«...они же его приговора, кто сидя, кто стоя, Ждали в пространном с вратами широкими доме Аида. После Миноса явилась гигантская тень Ориона; Гнал по широкому Асфодилонскому лугу зверей он - Их же своею железной ничем не крушимой дубиной Некогда сам он убил на горах неприступно-пустынных.» Гомер. «Одиссея».
Ястреб любил цветы. Так же тепло, как некоторые люди, влюбленно прижимающие к сердцу пушистых щенков и котят, так же нежно, как ребенок, проводящий ладонью по мягкой искусственной шерсти любимой игрушки. Эта любовь была герою неподвластна, она оплетала его сердце и душу невидимыми теплыми лозами, и они грели его подобно очагу в лютый жгучий мороз. В детстве мужчина не раз слышал в свой адрес острые слова очередного забияки, пытавшегося унизить и втоптать в грязь крылатого мальчика, склонившегося над белоснежными цветами. Птица не обязана любить зиму; сжимая пальцами алый край шарфа, мужчина выпускал из легких тонкое облачко пара, растворявшегося в словно трещащем воздухе и размышлял о сочетании белоснежного с алым. Крылатый герой был огненным змеем. В его душе пылал неудержимый огонь энтузиазма, который мужчина реализовывал в собственных действиях. Пламя, отражающееся в водной бескрайней глади глаз пепельного блондина, тянуло его раз за разом спасать всё больше людей, вырывая их жизни из лап смерти. Своё предназначение Ястреб видел в этом, но, возможно, так казалось лишь на него смотрящему: он не знал. Взгляд метал целеустремленностью, движения отдавали грацией и уверенностью, голос мягким тембром бросал людям колкие фразы и шутки, перемешанные с благодарностями за внимание к своей персоне. Под дружные крики детей и взрослых он размахивал руками, аки малое дитя, и бросался в объективы камер желающих. Но теперь он просто не может. Когда жизнь героя номер два жестоко пошла под откос? Энджи Тодороки, возникший где-то на периферии жизни Ястреба, казалось бы, совсем неожиданно, поначалу совсем не впечатлял второго. Будучи гораздо моложе, крылатый мальчик жил идеалом «я сумею спасти их всех» и не был обделен вниманием со стороны окружающих. Надежды, возложенные на него с самого детства, принуждали его стараться и стараться, разбивая колени и локти в кровь; и даже если б он не захотел делать этого, никто бы его не послушал. Ястреб был рожден для того, чтобы стать героем — именно эту фразу в его голову с младенчества вбивали тяжелым молотом воспитания. После очередных усердных, изнуряющих тренировок он возвращался в дом и ежедневно в одно и то же время с тяжелым грудным вздохом усаживался перед экраном телевизора. И не раз замечал там этого необычного героя. Грубый, идущий душой напролом и буквально убивающий наповал своей целеустремленностью, не умеющий сдаваться, он единственный старался превзойти тогдашний символ мира — Всемогущего, того сияющего улыбкой, солнцем и теплом во все стороны героя, который являлся полной противоположностью мрачному Тодороки. Номер один заставлял парнишку скалить зубы в ухмылке и жмуриться от незримого ослепительного света чужого оптимизма. Мужчина любил мороз, скрипящий под ногами снег и белоснежные цветы. Крылатой птице ходить по земле было совсем необязательно, но ради приятного холода в ногах тот спускался и прогуливался неспешно по парку, задумчиво уставившись себе под ноги. Но Старатель всем собственным существом не давал ни намека на холод: герой пылал огнем тысячи пожаров, однако мертвый лед во взгляде один лишь принуждал Ястреба провожать героя удивленным взглядом, пока тот его не замечал. Это превратилось в привычку. Блондин жил один. Его комната выложена красками в стиле минимализма: бело-черный интерьер, перемежаемый красными оттенками, никак не гармонировал ни с внешним видом героя, ни с его внутренним миром. Ни сожителями, ни друзьями он еще не обзавелся, даже несмотря на солидную репутацию в геройском обществе. Может, дело было в его взрывном шутовском характере: то и дело мужчина неуместными шутками мог пересечь черту дозволенного и схлопотать хорошую оплеуху, но поднимавшие хозяина ввысь алые крылья раз за разом принуждали собеседника рвать и метать, пока сам герой заливистым смехом надрывался в небесах. Нет, Ястреб ясно ловил в мыслях моменты, фиксировал малейшие изменения в собственных чувствах к героям. Проще будет сказать, что ко всем вершителям справедливости он относился достаточно скептично, безэмоционально и без интереса. Изо дня в день и так несколько лет, пока блондин окончательно не перестал удивляться пробегающим по сердцу искрам волнения и даже восторга, когда Тодороки появлялся в его поле зрения. В день оглашения очередного рейтинга лучших героев он не сомневался, что окажется практически на верхушке, и до самой вершины на его пути будет оставаться лишь он. За Старателем теперь он ходил по пятам, всячески подкалывая и раздражая огненного героя, который был готов прибить надоедливую птицу на месте. Но стоило лишь Тодороки Энджи пересечься с Ястребом взглядами, как тотчас любая агрессия по отношению ко второму исчезала, словно её никогда и не было. Старатель никогда не понимал, о чем думает Ястреб; речь птицы сбивчива, и в тонне бесполезного мусора в виде плохих шуток чрезвычайно сложно было поймать нужную информацию, если, конечно, крылатый мужчина сам того не захочет. В свои практически двадцать три герой номер два походил на инфантильного взрослого, маленького ребенка, который пытался задирать всех без разбору, до кого дотягивался взгляд. Шутливо хлопнув Тодороки по плечу крылом, Ястреб провожал того ласковой полуулыбкой. Испытывал ли Ястреб какую-то симпатию к герою номер один? Нет. Он лишь убеждал себя в том, что этот герой заслуживает своего положения. И не хотел видеть на этом месте никого, кроме того, кто всегда и полностью бросал свои силы на достижение первого места. «Знаешь, а я ведь всегда за тобой наблюдал. Никто и никогда даже не пытался превзойти его.» «Только ты... Только ты желал этого.» Он ничего не понимает даже тогда, когда с тихим «что за черт» на очередном собрании захлебывается кашлем, оставляя на ладони белоснежный лепесток асфодели. Прожигающим его удивлением взглядам отвечает нервным смехом лишь «наверно, простудился» и осклабляется, в ладони комкая идеальной формы листья. А после мчится домой на своих двоих, напрочь игнорируя умение парить в воздухе и изумление в глазах Старателя. Закрыв за собой дверь, сползает по ней со скрипом на пол, скидывая защитные очки и чертя пространство резким горьким смехом. «Позволь моим перьям придать твоему пламени скорости.» В битве с усовершенствованным Ному сердце гулко стучит, отдавая уже приевшейся своей привычностью болью в легких, но Ястреб жмурится, сосредотачиваясь на перьях оранжево-красного оттенка крайола, вытаскивающих людей из вот-вот готового обрушиться здания. Следя краем беспокойного взгляда за пылающим героем, стремлением не сдаваться и погибнуть в бою за чужие жизни которого восхищались теперь все. «Ты меня убиваешь.» После он начинает избегать Старателя. При встречах улыбается, шутит в привычной манере, но в одиночестве хватается за стену, пачкая её свежей кровью. Его глаза теряют привычный блеск, движения приобретают несвойственную птице заторможенность. Вешая коллегам лапшу на уши о том, что ночи он проводит за игрой в приставку, на деле проводил он их, свернувшись на полу и выплевывая очередную порцию окропленных красной влагой цветов. О сне он мог и забыть вовсе. Мог забыть о том, чтобы быть счастливым. В больнице ставят очевидный диагноз: он болен. Болен нездоровой любовью, о которой он и не подозревал. На вопросы огненного героя о своём состоянии он лишь уклончиво жалуется на то, что гугл переводчик отказывается переводить на иной язык прозвище Тодороки. По пути в больницу на очередную консультацию он встречает коллегу и врет, что идёт в супермаркет на распродажу морской капусты. Мужчина попадает в больницу, единожды на одном задании повредив себе ногу. Играясь с лангеткой, он не замечает вошедшего к нему Старателя, который смотрит теперь без прежнего мрака во взгляде. Искренне чертя губы улыбкой, даже тогда Ястреб не решается прикасаться к огненному герою. Они проводят целый час, беседуя о самом разном, и блондин за один этот час успевает получить четыре легких подзатыльника за неуместные шутки про жарку зефирок на голове Тодороки. Ощущая подступающую тошноту от предстоящего приступа, Ястреб просит Старателя выйти. Единственное «прощай» застревает в груди. Ему устанавливают срок в несколько недель. Ястреб дарит врачу обескураженную улыбку, отказывается от таблеток, даже несмотря на долгие уговоры и бесконечный вопрос о том, уверен ли он. Да, он был уверен. Эфемерным шепотом произносит слабое «спасибо». А по приходу домой в традиции смеется сквозь гулкий хриплый кашель, ведь его «любовь» жената и имеет четверо детей. Он больше не может. На стук в дверь уполномоченного представителя геройского сообщества он не отвечает, прикидываясь, будто его нет дома. Игнорирует кипы чужих звонков и даже не смотрит, кто это. Ждёт ночи. На дворе стоит глубокая зима. Ни один герой в это время года не рискнет сунуться на улицу без утепленной одежды. В полночь на улицах города было абсолютно безлюдно; мертвую тишину сотрясал лишь мерный хруст ботинок о замерзший снег. Зимой, в лютую стужу он приходит на поле. Цветов уже давно нет, но летом они растут здесь: прекрасные, белоснежные стебли асфодели — любимого цветка Ястреба, которому теперь суждено было стать его погибелью. Легкие разрывались от боли, отдавая импульсами во все части тела, с плотно сжатых губ капала кровь, сливаясь цветом с алым шарфом, стекая на испещренную причудливым узором черную футболку. Достигнув предположительного центра поля, Ястреб, тяжело вздохнув, становится на колени и стягивает защитные очки. Разматывает шарф, роняя его в хрустящий снег. Машинально прижимает крылья к себе в попытке согреться. Тонкая ткань штанов намокает от тающего снега. Кровь капает, проделывая дыры в оттенке серого, и герой вновь позволяет себе мысли о том, что ему нравится сочетание алого и белоснежного. Раздается звонок телефона. Онемевшей рукой нажимая на кнопку ответа, Ястреб пытается подавить предательское дрожание собственного голоса, произносящего в трубку тихое «Старатель, я не могу так больше». И, не дожидаясь ответа и даже не сбрасывая звонок, роняет трубку в снег. Ястребу холодно. Он замерзает, насилу расправляя крылья и позволяя морозу проникать под одежду, под кожу, в самое сердце, теперь обливающееся кровью и болью, выходящей изо рта бутонами. Вокруг него лежал целый сад разнообразных цветков асфодели, бордовым ярким пятном выделявшийся на общем фоне. Мужчина хрипло дышит, жмурясь и задыхаясь от боли, от холода, от безысходной любви. Укладывая руку на сбоящее сердце, он будто слышит хруст снега где-то вдали. Но ослепляющая боль вырывает с измученных легких очередной, полный безнадежности крик, который режет пространство на километр вокруг, срывает голосовые связки. Герой чувствует, как мир плавно уходит из глади его глаз. Чувствует, словно слышит треск разрывающейся ткани органов. Обжигающая боль дуэтом с обморожением: идеальный тандем. Его обхватывают крепкие теплые руки, согревая обмерзшее тело. Ястреб всегда считал, что стоит ему лишь коснуться пламени Старателя, как он тут же сгорит заживо. Но теперь ему было тепло. Он пытается улыбнуться, но задеревеневшие мышцы отказываются слушаться его. И он думает о том, что огненный герой впервые видит его лицо без привычной на нём шутливой улыбки. Смотрит в его потухшие глаза, видит его измученным, уставшим, таким, какой он есть и какой он был последние несколько недель. Ястреб чувствует себя счастливым, позволяя себе последнюю фразу задыхающимся от крови и слез голосом: «Я люблю тебя, Энджи Тодороки». Крики огненного героя для него сливаются в однообразную какофонию. Делая свой последний вздох, Ястреб не уверен, что поступает правильно. Но пути назад больше нет. Асфодель был его любимым цветком. Старатель был его любимым человеком. И то, что он любил, убило его.«Шагом широким, по ровному Асфодилонскому лугу Тихо пошла, веселяся великою славою сына. Души других знаменитых умерших явились; со мною Грустно они говорили о том, что тревожило сердце...»
«Я хочу, чтобы ты, номер один, стал героем, на которого мы все можем положиться!»