Медовая

      — Пожалуйста, пусть это будет кровь, пусть будет кровь, — как в бреду повторяет Ева, догадываясь, что именно с ней происходит.       Ева, с трудом сдерживая болезненные стоны, стягивает с себя пижамные штаны. Одного взгляда на трусики хватает, чтобы страшное подозрение, закравшееся в голову, оправдалось. Ева подтягивает колени к груди, обхватывая их руками. Опускает обессиленно голову, не пытаясь сдержать слёз. Улавливает сладко-пряный запах, в котором проскальзывают медовые нотки… «С каких пор беты так охуенно пахнут?» — в голове всплывают слова Олли. И Ева срывается в истерику, беззвучные слёзы сменяются громкими утробными рыданиями.       В охватившей её панике и буре нарастающей, но пока молчаливой истерики, она не слышит тихий стук в дверь, постепенно становящийся громче. Наконец, гость проворачивает в замке персональный ключ. Ключи от её дома, разумеется, есть у каждого Хантера. В конце концов это место было домом и для них тоже.       В крошечной прихожей появляется высокий молодой мужчина. Едва успев прикрыть за собой дверь он прислоняется к ней спиной. Небольшая коробочка падает из рук, как только он делает глубокий вдох, сводящий его лёгкие судорогой. Приходится бороться с собой, чтобы постараться и унять дрожь в теле. Зрачки резко расширяются, почти скрывая радужку, а ладони сжимаются в кулаки.       — Какого хуя? — Коул сипит, плотно сжав челюсти. Будучи не в силах отвести моментально потемневший взгляд от вздрагивающей на полу «почти сестры», выдыхает: — Ева?.. — в одном коротком вопросительном обращении лаконично умещается всё, что он хотел сказать более красноречивыми словами.       Поднимая на Коула заплаканные глаза, Ева пытается собраться с мыслями, пока наконец не произносит нечто похожее на осмысленную фразу:       — Коул… Коул, я… У меня… Коул, — не в состоянии в итоге сказать связного предложения Ева снова чувствует, как по раскрасневшимся щекам на бледном лице текут горячие слёзы.       — Течка, — обрывисто выдаёт Коул, едва сдерживаясь, чтобы не приблизиться к рыдающей на полу Еве.       Медленно и неуклюже Ева поднимается на трясущихся и не гнущихся ногах, как мантру повторяя имя друга, приближаясь к нему и не замечая острый испуг, отражающийся в его глазах. Он боится. Боится сделать больно хрупкой и маленькой Еве, которую столько лет защищал и берёг от подонков вроде Олли или, даже, самого себя: сейчас он не ручается за то, что устоит. Её запах бьёт по голове, растворяясь во всём его теле, и только стальная выдержка заставляет стоять каменным изваянием у дверей, сохраняя то расстояние между ними, которое Ева стремительно сокращает.       — Ева, стой! — резко выставив между ними руку, Коул пытается взять ситуацию под контроль, но Ева словно не слышит его, игнорируя этот барьер. Наоборот, льнёт к нему и, вцепившись пальцами в воротник его кожанки, пытается стянуть вещь с его плеч.       — Не хочу с ним, не хочу… в клетку, не хочу… лучше с тобой, ты же хочешь меня… хочешь… — Ева привстаёт на цыпочках и тянется к губам Коула, который закрывает глаза и пытается отвернуться, сильнее сжимая кулаки в надежде, что небольшая боль сможет отстрочить накрывающий их пиздец. Иначе он не может оценить сложившейся ситуации.       — Так нельзя… Так нельзя, Ева, — практически цедя слова сквозь плотно сомкнутые зубы, Коул старается не дышать, но она по-прежнему не слышит его. Ева напугана, сбита с толку, какая-то её часть, отвечающая за инстинкты, чувствует, что это почти правильно. Омега и альфа. В голове бьётся лишь одна мысль: «Пусть это будет он. Пусть это будет её Коул»       Ева льнёт к Коулу, покрывая его шею поцелуями, прижимается ещё плотнее. Он замирает, чувствуя, как последние капли самообладания растворяются под напором этой хрупкой девушки. Остатки здравомыслия отказываются разруливать ситуацию и Коул перестаёт отталкивать её. Напротив, на мгновение закрывает глаза, делает первый сдавленный вдох, после чего грубо сжимает плечи Евы большими ладонями, привлекая к себе.       — Ева, — тихим шёпотом зовёт ту, которая уже напористо ласкает его шею, стащив-таки кожанку и подцепив кончиками пальцев его серую байку. Где-то на задворках сознания он всё ещё борется, надеясь, что Ева образумится, потому что его собственных сил на это нет.       На мгновение разрывая расстояние между ними, Ева, не без помощи Коула, стягивает его байку и отправляет на пол к кожанке, после чего вновь прижимается всем телом к его голому торсу, утыкаясь носом ему в грудь.       Его запах будоражит, разгоняя кровь в жилах. Он под стать своему обладателю: звонкий, колкий, холодный. Пьянящий свежестью с привкусом металла. Подобно бутону раскрывается полнее: пряно-свежими нотами бергамота, тягучей пачули и утончённой, нежной магнолии. Наполняется тёплыми искрами кардамона, мускуса и белого перца. В завершении окончательно сбивает с ног ароматом мокрого после дождя асфальта. Ева всегда любила этот запах, ощущая неописуемое чувство уюта. И теперь, скрытый в недрах её сознания, переключатель закоротило. Ева поднимает голову и тянется к Коулу, обхватывая его шею руками, прижимаясь в молящем поцелуе к его губам.       Коул больше не может противиться настойчивости своей девочки, даже понимая, что её действия вызваны течкой и страхом. Он всегда знал, что Ева не видит в нём мужчину, да и сам он никогда не представлял, что однажды взглянет на свою маленькую крошку как-то иначе. Но сейчас, поддаваясь страсти и похоти, Коул ощущает, как сильно его тянет коснуться её хрупких плеч и прижаться сухими губами к нежной коже яремной впадины.       Почувствовав прикосновение нежных, едва дрожащих губ и тепло её хрупкого тела, Коул понимает — тормоза отказали. С громким выдохом, граничащим с чем-то животным, он подхватывает Еву под ягодицы, прижимая к себе так плотно, как это возможно, с присущей ему жадностью и собственничеством отвечая на поцелуй.       Отдаваясь всё больше и больше во власть его грубоватых рук, Ева запрокидывает голову, позволяя Коулу целовать шею, оставляя алеющие бутоны мака на светлой коже. Между тонкими пальчиками скользит ёжик волос, после Ева мягко от лобной доли ведёт по выбритым вискам и опускает ладони на затылок, прижимая сильнее к себе. С губ летит первый полувздох-полустон. Ева и сама не замечает, как в этом коротком, тихом звуке проскальзывает имя «Коул».       Для Коула это подобно спусковому крючку и уже в следующий момент Ева прижата спиной к холодной поверхности входной двери. Не опуская её на пол Коул, чуть отстранившись, разрывает ткань белой майки, оставляя Еву беззащитной, жмущейся голой спиной к холодной поверхности. Его взгляд блуждает по нежной коже, по маленьким бугоркам её грудей. Он подносит ладонь к ним, но не касается, очерчивая их в воздухе и замирает, кидая секундный взгляд на Еву, которая, кажется, не замечает холода, а крепко держится за его обнажённые плечи.       Наклонившись, вбирает светло-розовый сосок в рот. Мягко проводит по нему языком, почти сразу срываясь на грубое посасывание, а после и вовсе сжимает её грудь, покрывая поцелуями. Поднимается поцелуями к шее, добираясь до губ. Ева больше не думает, не боится, постепенно растворяется в происходящем, наслаждаясь приятным запахом. Он, увы, не сносит ей крышу, но она определённо забывает о многом, отдаваясь на волю новым будоражащим ощущениям. Не сдерживает просящиеся наружу всхлипы удовольствия, когда Коул опускает её на пол и поворачивает к себе спиной, снимая пижамные штаны вместе с бельём и чуть раздвигая её ноги. Он обнимает её одной рукой, второй касаясь сначала половых губ и сочащейся смазки, а после дотрагиваясь до клитора, начиная медленно его поглаживать. Ева откидывается назад, опуская рыжую голову на его плечо, блаженно прикрывая глаза и слегка прикусывая губу.       Коул целует её шею, спину, прижимает к себе свободной рукой, наверняка оставляя синяки на нежной коже, едва сдерживается, чтобы не взять её здесь и сейчас, наплевав на всё вокруг. Но он знает, что так нельзя. Остатки разума долбятся в его черепушку, напоминая, что Ева слишком хрупкая, слишком нежная и невинная. С ней нельзя обойтись как с какой-то очередной девицей в его постели, имени которой он и не вспомнит. Коул пытается подготовить её, расслабить, заставить прочувствовать каждое прикосновение, и всю ту палитру эмоций, что ощущает сам. Но Ева накрывает его руку, ласкающую клитор, и поворачивает голову к нему, смотря из-под полуприкрытых век.       — Возьми меня, — не то шепчет, не то стонет она, чуть надавливая на его руку, чтобы почувствовать его пальцы чуточку глубже в себе. Нарастающее напряжение не даёт ей покоя, и томление, вызванное прикосновениями Коула, заставляет желать большего. Непроизвольно она двигает ягодицами навстречу его руке, почти насаживаясь на пальцы.       — Охуеть! — выдаёт Коул с улыбкой на губах. Кто бы мог подумать что его малышке Еве хватит смелости и запала. На краткий миг он замирает, вглядываясь в её лицо, а после осознаёт, что Ева полностью развернулась к нему и уже расстёгивает громоздкую пряжку ремня на джинсах, после и вовсе стягивая их.       Перехватывая руки Евы, Коул прижимает их к двери над её головой одной ладонью. Свободной рукой избавляется от оставшейся одежды: ботинки, джинсы, бельё — всё остаётся на полу.       Сначала Коул напрягается, видя реакцию Евы, боясь, что она испугается, но после лишь похабно улыбается. Она внимательно окидывает Коула взглядом, задерживаясь на его бёдрах и члене. Ева прикрывает глаза и вытянув ногу подтягивает Коула к себе из-за чего сразу же оказывается замкнутой в его мощных руках. Он снова проводит пальцами по половым губам, чуть приоткрывая их, после чего подносит пальцы в смазке к губам. Коул смотрит в глаза Евы, когда проводит языком по пальцам и глубоко вдыхает аромат.       — Медовая, — тянет он и усмехается. Не зря все эти годы он так звал свою малышку.       Закрыв глаза, Коул зарывается носом в волосы Евы, опуская одну руку, заставляя закинуть её ногу себе на бедро, затем подхватывает её второй рукой, вновь держа на весу. Крепко, уверенно, надёжно. Даже если бы Ева захотела, то у неё не вышло бы выбраться. Но она этого и не хочет. Её тело буквально молит Коула войти в неё, но он медлит. Терпит из последних сил, стараясь насладиться предвкушением. Но Ева вновь просит:       — Возьми меня, — обхватив его за плечи, касается припухшими от поцелуев губами его шеи. — Сейчас, — продолжает шептать, чувствуя, как его пальцы почти до боли сжимают её бёдра. — Хочу тебя… в себе.       И все пути к отступлению исчезают. Коул прижимается лбом ко лбу Евы и одним движением входит в неё. Замирает, чувствуя, как она напрягается, коротко всхлипнув, одновременно ещё сильнее прижимаясь к нему.       — Потерпи, малышка. Потерпи моя маленькая, моя девочка, — шепчет он без остановки, но Ева заставляет его замолчать, накрывая его губы поцелуем, пытаясь податься навстречу бёдрами. Просить Коула дважды не нужно. Всё ещё пытаясь быть осторожным, он делает первый толчок. Вид Евы, которая постепенно привыкает к новым ощущениям, понемногу забывая о боли и расслабляясь в его руках, заставлял Коула желать её ещё больше. Сейчас он не может понять, как все эти годы не замечал очевидного? Её горящие щёки, блестящие страстью зелёные глаза, сверкающие алые губы, гибкий стан… Она настолько красива и желанна, она словно создана специально для него!       — Коул… Коул… — с каждым движением Ева всё громче выговаривает его имя. Горячий, липкий дурман разливается по телу, и напор Коула, который умудряется, не прекращая движений, ласкать языком её грудь и целовать плечи, заставляет Еву всё больше отдаваться ощущениям, жаркой волной накатывающей на них обоих. Где-то на задворках своего разума она отмечает, что сейчас всё кажется правильным. В их близости нет ничего неестественного, безобразного или постыдного. Она же с Коулом, который долгие годы был рядом с ней.       Заметив лёгкий блуждающий взгляд на своём лице, Коул подаётся вперёд, целуя истерзанные губы Евы. Жадно, страстно, дико. Она зарывается пальцами в его ёжик волос, тянет на себя, прижимает сильнее ногами, цепляется за высокого широкоплечего Коула, который столько лет был её щитом, её зонтиком над головой. Теперь же Коул не только её защитник, но и мужчина, способный подарить настоящее счастье.       Сердце бьётся о рёбра. Но ни Коул, ни Ева не желают останавливаться. Напротив.       — Ещё, пожалуйста, ещё, — почти в безумии шепчет Ева, чувствуя, как Коул постепенно подталкивает её к грани. Тяжесть, сладкая истома, сворачивающаяся упругим кольцом внутри, готова вот-вот достичь своего пика.       Коул всё больше и больше набирает темп, до боли сдавливая бёдра Евы, прижимаясь губами к её виску.       — Детка, — сипло зовёт Еву, часто дыша. — Детка, ты такая… такая… — коснувшись губами её скулы, сдавлено хрипит: — Моя детка…       Сильные руки, тёплое дыхание, сверкающие бусинки пота, горячие тела, громкие стоны и тихие мольбы. Нет, это нельзя считать чем-то неправильным. Ева растворяется в нём, отдаётся без остатка: до безумия, до крови в прикушенной губе, до царапин на его спине, до синяков на своих бёдрах, до громкого вскрика, до грубых ругательств, до яркой вспышки в сознании и кромешной темноты после.       Издавая хриплые гортанные стоны, Коул входит всё глубже и грубее, чувствуя обильное выделение смазки, видя раскрасневшуюся Еву, её соблазнительные приоткрытые губы, мягкий замутнённый взгляд. Внутри неё узко, горячо, хорошо до одури, до крупной дрожи, бьющей всё тело. Коул сильнее прижимается к Еве, грубо обнимая. С губ невольно срывается стон. Он прикасается приоткрытыми губами к её виску: его сперма заполняет её лоно. Коул ощущает, как вздрагивает Ева, тихо постанывая от удовольствия и слегка подаваясь вперёд.       — Медовая, — Коул мягко опускает свою девочку на постель и обнимает её, укладывая рыжую головку себе на грудь. Он зовёт её мягко, нежно, полушёпотом. Ева медленно поворачивается к нему и тут же прячет глаза, зардевшись.       — Не надо, не прячься, — в его голосе звучат стальные нотки. Он привык брать то, что хочет. И теперь ему ни к чему её стеснительность. Им уже нечего прятать друг от друга в физическом плане. Да и в остальных, пожалуй, тоже. Все границы стёрты, все грани изучены.       — Прости меня, — едва шепчет Ева, сплетая свои пальцы с его.       — Простить? Тебя? Ты ничего не попутала, детка? — сначала смеётся Коул, а после тяжело вздыхает. Развернувшись к ней, крепко прижимает к груди, зарываясь пальцами в её волосах. Шепчет: — Ты ничего не сделала, медовая. Это я… я должен извиняться, — с Евой Коулу не страшно открываться с иной стороны. Не страшно попросить прощения, признавать вину. Он никогда не боялся показаться ей слабым, потому что знал, что для неё навсегда останется каменной стеной, защищающей от любых напастей. Стоит ей только взглянуть на него — Коул всё поймёт.       — Ты моя… — Коул запинается на половине фразы, а после сладко выдыхает, словно смакуя каждую букву: — Медовая. Ева тут же заливается краской, улыбаясь. Подняв лицо, смотрит в его глаза и дыхание перехватывает.       У Коула есть принципы. Принципы, которым он следует сам и не позволяет нарушать их ни одной мрази на его территории. Так и сейчас. Коул всегда чувствовал ответственность за эту девочку и теперь, несмотря ни на что, он не собирается пускать всё на самотёк. Ева была его. С самого начала. Теперь она принадлежит только ему и будь проклят тот, кто попытается оспорить у него права на его девочку.       — Не бойся, медовая. Я не уйду.       Коул — сильный как медведь, и такой же большой. Ева жмётся к нему, прячась от всех невзгод в его руках. Пути судьбы неисповедимы. Она ни о чём не жалеет.