нежность

Расстояние измерялось по таблице Менделеева со ста восемнадцати до ста двадцати шести, осколками разбитой склянки с аминофенилмасляной кислотой и одном неловком поцелуе на выщербленной деревянной лодке. Нежность струилась между дырками в юношеских зубах, протекая через заплаканные девичьи глаза и ледяную цитадель юности. Нежность струилась по венам, заставляя их вздуваться и лопаться с уродской болью. Под стенами замка хватило бы места для двух лёгких с нерастраченным воздухом и гноящимися шрамами. В замке было бы достаточно места, чтобы поселить радом с нашими телами подростковый идиотизм и неумение строить пищевую цепочку сквозь прорезающее небо стекло. После смерти вы бы могли стать теми самыми уродскими замёршими утками в только что отстроившемся Нью-Йорке, который уже готовил копья и факела во славу революции. А Иисус бы украшал полянку подле нашего прежнего дома распятьем и еврейскими кладбищами. Наши вырезанные из крови и кишок артерии вен неловкого надцать могли бы размыться под лезущей под рёбра нежностью. Но ты этого не хотела. Волны океана разбиваются в щепки подле кораблей царства Короны, выгрызают жизни пары морских существ и уходят в небытие. Вэриан и Рапунцель встречаются на этой лодке второй раз, неловкой небрежностью смотрят друг другу в глаза, выплёскивая вместе с нежностью кислоту конца. Сейчас эти двое тише и покладистее самого Иисуса Христа, в молчании выкапывая могилу собственной влюблённости. И перед тем, как разойтись окончательно, Вэриан тянется за первым и последним поцелуем, как само собой разумеющееся уродливого бала тряпичных куколок. Поцелуй, с условием не прикасаться. — Тебе пора домой. И она права.