занят.

— Что ты сделал? Лёша ушам не верит. Нужно переспросить ещё пару раз. Пару тысяч раз. Господи, неужели правда? — Я бросил её. — будничный тон Антона обескураживает только сильнее. При этом брат стоит и варит себе кофе, как будто он не девушку бросил, а стрижку новую сделал. Ничего такого. Алексей старается обдумать всё как можно лучше. Принять это так же легко, как Антон, но... — Ты серьёзно? Но дыхание не хочет восстановить прежний ритм. Они уже месяц ночуют в разных квартирах. Тоша — с Катей, Лёша — у Сони. Это было обоюдным решением. Голосом здравого смысла. Только Лёшино сердце послало здравый смысл к чёрту уже после недели ночей без Антона. А началось всё с холодного вечера и тёплого поцелуя. Тренировок в тот день не было, а к мячу тянуло, как всегда. Мальчишки с их дворового стадиона давно разбрелись по домам. Стемнело. И братья вышли на улицу. Миранчуки гоняли мяч, пытались отнять его друг у друга, толкаясь и смеясь, и чувствовали себя такими же мальчишками с большой мечтой. В какой-то момент мяч стал лишним. Они оказались слишком близко. Счастливые и родные друг другу до боли. Родные уже не по крови, по искрам в глазах, по словам и чувствам. Копии не внешне. Копии по стуку сердец и переливам смеха. Ничего особенного не происходит. Никаких важных слов или чего-то другого. Лёша до сих пор не понимает, почему это случилось. Он просто поцеловал его. Антон тогда был как-то особенно красив. Покрасневшие от бега щёки, блестящие от счастья глаза и холодные руки. Лёша просто сделал прежде, чем подумать. А брат просто не стал сопротивляться. И если Лёша скажет, что жалеет, он солжёт. Не хотел бы повторить? Ложь. Не вспоминает об этом вечере каждый раз, засыпая? Снова ложь. Из воспоминаний возвращает навязчивый звук чайной ложки, бьющейся о края кружки Антона, пока тот размешивает кофе. Четыре ложки сахара. Лёша никогда не поймёт. — Значит, ты теперь... — Свободен. Типа того. — Антон разворачивается к нему лицом с кружкой в руках и делает глоток. Лёша, кажется, с ума сходит. Ему нужна секунда, чтобы отойти от таких новостей. Но всего секунда. Дальше он знает, что делать. Подходит к Антону и обвивает руками его талию, наклоняя голову на плечо. — Ты чего, братик? — Антон аккуратно ставит кружку обратно на стол, приподнимая руки, чтобы случайно не вылить всё на брата. А потом обнимает в ответ. Лёша поворачивает голову так, чтобы посмотреть на него. Они смотрят друг на друга несколько секунд, прежде чем Лёша отпускает его, при этом почему-то улыбаясь. — Можешь считать, что ты занят. — бросает он, начиная уходить. Слова повисают в воздухе. Тепло рук улетучивается, и Антон чувствует, как нехватка заполняет его изнутри. Ему это просто неободимо. Прикоснуться снова. Антона забавляет происходящее, он принимает правила игры, не раздумывая. Занят? — И кем же? — в голосе вызов, проникающая провокация, но сердце выдаёт. Колотится, как у больного. На всю кухню, наверное, слышно. Лёша останавливается и оборачивается. Когда Антон вновь видит эту улыбку, он почему-то смущается. Нельзя же так смотреть, братик. Мне ещё как-то дышать надо. Лёша только делает хуже. Вновь подходит вплотную. Но не прикасается. Смотрит прямо в глаза и закусывает губу. Антон, наверное, посмеялся бы над тем, какой он обольститель, но что-то несмешно. Вообще. Глаза скользят по его губам. Антон нервно сглатывает. Твою мать. Вдох. Выдох. — Ты занят мной. Уже давно. Блять. К чёрту. По телу Антона проходит ток, когда Лёша целует его. Не так, как впервые. Жадно, как будто сто лет не виделись. Хотя каждый день рядом, ночи только — врозь. — Как же я соскучился. Антон соединяет их ладони, переплетает пальцы. И все тревожные мысли о разрыве, о любви к родному брату — далеко и надолго. Лёша целует в шею, наслаждаясь хриплым стоном брата, что прикрывает глаза и закидывает голову назад. — А она так умеет, братик? Антон сгорает от одного только обращения. Не умеет. Конечно, блять, не умеет. Так умеешь только ты.