от сообщений об ошибках он почти ничего не видит — биокомпоненты перегреваются, тириум в трубках по всему телу словно горит. — Детектив, — едва слышно, одними губами произносит Девятисотый, — не умирайте. Пожалуйста. Он словно умирает с ним. Процессы отказывают, экстренно завершаются один за одним — и словно через толщу воды до него глухим эхо доносится хриплое дыхание Гэвина над ухом. Тепло чужого, человеческого тела обжигает — Рид приваливается к нему, опуская голову на плечо, что-то пытается сказать, криво ухмыляясь и заляпывая кровью рукава андроида и свою куртку. А затем в голову Девятисотого приходит совершенно парадоксальная идея. Она противоречит всему, она ломает все устои его мира, идеальные и разложенные по полочкам, тонкими проводами протянутые через всю его сущность и аккуратно разветвленные в нужных местах. А если все это время… Он не создан быть заменой человеку…во всем. Он прекрасный аналитик, он машина для убийства, он знает сотни видов оружия, понимает девиации андроидов… Понимает ли?.. Но он не создан заменять человека…и любить его. А вдруг Гэвин все это время любил его?.. «Программный сбой^ Отказ компонента #7253. Критическая ошибка.» Андроид тянется к Гэвину, который лишь едва вздрагивает в ответ на его прикосновение — и в систему догружаются гигабайты данных. Он научится. Вкус крови очень…странный. Железо и соль. И ужасно мешается этот чертов колючий цветок, целовать Гэвина…неудобно. Но если это действительно спасет его — он пожертвует всем. Он целует так, как умеет, как видит в памяти изо всех загруженных материалов. Он целует долго, изучает его кончиком языка, и бросает этот анализ на половине — потому что он забывает, зачем это нужно. И теряется в ощущениях, несмотря на мигающее объявление о сбое программы. Он становится девиантом — и его это ни капли не пугает. Когда он отстраняется, цветы, что растут из горла Гэвина, окрашенные кровью, засыхают и с тихим шорохом осыпаются вниз. Андроид замирает, не понимая, что это значит, судорожно ищет информацию, сжимая руку Рида, хмурясь и проверяя попутно пульс детектива. Нитевидный, слабый, почти отсутствует. «От цветов можно избавиться либо получив ответ на свои чувства, либо погибнув. Операция по избавлению от них дорога́ и приводит к полному лишению любых чувств у больного.» Девятисотый смотрит на Гэвина, перепачканного кровью, и невольно внутри что-то отзывается теплом. «Биокомпоненты восстановлены и готовы к работе». В больнице, куда его отвез Девятисотый, Гэвин быстро приходит в себя, и как только открывает глаза — мрачный, угрюмый и вечно недовольный, — видит сидящего напротив андроида. Тот смотрит на него с привычной невозмутимостью, но в этот раз она…иная. — Выкинь этот ебаный веник, — шипит Гэвин, кивая на цветы в вазе — презент от коллег. Андроид улыбается уголками губ. — Да, детектив. Букет вместе с вазой вылетает в окно, разбив стекло, а Рид криво ухмыляется. — Ты умеешь быть веселым, консервная банка. — Зовите меня Ричардом, — с такой же ухмылкой отвечает Девятисотый, и Гэвин удивленно поднимает брови. — У тебя есть имя? — Я назвал его вам как только пришел в департамент. — А нахуй мне было слушать банку, — огрызается Гэвин. — Ты ж ебаный тостер… — И я вас люблю, детектив, — прерывает его андроид. Рид вскидывает кверху средний палец и резко отворачивается от андроида в другую сторону, и не видит, как тот украдкой прячет в карман форменного пиджака последний цветок чертополоха — тот самый, в его засохшей крови.