Ч.В.

Невинность. Единственный раз, когда ее можно заметить, это — когда женщина раздевается и не может поднять на тебя глаза. Только в этот самый первый Боттичеллиев миг, когда она раздевается в самый первый раз. Очень скоро этот цветок увядает. Праматушка Ева берет свое. Потаскуха. Роль Анадиомены окончена. ©

Чарльз Вестон презирает рамки. Он любит свободу, жизнь и искусство — отдаёт им всего себя. У него есть принципы, и они делают его похожими на огонь, в котором так любят сгорать мотыльки. А коллекционерство почитает пустым мещанством и отвратительнейшей из черт людей. Коллекционирование — антижизнь. Позёрство. Духовный пшик. У Чарльза Вестона было много женщин. Он любит их пробовать, он любит их побеждать. Он любит их собирать. Эти женщины иногда и в сердцах кличут его второсортным. Это так нелепо. Чарльз Вестон любит и презирает себя. Он настолько ординарен в своей неординарности, что это восхищает. Вестон любит собирать своих женщин, он любит их рисовать. Какие-то картины, конечно, ему не стыдно продать. Те самые, в которых душа не его, но их. Изящные линии, меленький, но такой совершенный недочёт. Конечно, это было давно. Сейчас его женщин никто не видит. На листе чёрным углём ложится силуэт — руки чуть дрожат, будто живут своей жизнью. Вместо ног до коленей — что-то вроде кокона. Крылья бабочки — вместо плаща. И лица — живые. И яркие — небеса. И подпись внизу, в самом углу — Ч.В. Две буквы без завитков, сплошные штрихи. Так рождаются бабочки. Когда Вестон был маленьким, он часто за ними наблюдал. Не собирал, не убивал — любовался. Воплощение красоты. Воплощение невинности. Чарльз Вестон меняет женщин. Рисует их по памяти, когда стены студии давят на плечи, когда пластинка — на повтор. Чаще всего — по ночам. У Вестона целый альбом уже: чуть запачканные углём, расцветающие яркими красками, все — потрясающе разные. У всех — миг невинности запечатлён. Когда уже не куколка, но ещё не женщина. То, что он искал и не находил. Чарльз Вестон сам не понял, когда начал так сильно болеть. Точнее, когда болезнь переполнила все пределы. Наверное, когда сотый набросок, и всё — её. Миранда. Чарльз Вестон видел её — уже совсем не девочку, так отчаянно боящуюся стать женщиной. Мисс Грей хотелось видеть постоянно, чувствовать её духи, смешанные с запахом сигарет, варить ей кофе. Миранда кружила голову, с Мирандой хотелось — жить. И Вестон живёт. Рисует её, флиртует с ней. Пытается вылечиться. Пьёт. Антуанетта совсем не похожа на лекарства, на пенициллин. Антуанетта — женщина, что всегда получает своё. Антуанетта — тень, чья красота — раскрученный миф. Блёклая серость во всей свой яркости. И рисовать её — моветон. Чарльз Вестон вымотан. Его душат новые рамки, имя которым — Миранда Грей. Он болен, он точно болен, он ей одержим. Он пытается, честно пытается быть ей другом, совсем немного — отцом. Без толку. Бес-по-лез-но. Вестон её прогоняет. Если уж другие страны не смогли вылечить эту болезнь, то причину нужно выдрать с корнем. Не видеть. Не встречаться. Не звонить. Не писать. Сжечь все рисунки с ней, выкинуть сувениры, разбить её чашку. Завести новый яркий роман. Забыть о мисс Грей. Миранда не приходит. Миранды нет. Кэролайн плачет, говорит, что она пропала. Просто ушла в кино — и нет её. Жива? Мертва? Виноват? Вестон жадно читает газеты. Он ищет заметки, некрологи, новости — да хоть что-то! Но её нет. Совсем. Нигде. Месяц. Два. Год. Чарльз Вестон снова рисует Миранду Грей. И подпись внизу — Ч.В.