На двоих

Укитаке проснулся в крови, но странным было не это. Потолок почему-то шел рябью и с каждой небольшой волны на лицо падали тяжелые, обжигающие капли. Было больно — так, что каждый новый вздох давался трудней. Наваждение прошло так же внезапно, как и появилось. Потолок перестал плыть, жар сошел. Укитаке смог наконец сделать хриплый вдох, чувствуя, как прохладный воздух лижет щеки. Он попытался подняться, но тяжело осел обратно: голова слегка кружилась. Несмотря на все странности, время шло, и утреннее построение неумолимо приближалось. До него нужно было успеть привести себя в порядок хотя бы внешне. Укитаке совсем не хотелось тревожить офицеров своим состоянием — в конце концов, далеко не это сейчас должно было волновать тринадцатый отряд. Зимняя война — вот что действительно было важным. * Небо над ложной Каракурой тоже было ложным и очень тяжелым. Сейчас, стоя на поле боя, Укитаке казалось, что духовные частицы, из которых оно было соткано, дрожали от напряжения. — Следи за моей тенью, — успокаивающе улыбнулся ему Кьераку и провел пальцами по рукояти занпакто: он всегда так незаметно и тепло здоровался с ним. Укитаке кивнул и отступил назад, подальше от цепких теней Кьераку. Только после этого тот смог со спокойной улыбкой вступить в бой с Эспадой. Эти арранкары были странными: очень разными, но неуловимо одинаковыми. Они работали слаженно, бились отчаянно. Настолько, что Укитаке все же пришлось ступить на чужую тень. Громкий детский смех звенел в ушах, сбивал с толку, казался знакомым. Укитаке помотал головой, желая выкинуть его из головы, но стало только хуже. — Назад! — скомандовал Кьераку, смахнул с лица кровь. — Убери шикай! Укитаке нахмурился непонимающе и открыл рот, собираясь ответить, но вместо этого из горла вырвался все тот же смех. Глаза Кьераку расширились. Он встревоженно смотрел на Укитаке — а потом на лезвие его меча сверху капнуло что-то синее. Раз, другой — пока все вокруг не подняли головы. Небо над ними плавилось. Где-то уже были видны крошечные прожженные точки, падали вниз тающие в воздухе духовые частицы. Укитаке с силой вгрызся в свое запястье зубами. Смех смолк, небо с треском начало затягиваться, но что-то внутри — голодное и дикое, затуманившее разум — никуда не делось. Только боль стала еще сильнее. Укитаке не помнил, чем закончился бой. Но помнил чужую ладонь на лбу и пальцы, ведущие по его щеке так же тепло и мимолетно, как по рукояти. Потом он почувствовал привычный запах лекарств и едва различимый цветочный аромат — тот тоже был невероятно близким и знакомым. Хотя Укитаке не понимал, кому он принадлежит. — Я не знаю, что с ним, — эту фразу он тоже очень хорошо запомнил. По ней было ясно: говорящий знал, что с ним, но боялся или не хотел поверить, что это правда. Укитаке и сам бы не верил, но последние события вынуждали думать иначе. Он приоткрыл глаза, щурясь от слишком яркого света, и прикусил щеку, заметив высоко-высоко черные обугленные дыры, которые постепенно затягивались. Глядя на это, Укитаке подумал, что теперь снова все будет под контролем. * Он пришел в себя рано утром, спустя трое суток после Зимней войны. Палату четвертого отряда щедро заливало солнечным светом, и Укитаке улыбнулся непроизвольно — пока не заметил, как стена напротив него начала тлеть. Он попытался позвать кого-нибудь, но закашлялся сухо и снова упал на подушки. Внутри что-то ликовало. Укитаке чувствовал чужую звериную эйфорию — а уже в следующее мгновение перестал чувствовать что-либо. Первой стала Унохана. Она разрешила Укитаке отправиться в его поместье, но этот вовсе не значило, что его медицинскую карту отложили в сторону, под кипы других, принадлежащих тем, кто получил ранения в ходе битвы над ложной Каракурой. Просто Ретсу интуитивно понимала: если бы Укитаке так и оставался на территории четвертого, другие гораздо медленнее выходили бы из критического состояния или тяжелее бы шли на поправку. Но ей катастрофически не хватало информации, которая основывалась бы не на одном интуитивном предположении. Единственное, что она могла сказать наверняка — то, что лечебное кидо здесь было бесполезно. Однако стоило Унохане попытаться основательнее подойти к изучению, как ее словно обожгло. Чужая реяцу пролилась на нее кипящей водой, ошпаривая руки. Такого никогда прежде не случалось. Единственным рациональным решением было обратиться в Бюро Технологического Развития — патологии, выходящие за рамки компетенции медицинского отряда, входили как раз в их сферу интересов. Потом был Кьераку. Он слишком долго и слишком часто был рядом — это не могло не сказаться на нем. Вот только Укитаке не говорил вслух о том, что у того вначале почернели спицы в волосах, что опалились ресницы и покраснела кожа на тыльной стороне ладоней — как от ожогов. Не говорил, потому что изнутри шло и крепло убеждение: это видит только он. На самом деле ничего страшного не происходило — настолько незначительные искажения мира попросту не должны были его волновать. А еще не должны были волновать увольнения служанок: девушки одна за другой сменяли униформы на обычные юкаты, извиняясь за то, что не в состоянии больше работать в поместье Джуширо. У Укитаке никак не выходило понять, в чем была причина их спешного бегства, но спрашивать прямо почему-то не хотелось. Как и интересоваться, почему те стали носить на руках тонкие перчатки. Зато об этом была осведомлена Унохана — ведь именно к ней те приходили с жалобами. Последним был сам Укитаке. Он не хотел знать, почему то, что должно было случится давным-давно, произошло только сейчас, но хотел понять, почему из-за его слабости должны были пострадать близкие ему люди. И тогда, проснувшись утром, он увидел выжженный на потолке ответ: «прошлое всегда горит». Укитаке не понял, как стал вспоминать Кайена и то, во что тот превратился в считанные минуты на его глазах и на глазах Рукии. Укитаке видел, во что он сам превращался уже который год. Это понимал и Кераку. Насмешка пустой твари длилась слишком долго. — Чтобы ты смог как следует оценить, чего лишишься, что будет сожрано твоим ртом, — хрипел Укитаке не своим голосом, смеялся рвано и резко, а изнутри резало когтями. Укитаке потерял контроль — он думал, во время Зимней войны. Как оказалось, еще тогда, когда эта тварь погрузила в его тело свои отравленные клыки. * Изнутри Бюро Технологического Развития напоминало живой, отлаженно функционирующий организм, где каждая деталь, каждая клетка или орган знали свою функцию и прилежно ее выполняли. И потому о том, что с минуты на минуту стоило ожидать появления капитана четвертого отряда, Акон знал еще с того момента, как та переступила порог. Он наскоро сбросил в верхний ящик важные актуальные наработки, затушил сигарету в переполненной окурками чашке Петри, из-за спешки неаккуратно рассыпав вокруг нее пепел, и даже попытался привести себя в порядок. Правда, все попытки закончились после простого и чисто символического смахивания с белого халата остатков красного ластика, напоминающего капли крови. В остальном же Акон не считал, что выглядит не в порядке: красные глаза, встрепанные волосы, перепачканные жирным грифелем пальцы, оставленные грифелем же следы на лбу и на уголке рта — все это уже едва ли имело какое-то значение для людей, ушедших так глубоко в интересующую их сферу. Чуть подумав, Акон щелкнул по импровизированной пепельнице ногтем. Препарат в ней вздрогнул и начал неторопливо растворять окурки, тихонечко чавкая фильтрами. Потом с ленцой полез собирать вокруг пепел, подчистую слизывая с поверхности стола. Как раз тогда в кабинет аккуратно постучали. — Да, входите, капитан Ретсу. Акон и открыл бы перед ней дверь, но просто пригласить зайти было быстрее, чем пробираться через рулоны чертежных схем ради этикета. — Можете присесть здесь, — добавил он, указав на стул, когда Унохана с осторожностью прикрыла за собой дверь, поводившую несколько ручкой вверх-вниз, как довольный питомец — очень уж нравилось ей ощущать прикосновение сильных шинигами. — Добрый день, Акон-сан, — чуть кивнула Унохана, спокойно присаживаясь на указанное место. Как ни странно, но только она и Зараки Кенпачи не боялись совершенно ничего на непредсказуемой территории двенадцатого отряда. — Простите, если отвлекаю вас, — начала она, но Акон только лишь усмехнулся беззлобно и небрежно махнул рукой. Ретсу улыбнулась в ответ и продолжила: — Я не уверена, что эта тема касается вашего профиля в большей степени, чем моего, но в любом случае ее обсуждение не будет лишним. Унохана вытянула вперед одну руку и потянула вверх рукав косодэ. Акон нахмурился, увидев свежий ожог. Потянулся за сигаретами, невольно вспомнив записи о недавних точках с выгоревшей реяцу. Черт бы побрал ассоциативное мышление. — Вы не против? — автоматически поинтересовался он, подцепив из пачки сигарету. Унохана покачала головой и Акон закурил. — Я не стала исцелять этот участок, чтобы продемонстрировать фактическое подтверждение проблемы, — продолжила она, улыбаясь по-прежнему мягко — только Акону все равно невольно показалось, что ее губы попросту залили воском. — Суть в том, что этот ожог был получен из-за реяцу. Акон медленно выдохнул дым через нос. — Есть у меня одно предположение... — задумчиво проговорил Акон, а затем потянулся к верхнему ящику стола. — В последние дни было замечено несколько пораженных участков в структуре духовной канвы. Частицы были сожжены, по моему мнению, чьей-то реяцу, и больше всего она похожа на реяцу Пустых. Конечно, сложно делать выводы по тем результатам анализов, что удалось собрать, но лучше иметь хоть какую-то теорию, подшитую фактически, чем не иметь никакой. Нужная страница была быстро найдена. Он перевернул папку к Унохане, поднялся со своего места и, вздохнув, полез через сваленные на пол чертежи. Маюри точно устроит ему выговор за бардак в своем кабинете. — Сохранить эту реяцу практически невозможно, она распадается за короткий период времени, — продолжал говорить он, пока перебирал пальцами по мензуркам и колбам в шкафу, — И все же один раз ее захватить получилось. Правда, тогда обожгло и Акона, пока он как можно быстрее пытался собрать достаточное для исследований количество реяцу. Ожог, показанный Уноханой, был очевидно получен по той же причине. — Было установлено, что реяцу Пустого смешана с реяцу шинигами — и связь практически неразделима, — искомое быстро обнаружилось на полке, и Акон обернулся к Унохане, которая внимательно следила за ним взглядом. Акон не знал, успела ли она прочесть информацию или же вовсе не начинала, но почему-то сложилось впечатление, будто ее не удивило ничего из услышанного. В этом кабинете вообще никто не был удивлен. Словно они оба собрались тут по известной всем в Готее причине и обсуждали ее зачем-то, зря тратя время. — И если содержимое этой пробирки покажется вам знакомым, — вдруг начал Акон, глядя на эту самую пробирку с легкой иронией, — то у меня также будет предположение насчет решения всей этой проблемы. К тому моменту, как Унохана покинула кабинет, препарат в чашке Петри успел сожрать еще полпачки скуренных до самого фильтра сигарет. Акон, закинув ноги на рабочий стол, докуривал очередную и непроизвольно улыбался: идея, пришедшая ему в голову, была столь проста и эффективна, что становилось едва ли не стыдно за то, что та не всплыла в сознании раньше. Всего-то и нужно было проговорить вслух данные и решить задачу. * — Кто вообще говорил, что в лаборатории требуется перестановка? — с легким раздражением спросил Маюри, не рассчитывая, впрочем, на ответ. Он никогда не ценил любых изменений на территории своего личного пространства — которым, не больше и не меньше, было все Бюро. — Капитан, — рефлекторно ответил Акон, не отвлекаясь от процесса. Ему сейчас было куда важнее корректно наложить ткани поверх костей. Любая другая скрупулезная работа всегда давалась ему лучше других, но именно эту деятельность Акон за что-то чертовски невзлюбил — и все же вызывался всякий раз из чувства противоречия. — Идиот, — фыркнул Маюри. — Точно идиот. Руки! Убери руки! — и сам схватил за запястье, отвел в сторону. Полупрозрачная материя, похожая на тончайший срез мяса, провисла в воздухе — от скелета на операционном столе до зажимающих другой ее край пальцев. Акон поднял взгляд и недовольно скривился. Маюри фыркнул снова. — Я заставлю тебя обматывать куклы бинтами до тех пор, пока ты не научишься это с закрытыми глазами делать. — Но сейчас мне нужно обмотать эту. Маюри поднял чужое запястье еще немного, а затем повел по ткани своим длинным ногтем, расправляя те кусочки, что успели слипнуться. — Всегда следи за тем, с чем работаешь, — сказал он глухо и разжал пальцы. Акон сдержался, чтобы не ответить ему прямо сейчас. Сдержался, чтобы не схватить за край хаори перепачканными в тканевой жидкости пальцами и не дернуть на себя. Сдержался, чтобы не прикусить на губах чужую насмешку. — Разумеется, капитан, — вместо этого отозвался он и вернулся к своей работе. — Потом огрызаться будешь, — с пренебрежением в голосе произнес Маюри. — Поверь, буду, — пообещал ему Акон. — Как только закончим с этим весселем. Тело, которое должно было стать обыкновенным сосудом для реяцу, вышло идеальным: ни Маюри, ни Акон никогда не позволяли себе работать, спустив рукава. Лицо сосуда максимально отличалось от того, по чьему подобию создавалось — Унохана говорила, что с этической и моральной точки зрения так будет лучше. Акон не спорил. Маюри было попросту плевать. Тем не менее, игра стоила свеч. — А теперь иди и штопай для себя куколку, — раздалось прямо над ухом. Акон подцепил на своей руке перчатку и резко сдернул — только после этого вцепился, наконец, в хаори, и первым подался вперед, чтобы прикусить чужие губы, протолкнуть затем язык в горячий рот. Все, как и хотел. Маюри усмехнулся в поцелуй и толкнул его к стене — та едва не завибрировала от переизбытка впитываемых эмоций и силы. Руки вслепую распахнули медицинский халат, потянули с плеч. У быстрого, спешного секса был один существенный недостаток... А впрочем, не было никаких недостатков. Акон хищно улыбнулся — Маюри ответил тем же. Кажется, кое-что предстояло подвинуть с операционного стола. * В воздухе отчетливо запахло чем-то паленым. Акон вскинулся, спешно анализируя его состав, и удовлетворенно кивнул. — Капитан Ретсу на территории, готовьте операционную! — уже на бегу объявил Акон и кинул связку ключей в угол кабинета, одновременно с тем натягивая халат. Ключи подхватил неожиданно появившийся безликий лаборант. Он моргнул немного удивленно, словно дремал все время до этого, а затем мелькнул, как сбоившая голограмма, и снова исчез. Акон знал, что прямо сейчас тот благополучно известит помощников в операционной о том, что нужно быть готовыми в любой момент, пока сам он связывается с Маюри. В Бюро только Акон мог по-настоящему ориентироваться вслепую — и не потому, что все идеально помнил. Просто здесь в буквальном смысле все было его глазами, ушами и голосом. Крайне удобно, если ты — третий офицер, который должен следить за абсолютно каждой составляющей и оперативно доносить информацию. Акон дотронулся стены, пачкая светлую штукатурку графитом с собственных пальцев, и сухо сформулировал про себя сообщение для Маюри. — Извини, — буркнул он, кивнув на отпечатки, и как можно быстрей помчался в операционную. Укитаке меньше всего был сейчас похож на капитана Готея, однако и на Пустого еще не тянул. Он находился в том самом переходном состоянии, когда самоидентификация уже была потеряна, но доминирующее сознание еще не сформировалось. И все было опутано лентами бакудо, воняя при этом горько на все Бюро. По крайней мере, так казалось Акону. — Капитан, вам следует... — Да, знаю, — перебила его Ретсу и отвернулась от Укитаке, привязанного кидо к операционному столу. Рядом с ним лежало практически идентичное тело, оставшееся без лица — Хиеши все порывался это исправить, аргументируя чувством прекрасного, хотя больше было похоже на то, что он просто хотел потрогать свежую и чистую кожу. Акон видел в глазах Уноханы сочувствие и жалость — сложно было не заметить единственный взгляд, выражавший искренние эмоции, — и не понимал, почему она позволила себе эту слабость. Особенно теперь. Впрочем, не это сейчас должно было волновать Акона. — Лишние — вон, — сухо скомандовал Маюри, едва переступив порог. Унохана, — единственная, кто был лишним здесь — последний раз обернулась на Укитаке и быстро покинула кабинет. Только с ее уходом все в операционной очнулось и заработало. Переплетенные под потолком трубы задрожали, начав распутываться, спускаться по одной и лезть к рукам. — Контролируй, — раздраженно приказал Маюри, когда одна из них неосторожно полезла к нему. Акон прищелкнул пальцами и те более-менее угомонились. Бессознательные, но послушные и добрые твари. — В две руки или в четыре? — поинтересовался он, оценивающе рассматривая Укитаке. Только под чужим взглядом тварь внутри него ожила и явно захотела заявить о себе — как можно громче, больнее, горячее. — В четыре, — прикинув, ответил Маюри небрежно. — Твои две будут поддерживать в норме состояние духовных частиц, мои две — перетаскивать наглую скотину. Нельзя сказать, что такое разделение было честным, но Акон ничего не имел против. — Не справишься — отрежу по предплечья, — добавил с улыбкой Маюри, а затем вмиг изменился в лице. Кажется, даже его структура стала меняться — твердеть, кристаллизироваться. Вполне рационально, если не хочешь быть сожженным заживо. Акон фыркнул беззвучно и закрыл глаза, сосредотачиваясь на пространстве вокруг себя. Трубки, механизмы, крепления, веревки, инструменты, жидкости и воздух — ему действительно было чем заняться, помимо перепалок с Маюри. Пустой оказался предприимчивым — если такая характеристика вообще могла относиться к твари, интеллект которой лишь немногим превосходил интеллект трехлетнего ребенка. Но, в конце концов, и это сыграло свою роль: он радостно перебрался в наполненный реяцу сосуд, не создавая проблем. Маюри отдельно похвалил то, что у Пустого так виртуозно вышло вывести из строя шинигами капитанского уровня. Акон только надеялся, что сам Укитаке не будет ничего помнить, когда придет в сознание, потому с небольшой опаской зашел в палату, отведенную ему в Бюро — на всякий случай. Укитаке был в сознании и даже улыбнулся слабо, когда увидел Акона. — Спасибо большое, Акон-сан. — Не стоит, — отмахнулся он. — Как самочувствие? Температуры, чувствую, нет. Укитаке улыбнулся шире. Акон искренне не понимал причины его веселья. — Думаю, что вечером неплохо было бы собрать всех, извиниться за... — Извинения приняты, капитан, — шутливо отсалютовал Акон, перебивая. Он бы и поддержал беседу, но времени не хватало — нужно было еще уничтожить тварь, прижившуюся в новом теле. — Понимаю. Спасибо еще раз, — искренне повторил Укитаке и слабо махнул на прощанье. Акон тоже улыбнулся и кивнул, скрываясь за дверью. * Маюри стоял, прислонившись поясницей к операционному столу, и лениво читал протокол-самописец об операции. Трубки с потолка тянулись за его спину, дрожали и шуршали, поддерживая Пустого в полусонном состоянии, но даже так здесь было гораздо теплее нормы. Акон мог даже не спрашивать, что именно тот пытался выискать в записях — естественно, то место, где Акон совершил ошибку. К сожалению для Маюри, в его части все было безупречно. — Разочарован? — усмехнулся Акон, шагая напрямую к столу и намеренно не глядя в сторону Маюри. — Конечно, — ехидно ответил он, захлопнув папку. — То, что ты не напортачил во время самой операции не отменяет того, что напортачил при подготовке к ней. Акон нахмурился непонимающе и все же смерил Маюри вопросительным взглядом. — Куколка, — ласково напомнил Маюри, улыбаясь насмешливо. — Как закончишь здесь, можешь приступать к ее созданию. Привлеки к этому Хиеши — уверен, он не откажется помогать.