Извечная борьба

Позвольте представиться – поэт Гренгуар, принц парижских улиц… и дух этого города. Я поведаю вам несколько историй. О любви, о ненависти, о том, о чем уже писали и о том, о чем не напишут никогда. Внимай мне, Париж! Внимайте горожане. Пусть луна укажет нам путь к далекому 1482 году… - Фролло! Ты, священник от бога… - взгляд, которым Квазимодо пронзал мужчину, был полон и тоски, и одновременно с ней ненависти. – Мой господин и мой спаситель! Есть ли у тебя сердце? - Сердце? – безумие давно охватило этого мужчину. Еще тогда, когда он увидел цыганку. Когда поразил ножом сердце Фебюса, когда заставил стражу ополчиться на Эсмеральду, когда обвинил её в убийстве. О, его сердце пожирала похоть, и он дал прорваться своим желаниям тогда, в камере. Но девушка не ответила ему, она отказалась даже ценой жизни принадлежать ему. И тогда из страсти, что разрывала святого отца на части, выросла ненависть и злость. Демоны захватили его разум, и именно от того он приказал изгнать цыган за пределы Парижа, от того он отменил право на приют… Из-за его приказов, его желания отомстить избежавшей смерти Эсмеральде произошло столько кровопролитных уличных сражений. Они стояли там, у горгулий, наблюдая за тем, как девушку ведут на эшафот. Именно тогда страдающее сердце Квазимодо не выдержало. Он не мог больше молча смотреть за тем, что происходило с его спасителем. Это был не Фролло, лишь тень того, кто был когда-то им. Тень, что ненавидяще сверкала глазами, что жаждала смерти невинной девушки. - Кровоточащее сердце, Квазимодо. Сердце убийцы! Посмотри, видишь милую Эсмеральду, что ведут на смерть? Она так прекрасна… А помнишь ли ты, кто приплясывал с ней рядом, оттеняя своим уродством её красоту? Рыжеволосый горбун сжался, слыша как интонации Фролло становятся угрожающими. Было страшно видеть, как мужчина подходит к нему ближе и смотрит в его глаза, презирая. Никогда раньше не говорил ему священник слов о его уродстве. Никогда не напоминал об этом. Это был не Фролло, Квазимодо не признавал в нем Фролло, как пес не признает хозяином чужого. - Не говори, прошу, - хриплый голос Квазимодо, смятый, казалось, самим телом. Иногда складывалось ощущение, что голос скрежещет лишь потому, что на пути к воле встречается со слишком многими изгибами. - Это я отдал её в руки палача! – с ненавистью прошипел Фролло. – Все потому, что она не захотела меня, не захотела быть со мной. Она умрет как Христос, так же бессмысленно, так же глупо! Смотри на неё, смотри! – мужчина схватил горбуна за волосы, и тот, от тоски, навалившейся на его члены, не мог даже противиться. - Это сделал ты? – потухшим голосом проговорил Квазимодо. - Я! Я! – продолжал кричать священник, меняясь в лице. Теперь даже он больше походил на горгулью, нежели Квазимодо. – Смотри же на неё, смотри! Её повесят у тебя на глазах, проклятый калека! Ты думал, что она может любить тебя? – хохот разнесся под сводами Нотр-Дама, а Квазимодо не выдержал, он дернулся всем телом, уродливо изогнулся. Между ними – иссохшим от ненависти священником и звонарем, что действовал по воле душевной боли, - произошла короткая борьба. Одновременно с тем, как в последних судорогах забилась Эсмеральда на виселице, на мостовую рухнуло тело её истинного палача. А сам Квазимодо уже ковылял вниз. Как он прорывался к её остывающему телу, как вынимал его из петли, все это описанию не подлежит. Слишком много боли, слишком много тоски. А ведь она единственная, кто увидела в нем светлую душу. Пусть и боялась поначалу, но потом приняла его… А ведь он был так ужасен, что от него отреклись родители в первый раз увидев его. Его уродство было столь явным, что за обликом его никто не мог увидеть того, что скрывала душа. Рыжая обезьяна, отродье Дьявола, подкидыш троллей. Все эти прозвища выразились в одном – Квазимодо. - Эсмеральда… Верните мне её! – со слезами на глазах молил горбун, обращаясь к небесам. И казалось ему, что сердце разрывается на части. – Танцуй, моя Эсмеральда… Пой, моя Эсмеральда… А может не казалось? Потому что он со стороны увидел, как поднимается его Эсмеральда, будто сотканная из света, как легко она подбегает к нему, протягивает руку. Он встает, идет рядом с ней, а девушка тянет его за собой наверх. И только он собирается сделать первый ковыляющий шаг… - Его!? Горбуна? Убийцу! Урода? – вокруг них с Эсмеральдой вьются горгульи и, о ужас, Фролло. - Он убил. Он убил меня, проклятый урод! Уничтожил меня, служителя церкви! Исчадье ада! А Эсмеральда поднималась, все выше и выше, и уже не поспеть было Квазимодо за ней. Ведь как может успеть за легко ступающей ланью уродливая черепаха. Не было суждено им соединиться даже после смерти, как просил Квазимодо, хотя это была такая малость, по сравнению с тем, что просили другие. …А знаете, ведь не все попадают в мир иной – в Ад или в Рай, не имеет значения. Не всем удается стать слишком дурным, или слишком хорошим. Чистилище – тоже удовольствие не для всех, хоть и дешевле обходится, но все же… Не зря ходят легенды о духах, о привидениях, полтергейстах. А есть еще и сущности. Или те, кому надо чуть-чуть доработать… Много чего есть. Вы думаете, что просто так я прервал этот рассказ? О нет, просто в тот момент, когда Эсмеральда поднялась на небеса, приняв мученическую смерть, а Квазимодо и Фролло остались напротив друг друга, их будто бы что-то подхватило. Они больше не видели друг друга несколько веков. Ад забрал себе священника в помощники, теперь он был тем, кто соблазнял род мужской властью над женщиной. Сулил им неземное блаженство в том случае, если они «исполнят свой долг», даже если женщина была против. Рай же дал горбуну возможность вести всех изуродованных физически по пути, который привел бы их к Богу, очистил бы их душу. Несмотря на то, что роли им были отведены абсолютно разные, спустя четыре века спаситель и спасенный встретились, чтобы вступить в очередную борьбу… Жил на свете один мальчик… Даже не так, он не жил, существовал. Казалось, что при рождении правую сторону его лица размозжило встречей с реальностью. Его лик пугал даже тех, кто воспроизвел его на свет и потому его без жалости выбросили на улицу, как бездомного котенка. Тогда ему было уже четыре года; накануне погибла единственная женщина, что любила его – мать. Жаль только, что уродам дана большая сила к выживанию, видимо взамен красоты. Лучше бы было мальчишке умереть прямо там, куда его выкинули, но его обнаружил хозяин цирка и решил, что этого уродца, коли подрастет, можно будет за деньги показывать простому люду. Уже тогда мальчишку обозвали ребенком самого Дьявола. Вряд ли это было истиной, ведь по сути малыш был добрым. Держали его в клетке, кормили отбросами, первое время правда сытнее, пока он не подрос. Казалось, что его хозяин был убежден в том, что чем старше становится ребенок, тем меньше ему требуется еды. Дни за днями длились для мальчишки так, будто это был один день; и если бы он знал о кругах Ада, то он подумал бы, что находится где-то среди них. Но не было у него никаких знаний, как не было ничего, что могло бы спасти разум от безумия. Сколько может ребенок испытывать боль и унижения? Кому удастся прожить долго, если он знает, что ничего, кроме побоев и злорадного смеха его не ждет? Наступил этот день, когда мальчишку невзгоды сломили окончательно. Они приехали в какой-то город, и к решетке подошла прекрасная девушка… Ничего кроме отвращения на её лице он не увидел, а она громче других хохотала, подвизгивая, когда его хозяин избивал его. Ребенок очнулся только тогда, когда балаган опустил. Тело ломило, ему казалось, что голова его объята огнем. Он с трудом перевернулся на спину, закрыл глаза. Жалкой выглядела попытка дотянуться до мешка, в котором он обычно ходил пока его никто не видел. Ему казалось, что пришли последние минуты его жизни, но вдруг раздались шаркающие шаги. Казалось, кто-то с трудом бредет к клетке, подволакивая ногу. Или не показалось? Мальчик не мог даже голову повернуть, когда услышал звук скрипящей дверцы. - Бедный малыш… - шепот донесся до него, а потом крепкие руки подхватили и понесли его куда-то. Эта ночь запомнилась будущему Призраку осторожными прикосновениями, излечением души и тела и любовью того, кто его омывал и даже накормил. Но утро показалось ему издевкой над тем, что он ощущал ночью. Он проснулся от тычка кованого сапога в ребра и грубого оклика. - Чего разлегся? Да ты посмотри, его раны зарастают прямо на глазах. Надо бы добавить еще! Итак, снова дни за днями, но теперь между ними были ночи. Спасительные ночи. Ночи, когда к нему приходил странный рыжеволосый горбун, еще более жуткий чем он сам, кормил его, утешал и учил… Учил таким знаниям, которым он бы не смог выучиться сам. Рассказывал зачем-то о вере, о колоколах, обещал, что рано или поздно мальчик обретет свободу. Но в одну ночь цирк снялся, и мальчишка думал, что больше никогда не увидит своего друга. И потому, когда на следующем месте стоянки в загончике раздались шаги, его будто подкинуло. Он подлетел к прутьям, но замер, осознав, что фигура того, кто подошел к его клетке отличается от фигуры горбуна. - Так вот кого так пестует Квазимодо. Проклятый урод, - презрительно бросил незнакомец. – Он лжет тебе, обещает благую жизнь, а ты веришь, верно? Мужчина медленно протянул руку вперед, сквозь прутья и кончиками пальцев провел по мешковине. - Что ты так скрываешь, мальчик? Как тебя зовут? - Зо-вут? – с трудом выговорил мальчишка, не понимая, откуда появился этот незнакомец. - Имя, у тебя же есть имя? - Нет. Они называют меня Отродьем Дьявола. - Я властью своей нарекаю тебя Эриком, - прозвучал голос мужчины. – Я еще вернусь, Эрик. Так он и продолжил жить. Вскоре к нему начал приходить и Квазимодо, теперь мальчишка знал его имя. Почему они не являлись вместе, вопроса у ребенка не возникало, просто потому, что ему было плевать… Впервые в жизни им интересовались не для того, чтобы издеваться. - Скажи, почему ты никогда не стремился к свободе? – голос того, кто дал ему имя звучал задумчиво. Он говорил, пока мальчишка с аппетитом поедал принесенную ему еду. – Может быть тебе нравится быть запертым в клетке? Или тебе нужен спаситель? – издевательски тянул мужчина, сам лишь понимая скрытый смысл своих слов. - К свободе? – мальчик привычно переспрашивал последние слова говорившего. – Как мне выбраться? Ведь хозяин может убить меня одним движением рук. - Ну, одним движением это перебор, - голос священника прозвучал ехидно. – Так убей его. Он не ожидает от тебя такого действия. Раз за разом Фролло подговаривал Эрика убить своего хозяина, подстрекал его к действиям. Его целью было сгубить душу парнишки, но иногда он видел в нем будто бы своего бывшего подопечного. И это сходство поражало, отвращало духа. - Квазимодо, почему ты так редко приходишь ко мне? - Эрик смотрел на горбуна доверчиво и радостно. Тот всегда относился к ребенку нежно – то по голове потреплет, то по плечу похлопает, а тот отвечал на эту незамысловатую ласку. - Я ко многим должен успеть, - отвечал тот. – А теперь… напой-ка мне ту песню, что мы учили в прошлый раз. В разговорах с Квазимодо Эрик учился слышать и видеть красоту даже там, где её не было. Учился воспевать её, а рыжеволосый только и делал, что хвалил его, после чего уходил. Единственной заповедью, полученной от горбуна, было: «Жди и надейся, спасение придет к тебе…» …А знаете, ведь такая малость нужна, чтобы свершилась трагедия. Или же не трагедия? В лунном свете все так обманчиво, переливчато… Наш герой был тринадцати лет отроду, и его хранители приходили к нему чем реже, тем регулярнее – раз или два в неделю. У духов же много дел, и не только его душа зависела от них. Но именно душа этого ребенка была причиной раздора для них обоих. Итак… Париж, Парижская Опера, 1875 год. Эрику уже тринадцать лет, и цирк прибыл в Париж, расположился неподалеку от оперы и именно туда решили отвести юных балерин, среди которых была и маленькая Жири… Этот день настал, и юные балерины были счастливы, что сегодня они идут развлекаться. Часы изнурительной работы на станке, целые дни репетиций, все это теперь окупалось… Цирк! Их вели в настоящий цыганский цирк. Старшие девочки громким шепотом рассказывали о бородатых женщинах, о факирах, что могли проглатывать целые шпаги, о людях, которые управляли змеями и мальчике, который был выброшен на землю из самого Ада! Сколько чаяний, сколько ожиданий было связано с этим походом. Но вот Жири совсем не понравились вонючие балаганы. А уж когда их привели к клетке, её чуть ли не вжало в прутья. Мальчик, сидевший там, поднял голову, на которую был надет мешок с прорезями, жалобно протянул руку вперед, но его по этой руке хлестнул мерзкий цыган, вошедший к нему. Он развязал веревку, которая была на шее у мальчика, сдернул мешок и уродливое лицо было представлено всем окружающим. Улюлюканье, хохот раздались со всех сторон, а на глазах Жири выступили слезы. Но она не могла выбраться, даже отвернуться не могла, и все то, что творил с ребенком цыган, происходило у неё на глазах. Но представление, как и все другие, было закончено. Жири последняя уходила из балагана, с трудом дыша, стараясь не плакать. Как долго Квазимодо вел Эрика к тому, чтобы в один день появилась эта девочка рядом с ним. Чтобы она спасла его. Но стоило ему отвлечься на какого-то убогого калеку в трущобах города, как в план стремительно вмешался Фролло. - Убей его! Веревка лежит рядом с твоей рукой. Просто задуши его, и сбеги, сбеги прочь! – Эрик со стоном мотал головой, он видел жалеющие глаза какой-то девочки сквозь кровавую пелену. На глазах у других – он убил бы хозяина, но не она так жалобно смотрела на него, чуть не рыдая. Её глаза… У Квазимодо были такие же – добрые, нежные, с поволокой. - Она тебе не поможет, убей его, убей! – шипел Фролло, подаваясь к решетке с остальной толпой. Он уже не верил в то, что мальчишка последует его указу. «Слишком слаб… слишком!» - Ты хочешь, чтобы он вечно издевался над тобой!? – гневно шипел бывший святой отец. И его слова достигли слуха Эрика. - Убей… Убей! – прохрипел он в тот момент, когда толпа отвернулась от него и двинулась к выходу. - Нет! – вскрикнула Жири, увидев, как парнишка душит веревкой цыгана. - Нет! – Квазимодо только сейчас доковылял до балагана, почуяв неладное, но было поздно. Издевательский смех Фролло, как тогда, когда он смотрел на казнь Эсмеральды, разнесся под сводами балагана. Рыжеволосый горбун с ужасом смотрел в глаза Эрика, который от совершенного перестал видеть его. Но Жири, Жири была еще подвластна небесам… - Помоги, помоги ему, заблудшему, запутавшемуся… - прошептал хрипло мужчина, подталкивая Жири вперед. Та и не заметила, как сделала шаг на встречу клетке. - О боже… Бежим, быстрее бежим! – и Жири открыла дверь, потащив мальчика за собой за руку. - Убийство! – за их спинами гремело это слово, в балаган ворвались люди, которые увидев тело начинали кричать все громче. - Мы еще встретимся… Квазимодо, - прошипел Фролло, криво ухмыляясь. Горбун лишь насупился, напоминая все более сыча. - Убирайся! Оставь его в покое, он невинен, он страдалец… - Он убийца, как и ты. И такое же порождение мрака! - Сгинь! …Время шло, Жири устроила мальчишку в подвалах оперы. Точнее, смышленый Эрик устроился сам. Жири только одного человека посвятила в свою с ним тайну - Густава Дайе, гениального скрипача, который работал в Парижской Опере. А он взял на себя смелость обучить мальчика музыкальной грамоте, помимо всего того, чему бы мог обучить его. Он оказался прав – Эрик оказался гениальным композитором. Но кроме того, он оказался хитроумным и опасным человеком, стоило ему осознать свою безнаказанность, как он приступил к запугиванию театра. Правда, начал он с того, что подсовывал свои творения директору Оперы, подписывая их Призраком Оперы. Это имя взялось не из воздуха – те, кто видел его мимолетно, так называли его. Сперва, его творения нравились директору, и он даже ставил по ним свои Оперы, однако стоило ему не выполнить требование Эрика по оплате, как в Опере произошел ряд преступлений. Поймать мальчика не удалось – Жири и Густав сами не знали, где он прячется. Только Эрик разбирался в хитрых подземных переходах. И директору пришлось подстраиваться под гения. У Густава родилась дочь, Жири вышла замуж и тоже родила. Сменялось время, лица и люди. Густав умер, когда его дочери Кристин было семь лет. А до того момента он рассказывал ей сказку об ангеле Музыки, которую подслушал и Эрик. Он и воплотил мечтания девушки в жизнь – та жила в здании Оперы, а потому он приходил ночами и обучал её искусству пения, о чем знала лишь мадам Жири. Кристин позврослела, и теперь вызывала в Эрике не только те чувства, что должен испытывать учитель и наставник. Ах, эта любовь! Пойду, загляну на пересечение двух улиц, может быть все еще цел мой прекрасный Приют Любви… - Эрик, - голос Фролло звучал под сводами странного грота как-то особенно звучно, буква «р» перекатывалась долго, будто лавина спустилась с гор. – И не обидно тебе, что твои труды присвоит какой-то мальчишка. Рауль, так зовут этого жалкого поддонка? Священник подошел к Призраку наклонился, заглядывая ему через плечо. - Собор Парижской Богоматери? Что за дрянную книгу ты читаешь? - Виктор Гюго написал её, говорят весьма интересна, - прошипел Эрик, оборачиваясь к тому, кого в последнее время был весьма рад видеть. – Скажи мне, Фролло, почему кроме меня вас никто не видит? – жадно вглядываясь в лицо священника, произнес он, моментально забыв про книгу. - Не важно. Это не имеет значения. Имеет значение только твоя гордость, - холодные пальцы сомкнулись на запястье Эрика и священник потащил его за собой к зеркалу. – Взгляни в него, что ты видишь? Призрак дернулся, удивляясь тому, сколько же силы в руках его посетителя. - Себя. - Это ответ на твой вопрос. Ты видишь себя и только себя, это и прекрасно. Ладони Фролло легли на плечи мужчины. - Смотри внимательно. Ты – это ты. Зачем тебя маска? – маска летит на пол. – Даже сейчас ты красив. Ты – создание, совершенное создание. - Прекрати, я не хочу себя видеть! – вскрикнул Призрак, резко отворачиваясь и встречаясь лицом к лицу с Фролло. - И ты, боящийся сам себя, думаешь, что сможешь так просто удержать Кристин? – вкрадчиво шепчет священник, глядя в расширившиеся глаза. – Ты должен наконец-то встретиться с ней лицом к лицу, и сделать то, что считаешь нужным ты. Или хочешь отдать её Раулю? …Да, крепко попал маленький мальчик под влияние Фролло, не находите, прекрасная леди? Жаль, что вы не видите меня, а только слышите. Какая походка, какой гордый взгляд… Призрак похитил Кристин, но та, увидев то, чего не должна была, упала без сознания. А потом еще и на лицо его взглянуть посмела! Хорошо, что у неё хватило духу усмирить разгневавшегося творца. А вот что было потом. Он хотел видеть её на сцене, хотел, чтобы она была его лицом, его голосом. А новые директора пошли ему опять наперекор. Что делать? Пришлось наказать их – и потерявшая голос Каролина, и повешенный болтливый старик – было только началом. Он бы продолжил свои действия, если бы не то, что он услышал. Признания Кристин и Рауля друг другу заставили его возненавидеть свет. И он ушел в подполье, чтобы подготовиться к последнему акту этой страшной оперы… - Почему ты выбрал именно эту книгу для того, чтобы написать по ней Оперу? – Квазимодо со вздохом поглядел на осунувшегося Эрика, который безумно сверкая очами покрывал значками нотную бумагу. - Потому что… Потому что там есть урод, на которого похож я. И только он искренне любил Эсмеральду. Квазимодо свел косматые брови вместе, любовь к Эсмеральде лежала в его сердце, но он не понимал, как же его подопечный не видит сходства… «Очевидно, Гренгуар подсказал этому писателю эту историю… Вечно он что-то придумает, неудачник-поэт». - Но ты уверен, что хочешь, чтобы роль Эсмеральды исполнила Кристин? - Она умрет там, на сцене. Умрет для них всех, и останется жива только для меня! – расхохотался безумец, а Квазимодо подошел к нему и заставил обернуться к себе. - Эрик, поверь, это не выход… Нельзя держать в плену ту, которую любишь, - пытался втолковать рыжеволосый урод своему бывшему подопечному. - Убирайся! Видеть тебя не хочу! Что не говори, а слова Квазимодо заставляли Эрика задуматься о своей не правоте, но было слишком много боли в его душе, и потому он продолжал писать, подстегиваемый Фролло, который жаждал наконец забрать его душу к себе в помощники. «Мы с ним похожи куда больше, чем он схож с Квазимодо… И я научу его ценить подаренную мной ему любовь!» - так думал дух, устремляясь из грота по своим делам, чтобы непременно вернуться. …Прошло полгода, и Призрак заставил директоров вновь подчиниться ему, думая, что загнал их в тупик. Он не знал, что уже они сообща с Раулем строят ему ловушку, и чтобы он попался, подчиняются каждому слову. Новая опера «Notre Dam de Paris», в роли Эсмеральды – Кристин! Это известие всполошило город. И вот настал день, когда впервые эта опера была показана на сцене… Разумеется, допустить, чтобы арию Фролло и Эсмеральды вместе с Кристин пел тот толстый дурак, Эрик не мог. Он ждал до последнего, когда толстяк оставался за кулисами один и… Веревка легла на его шею, перекрывая дыхание. - Эсмеральда, признаешь ли ты себя виновной… - зазвучали первые слова арии, когда Призрак вышел на сцену со скрытым капюшоном лицом. Кристин обмерла, побелела и это было заметно только лишь Эрику и Раулю, что наблюдал за происходящим из ложи. А Призраку нравилось, нравился этот риск. Но медлить было нельзя. Строка за строкой, идеальное пение двух гениальных певцов – мастера и его ученицы. Мадам Жири нервно комкает в руках платок, Рауль рвется из ложи вниз, чтобы предотвратить беду. - Ты будешь со мной, Эсмеральда, или пойдешь на плаху! – он обвил руками её стан, вдохнул нежный запах, исходящий от кожи и понял, что не ради неё все это время рвался доказать свое могущество над миром людей, над этой женщиной… - Это он! – вскрикнула девушка, с ужасом чувствуя, как сжались его пальцы на её коже, пугаясь. А дальше все произошло стремительно, как в тумане. С грохотом падает люстра, Призрак тащит свою жертву за собой, действуя скорее по плану, нежели по желанию. Вот уже грот, и мужчина поворачивается к Кристин, которая в ужасе смотрит на него. - Ты думаешь, что мне нужна твоя любовь!? – кричит мужчина. – Мне нужно… Нужно… А, смотри… у нас появился гость, - он почти шипит, отбросив маску. Сейчас он безумен, ужасен. Рауль пугается этого взгляда, замирает от него, и потому не слышит отчаянной мольбы Кристин: - Беги! Прошу тебя, спасайся! И потому удавка ложится на шею Рауля, а Призрак затягивает её сильнее. - Выбирай между ним и мной! Ты будешь моей, жалкая девчонка. Я создал тебя, и я же тебя похороню вместе с собой! – рычит Призрак. Квазимодо, закрыл лицо руками, видя, что Эрик теперь уже совсем не слышит его. Фролло подался вперед, почти с тем же хищным выражением лица глядя на Призрака, с каким ждал казни Эсмеральды. - Пойдешь со мной – он будет жить, останешься… И похоронишь его! – шипел Эрик. - Я… - Кристин, не делай этого! – взмолился Рауль. – Не спасай мою жизнь. - Я пойду с тобой. Призрак отшвырнул от себя Рауля, а девушка бросилась к нему, обняв за плечи. – Прощай… - прошептала она, а потом отчаянно поцеловала на прощание. Боль исказила лицо Эрика при виде этой любви. Он ненавидел и… хотел, чтобы девушка была счастлива. Чтобы была счастлива та, кого он из неё воспитал. - Подите… подите оба к черту! Пусть Господь будет свидетелем вашей любви… – отчаянно прошептал он, закрывая глаза и замирая, чувствуя, что его обнимают крепкие и знакомые руки. Его сердце рвалось на части, и одновременно с тем было свободно и чисто. Призрак почувствовал себя как тогда, в детстве, когда Квазимодо впервые пришел к нему. - Ну все. Все, - прошептал горбун, гладя его по голове. – Довольно ты исстрадался. Дайе и Рауль потрясенно смотрели, как Призрак исчез у них на глазах, лишь маска ударилась о камни грота. - Нет! – простонал Фролло, хватаясь за голову. – Я не хочу… Не могу! Оставь его мне, хотя бы его! Но теперь все повторилось как тогда, четыре века назад – сквозь свет поднимались к вратам, на которые без боли не мог смотреть священник Квазимодо и Призрак, прощенные небесами и ожидаемые ими.