Silence

      Мы купили по банке пива и отправились к океану. Здесь, у берега, было достаточно спокойно и относительно тихо. Знаете, бывает такая особая тишина, которая формально и тишиной не является вовсе. Ну, в привычном для нас понимании. Вот, например, что такое тишина? Отсутствие звука? Да, так скажет Википедия, так написано в толковом словаре; и в какой-то степени это действительно так. Но я говорю про другую, опять же, особую тишину. Как бы объяснить понятнее? Вот сидим мы с Джорданом, а волны бьются об камни, шипят, рокочут; океанский бриз поёт свою грустную песню; откуда-то неподалеку — стоит лишь пройти пару миль — доносится шум машин и оживленные голоса людей, что, собственно, нас никак не касается. Вот вскрикнула чайка и, шурша своими легкими крыльями, взметнулась в воздух, улетая прочь, к бухте. Если говорить короче и простым языком, шум обычной жизни Лос-Анджелеса наполнил воздух. Но, как бы то ни было, я говорю, что здесь тихо. Нет, не говорю. Утверждаю. Такое вот оно, — моё понятие тишины.       Сажусь на сухой песок, который все еще сохранял то тепло, что подарило ему щедрое солнце; Джордан садится рядом. Какое-то время мы оба просто молчим, и каждый думает о своём.       — Всегда бы так, — тихо, но отчетливо проговорил Чарли после затянувшегося молчания, которое нас обоих редко угнетало, когда мы находились вместе друг с другом. И вовсе не важно как именно: душой или телом. Суть одна.       Я удивленно смотрю на него, но тут же понимаю, что не знаю, что на это ответить. А он и не закончил, как оказалось, так что говорить мне ничего и не нужно было.       — Мне надоело, и я устал. Вот смотри, у тебя есть жена и двое детей? Есть же? Есть. У меня тоже есть жена, и скоро уже появится и ребенок. А что же дальше-то?       — Старость? — предположил я, не понимая, к чему тот клонит. — Игра в гольф по воскресеньям, распитие пива в кресле перед телевизором, рассуждение на тему, что нынче молодёжь совсем не такая, как раньше, да и вообще всё стало хуже? Начало бесед с «А вот в наше время»…       Террелл покачал головой, тем самым заставляя меня замолчать.       — Нет, Дэн, такой расклад меня не устраивает. Мне уже, чёрт возьми, надоело всем и каждому врать. Это во-первых. А во-вторых, я устал. Устал быть Чарли Сином.       — Что именно ты хочешь этим сказать? — спрашиваю я на тот случай, если мои догадки на этот счёт не окажутся правильными.       — Понимаешь, это ведь очень трудно. Я люблю тебя, а не Рэнди, но все думают иначе. А она… она считает, что я готов стать отцом. Но это не так, твою ж мать! Пойми, мне будет трудно воспитывать ребёнка. Да, Дилан справился, но ведь я — не он. У меня есть любимый человек, любовник, о котором никто не знает.       Солнце уже наполовину опустилось за горизонт. Мне это напомнило то, как в детстве я макал печенье в чай. Почему именно такая ассоциация и почему она возникла в столь неподходящий момент? Не знаю.       Джордан поджал ноги, поставив банку рядом с собой, и обхватил колени руками, словно какой-то маленький ребёнок, которого выгнали из дома. И мне стало его жаль, о чём я промолчал, полагая, что жалость — ужасная штука, и порой от неё лучше вообще воздержаться.       — Не хочу, — пробубнил он. — Не хочу скрывать свои истинные чувства от друзей и семьи. Почему я вообще должен это делать? Я имею такое же право быть с тем, кого люблю, как и все остальные. Это ведь свободная страна, и никто здесь не запрещает любить!       Что-то больно кольнуло в груди, когда я понял, насколько тот несчастен в данный момент. Я почувствовал себя полным идиотом, потому что его слова несли в себе правду. Как, как можно было упустить молодость? То бишь, я хочу сказать, почему я не мог сразу признаться Чарли в своих истинных чувствах? Почему боялся? Трус! Да если бы я был хоть немного похож на льва, коим меня многие называют, то давно бы признался, и тогда… Тогда не стал бы искать жену, надеясь на то, что смогу её полюбить точно так же, как и Сина. Я не стал бы врать, и не нужно было бы прятаться, целоваться и заниматься любовью только тогда, когда точно не узнает. Мы с этим щекастым мужчиной каждый день бы смотрели дурацкие фильмы, распивая пиво, смеялись бы, шутили, вместе бы занимались приготовлением завтрака или ужина… Вместе. Без ощущения, что мы кого-то обманываем, предаем. Без поганого чувства вины, которое последнее время сопровождает меня буквально повсюду, не давая покоя.       — Извини, — говорю это, потому что действительно чувствую себя виноватым и потому что так надо. Не знаю, почему именно, но надо. — Я очень трусливый и слишком слабохарактерный. Из-за моей трусости теперь всё настолько дерьмово, что хуже и быть просто не может.       Джордан удивленно на меня посмотрел.       — Ты вообще о чем таком говоришь? — ошарашенно так, непонимающе. Отвожу взгляд, чтобы не смотреть в эти прекрасные глаза мертвенно-голубого цвета, но почти сразу же чувствую, как чьи-то руки обвиваются вокруг моей груди, а шею щекочет чьё-то горячее дыхание. — Не говори так. Это — ложь.       — Джордан… — шепотом, боясь пошевелиться. — Не надо.       — Нет. Надо, — возразил Террелл, прижимаясь ко мне всем телом и целуя в висок. Он такой горячий, прям истинный калифорниец. Я млею, не могу противиться этим сильным рукам. — Я люблю тебя. Давай сбежим, а? Вместе, только я и ты.       Я просто опешил. Он что, серьезно предлагает совершить столь необдуманный поступок? Нет, так дело не пойдет!       — А как же группа-то? — спрашиваю, вырываюсь из его крепкой хватки. — Тереза? Рэнди? Дети? Друзья и близкие? Нет, Чарли, я не могу со всеми так поступить, как сильно тебя бы не любил. Прости, но я действительно не готов к такому ответственному шагу, как и не готов к последствиям, ожидающим меня после принятия решения.       Поднимаюсь и иду прочь, ощущая на себе грустный, полный боли взгляд столь прекрасных глаз, которые еще долго будут снится мне ночами. Но я, право, не могу.       Хочется обернуться, но я упрямо иду вперед, смотря только под ноги. Готов поклясться, что Террелл так и продолжает смотреть мне вслед, но он слишком растерян для того, чтобы хоть что-то предпринять, и потому просто сидит и провожает меня взглядом.       Я трусливый человек, и меня не стоит ставить как пример. Да, порой я могу показать себя с другой стороны, но на деле же трус, каких еще свет не видывал. А еще и эгоист, думающий только о своих интересах, и поганый предатель. В какой-то степени, — быть может, даже и полностью, — я похож на Арона, но мне не хочется думать об этом, потому что становится больно.       Это был мой маленький рассказ из жизни, который не закончился так, как хотелось бы. Но жизнь еще полна сюрпризов. И кто знает, что ждёт меня впереди. Возможно, что я всё-таки передумаю и стану для Террелла не любовником, а бойфрендом. Но это только возможно. Так что ничего не могу обещать ни себе, ни ему, да и уверенным в том, что он когда-нибудь меня простит и наши отношения хотя бы дружескими останутся, я быть не могу, увы.